Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие - Эльга Лындина

Противостояние героев создавало напряженное поле психологического поединка, выводя картину за рамки чисто приключенческого фильма. Не обошлось и без любовной интриги, которая, скорее всего, была вымышлена авторами. Она нужна была и для того, чтобы приблизить Довгер к ее мнимому жениху, изменив регистры в их отношениях.

Кузнецов приезжает к Валентине перед сложнейшим заданием. Прощается с ней, какой-то иной, притихший, невеселый. И теперь она уже идет ему навстречу, согласная с ним во всем, ушедшая от неприятия его методов борьбы. Сейчас она просто молодая, красивая женщина, охваченная невнятным горьким предчувствием… Сыграно было все мягко, приглушенно, но душевное состояние Валентины становится видимым, почти осязаемым. Глубинное, потаенное выходит на поверхность независимо от любящих.

В том же 1969 году известный режиссер Лев Кулиджанов утвердил Викторию Федорову на роль Дуни Раскольниковой в экранизации романа Достоевского «Преступление и наказание». Ее мать играла Зоя Алексеевна Федорова.

«Умна и с твердым характером», — так характеризуют Авдотью Романовну Раскольникову другие герои романа. Они говорят и о способности Дуни пожертвовать всем не для себя — для другого.

Идея самопожертвования была близка актрисе, возможно, еще из присущего ей некоего избытка сил, в Виктории это было постоянно ощутимо. Вместе с тем она была и непредсказуема в отношениях, резка в поворотах, подвержена смене настроений. Была способна на отчаянные поступки. Естественно, не следует ставить знак равенства между актрисой и героиней Достоевского. Но определенная близость между ней и Дуней Раскольниковой существовала. И внешние данные Виктории во многом совпадали с портретом Дуни, выписанным Достоевским: «Замечательно хороша собой», высокий рост, выступающая вперед нижняя губка, гордый взгляд… Правда, глаза у Дуни — черные, сверкающие, у Виктории — зеленые и очень яркие. Взрывчатость, темперамент — природные качества Федоровой — помогали ей.

Федорова входила в роль с радостью, хотя само понятие «радость» не очень вписывается в контекст истории Дуни Раскольниковой. Актриса радовалась свободе, которую дарила ей роль, ее высотам, подлинному трагизму, который интуитивно был ей близок. В двухсерийном фильме Дуня заняла достаточно большое место, хотя ее отношения с Свидригайловым оказались несколько смещены в сторону их упрощения. Ефим Копелян сыграл Свидригайлова не монстром, негодяем, извращенцем, а предложил образ некоего печального господина, в общем, недурного человека, безнадежно влюбившегося в прекрасную собой, благородную девицу. Поэтому сила сопротивления Дуни, масштаб ее жертвы оказывались не столь велики и значительны. Словно мяч порой влетал в пустые ворота, и оттого огонь на жертвенном алтаре не имел подлинного адреса.

Тем не менее ролью Дуни Раскольниковой Виктория Федорова изменила создавшееся о ней представление как о богемной красавице, способной играть только богатых барышень и украшать фильм своими внешними данными. Замечательному критику Виктору Демину довелось увидеть хроникальный репортаж со съемок «Преступления и наказания». О Виктории Федоровой — Дуне Раскольниковой Демин писал: «В костюме, в гриме актриса была Авдотьей Романовной еще до начального «Мотор!» и долго после финального «Стоп!». Возникало даже странное ощущение, что текст мешает ей, заставляя натруженно выпаливать то, что и без него прекрасно отразилось в дрожании губ, в подергивании ресниц. И когда капризный револьвер дал настоящую, незапланированную осечку, она отбросила его в сердцах, ничуть не выходя из образа. Было больно смотреть на эту взбешенную тихоню, готовую продаться, но не просто погибнуть, но не смириться».

Творчески взрослея, Виктория оставалась той же «забубенной головушкой» (она иногда сама так о себе говорила) с бурной личной жизнью, сменой спутников, шумными застольями.

Роли у нее в то время были разные. Там, где драматургия, режиссер давали ей серьезный потенциал, она умела донести нечто сокровенное, вызвать у зрителей чувства, которые они потом как-то спроецируют на ее героиню. Возможно, если бы Федорова начинала свой путь в наши дни, она могла бы интересно сниматься в серьезных психологических триллерах (правда, российское кино, пока за редким исключением, еще не научилось снимать достойные картины в этом жанре) и полнее нашла бы себя на экране. Ей было дано передать печаль, которая окрашивает взгляд ее героинь в будущее, умела проникать в раненую женскую душу. В ее игре ощущалось скрытое присутствие эротики, что уж совсем никак не согласовалось с советским кино в годы сгущавшегося застоя.

Полнее и глубже других режиссеров Федорову понимал Михаил Богин. Он знал романтическое начало ее исканий. Знал, что она — сильная, страстная женщина, способная выдержать удары судьбы. В картине Богина «О любви» Виктория сыграла одну из своих лучших ролей, еще не зная, что эта картина станет ее прощанием с советскими зрителями.

Федоровой была близка ее новая героиня — реставратор Галина, которая выросла без родителей и с детства была предоставлена сама себе. Галя независима, определенна и бескомпромиссна в решениях. Она работает в одном из музеев-дворцов под Ленинградом. Увлечена своей профессией. На руках у нее младший брат, который спокойно и убежденно эксплуатирует сестру, не задумываясь, чего это ей стоит. Тем более Галина почти не протестует.

Молчаливая, замкнутая красавица, она одинока. Есть определенный круг близких друзей, которые во что бы то ни стало хотят выдать ее замуж, разумеется, за хорошего, порядочного человека, устроив таким образом ее судьбу. Они не понимают, что Галя давно и безнадежно любит того, кто счастлив в браке и искренне любит свою жену.

Сюжет картины был выстроен вокруг очередной попытки друзей найти для Галины достойного жениха. И они находят прекрасную, казалось бы, для нее партию: спортсмена, красивого, по-советски обеспеченного — есть автомобиль «Москвич» и скоро он въедет в просторную кооперативную квартиру. И диссертацию вот-вот защитит. Чего еще желать! Галина ему нравится. Он делает ей предложение и… натыкается на твердый отказ. Галина не может изменить себе. Пусть и дальше одиночество, но только не жизнь с чужим ей человеком.

Федорова играла Галину со странным, хрупким спокойствием, в пастельных красках, что прекрасно совпадало с профессией героини, занятой реставрацией старинных скульптурных изваяний, мягкостью и плавностью их линий, покоем, который они несли. Она была так же несовременна, как эти амуры, далекие от суетных будней.

Виктория по-особому относилась к этой роли. Однажды она очень доверительно рассказала о съемках заключительной сцены фильма. В этом рассказе многое от той Федоровой, которую мало кто знал в то время:

«— Снималась финальная сцена. Снимали на улице. Вокруг толпилось немало любопытных, они скоро поняли, в чем суть сцены, и стали подсказывать мне, как надо играть. Но советы их не помогали, а световое время кончалось. Снимали нас разными камерами. Передо мной камера стояла близко, я видела оператора, осветителей, рабочих. Взгляд камеры должен был быть для меня взглядом Андрея (человека, которого любит Галина. — Э.Л. ). Но камера все же не живой человек. Короче, я не могла найти нужное состояние. И тогда режиссер Михаил Богин попросил полной тишины. Принес магнитофон с очень хорошей музыкой и сказал: «Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай, хочешь — словами, хочешь — жестами. Начали съемку.

— Зачем ты пришла?

— Так…

— Входи…

— Нет, я пришла попрощаться с тобой, потому что я тебя люблю…

И вот пришло ко мне настоящее, нужное состояние, пришли даже настоящие, не «технические» слова. И когда все закончилось, я увидела, что осветители, рабочие, которые устанавливают декорацию, отворачивались, прятали лица, стыдясь своей слабости, и утирали слезы. Я поняла, что зритель мне поверил».

…В марте 1975 года Виктория Федорова получила разрешение на поездку в США для встречи с отцом. Приятельнице Зои Алексеевны, переводчице Ирине Нера, удалось его разыскать, и он откликнулся на известие о том, что у него есть дочь. «Я не собиралась там оставаться, — говорила Вика. — Так судьба распорядилась». Эту фразу она не раз повторяла. По возвращении домой, как она поначалу предполагала, ее ждала конкретная работа: роль, на которую ее уже утвердили. Но март 1975 года разломил жизнь Вики на две половины, которые рознятся так, как рознятся наши страны, Россия и Соединенные Штаты Америки.

Ей предстояло знакомство с отцом. Она волновалась. «Отец пригласил меня на обед, — вспоминала она. — Поначалу все обсуждали, на кого я похожа, на маму или на папу? Отец сказал: «Вылитая мама». Юлиан Семенов, когда писал о судьбе мамы, нашел фотографии моих родителей. И сказал обо мне: «Вылитый отец». Я видела их обоих, полагаю, что я — счастливая комбинация того и другого…