Блокадные будни одного района Ленинграда - Владимир Ходанович

Конец лета 1942 г.

«Недалеко от улицы Циолковского, тогда Таракановки… сгрузили огромную гору щебня. А в щебенке всегда можно отыскать камешки кремния, а если по такому камешку чиркнуть куском напильника, то при удаче можно получить сноп искр, что в сочетании с фитилем позволяло заиметь почти „Ronson“ (американская зажигалка суперкласса), правда в блокадном исполнении. Комплект из жестяной коробки, куска кремния, куска напильника и чем-то пропитанного фитиля поставлялись в армию и служили для рядового и иным способом обзавестись трофейной или отечественной зажигалкой. Основой советской зажигалки была гильза винтовочного патрона»[658].

В сводке о ходе соревнования районов города на лучшую и безаварийную эксплуатацию жилых домов по состоянию на 21 декабря 1942 г. Ленинский район, по числу домов, «не имеющих воды», оказался на первом месте – 213. Число «утепленных домов» в районе составило 84,9 %, а «число действующих красных уголков в проц. к плану» – 94,7 %[659].

Не будем забывать, что жильцам, несмотря на блокадные условия, продолжала начисляться квартирная плата в неизменном объеме. И я не встретил в просмотренных архивных документах не только решений, но даже фактов обсуждения вопроса на уровне райисполкома о снижении или временной отмене квартирных платежей. Наоборот, исполком напоминал главам домохозяйств не только об отсутствии в большинстве из них «оперативного учета» фактически проживающих квартиросъемщиков, но и о недоимках по квартплате и настоятельной необходимости ее погасить (например, общая задолженность по квартплате по Ленинскому району на середину апреля 1942 г. составляла «в месячном исчислении» 250 %)[660].

«Как ни странно, ленинградцы времен блокады очень сочувственно относились к нашим меньшим братьям. Я запомнил, как в августе 1942-го мы шли с огородов „Красного треугольника“ и как одна мамина сотрудница несла с огорода часть урожая брюквы. Напомню, в понятие урожая входила и ботва[661]. <…>

Недалеко от входа в сад Первого мая оказалась подвода с лошадью, и та сотрудница подошла к лошади и стала кормить ее ботвой»[662].

И.В. Назимов, запись в дневнике за 19 июля 1942 г.:

«За 500 рублей у нас в городе сейчас можно купить шикарную обстановку на всю квартиру. Получилось это в связи с массовой эвакуацией. Я купил за 20 рублей граммофон с десятью пластинками, хороший комод за 50 рублей.

Предметы домашней обстановки блокадной поры. Музей «Нарвская застава». Фото автора. 2015 г.

Шкаф за 100 рублей никто не берет (цена его в магазине 470 руб.). Кожаный диван – 100 руб. Деньги имеют большой вес»[663].

«Нас, пацанов, на первую треть Нарвского проспекта, до дома № 11 в том 1942 году было всего четыре человека: я, Олег Лавров и Женя Ерофеев со своим младшим братом. <…>

Промышленность, особенно в военное время, требовала огромное количество металла, а война его еще в больших количествах поставляла[664]. Нас интересовали как раз эти поставки. Правда, добыча военизированных игрушек была сопряжена с некоторыми неприятностями. На территорию в несколько гектаров[665] полагалась сторожиха, пожилая женщина, вооруженная малокалиберной винтовкой, из которой она и палила по нам, если мы попадались ей на глаза. Её стрельба имела, скорее, психологический характер, но однажды она все-таки попала одному знакомому в мякоть ноги, чуть выше колена. Пуля была нами благополучно выдавлена, и никаких последствий этот инцидент не имел. Но зато мы притащили в наш тайник во дворе дырявый алюминиевый бидон и набили его нашими сокровищами. Там были 12 гранат РГД-33 (пустышки, собранные из бракованных узлов) и одна РПГ-40, противотанковая граната образца 1940, которая была также пустышкой.

Кроме этих муляжей, в том же бидоне хранились невесть откуда добытые винтовочные, пистолетные, револьверные патроны и много артиллерийских порохов разного вида <…>

В нашей коллекции предметом особой гордости был немецкий 50 мм миномет, который мы ухитрились незаметно пронести с Теньтелевки[666], это чуть больше расстояния от нашего дома № 9 по Нарвскому проспекту до Кировского исполкома.

Следующей великой забавой было забрасывать в костер выше перечисленные патроны. <…>

Пользовалось популярностью еще одно изобретение: из винтовочного патрона вынималась пуля, отсыпалось чуть-чуть пороха, пуля пропихивалась в гильзу и порох высыпался снова в гильзу, поверх пули. Новое устройство готово к действию. Остается установить гильзу и поджечь порох»[667].

5 мая 1942 г. Кировский райисполком утвердил список площадей и улиц, подлежащих очистке в текущем году. В 1-й категории оказалась Нарвская площадь (5398 кв. м), во 2-й – участок улицы Калинина, у домов № 31 и № 44[668].

Ателье № 2 Ленпромодежды (Нарвский пр., 3/5) в октябре-ноябре 1942 г. принимало в среднем по 3–4 заказа в день [669].

Приближалась зима, и в повестке дня районных властей вновь встал вопрос о местах складировании убранного снега и сколотого льда.

24 октября 1942 г. заместитель председателя Ленинского райсовета и управляющий районным отделом коммунального обслуживания направили в Ленгорсовет письмо с просьбой внести на утверждение городского Исполкома «следующий список улиц и площадей, на которых разрешается оставление снега в штабелях и места чистого снега и сколки» «в зимнем сезоне» 1942/43 гг. Среди мест свалок значились: нечетная сторона Обводного канала от Варшавского моста до Лифляндской улицы (для свежевыпавшего снега), весь Бумажный канал (для такого же качества снега и сколотого льда), площадь Стачек и стадион «Каучук». В списке двенадцати улиц и площадей, «на которых разрешается оставление снега в штабеля», улицы – Бумажная, Сутугина и Лифляндская[670].

В ноябре снег устоялся, но ситуация с уборкой снега (и тем более его складирования в утвержденные горисполкомом «места») стала напоминать аналогичную прошлогодней.

Исчерпав собственные организаторские ресурсы и не рассчитывая уже на «силу большевистского слова» у политорганизаторов и комиссаров домохозяйств по привлечению горожан к уборке снега во вторую блокадную зиму, советские районные руководители подключили милицию.

Милиция начала с глав домохозяйств.

Из многостраничного^ доклада по вопросу уборки снега начальника 3-го отделения милиции председателю Ленинского райисполкома, 3 декабря 1942 г:

«Управхоз (указаны фамилия, инициалы, адрес. – В. Х.) снег не окучивал в течение 2-х суток и не обеспечил дворников уборочным инструментом. Оштрафован на 175 руб…». (Управхоз отвечала: «Это я дура Вам попалась на глаза, а старые управхозы от Вас скрываются».) «Управхоз <…> 3 суток не окучивала снег и когда ее вызвали в отделение, то удивилась, а я думала, что как и прошлый год не надо убирать»[671].

Но и у начальника отделения милиции не сложилось в борьбе со снегом. И воззвал он тогда (в письменном виде) к самому председателю городского исполкома П.С. Попкову: «Прошу Вас воздействовать на управхоза ПАВЛОВУ и понудить [ее] к своевременной уборке снега» [672].

«После прорыва блокады в Ленинграде начал постепенно налаживаться быт. И вот по чётной стороне Обводного канала восстановили трамвайное движение. Теперь к великой радости от Нарвского проспекта до Балтийского вокзала можно было доехать на трамвае. Маленький кусочек пешком по ул. Розенштейна – и я в школе.

Однажды в трамвае ко мне обратилась женщина:

– Мальчик, ты учишься?

– Да!

– У вас в школе есть медпункт?

– Конечно!

– Обратись туда, я врач, мне кажется – у тебя желтуха…

Позже я перебирал возможные варианты заражения инфекционным гепатитом, так по-научному называется то, что в просторечии, за пожелтевшие белки глаз, называется „желтухой“. На первом месте была совместная трапеза с крысами. Нам в школе выдали по куску повидла. Шматок размером со спичечный коробок был положен на порцию хлеба. Но это уже не был хлеб 1941–1942 годов, это был хлеб после прорыва блокады. Если что и было туда подмешано, то это, скорее всего, была пшеничная мука – булку в январе 1943-го мы еще не получали. Шансы заболеть желтухой, поев хлеб или повидло, которыми лакомились крысы, были достаточно высоки.

Но был еще один кандидат на источник заражения, это был кобчик. Имеется ввиду не рудимент хвоста, последние четыре сросшиеся позвонка, а настоящий красавец, представитель отряда ястребиных, в пестром оперении и с носом крючком. Какими судьбами его раненого занесло в блокадный город, неизвестно.