Ушедшие в никуда - Марина Лазарева

Шафар поднял глаза к небу. Оно было безоблачным, но сквозь разреженную его голубизну просачивалась темнота бездны. И снова неодолимое гнетущее чувство тревоги, повисшее в мертвенной неподвижности воздуха. Стоит ли обращать внимание на душевные страхи? Вот только отчего-то с утра воют собаки и совсем не слышно пенья птиц. Шафар все чаще смотрит в небо на все более редеющую синь. И отчего солнечный свет так бледен, а тени брошены под ноги размытыми образами? До вечера далеко, но нежданные сумерки уверенно накрывают землю. Природа хмурится медленно, еле уловимо.

Вот и собаки стихли. Ни звука, ни единого движения вокруг. И только тревога в душе Шафара стучится в виски. Прервал свой по-стариковски скрипучий рассказ и Юнус. Теперь и он заметил блекнущее светило. Оно еще слепит глаза, но уже не так пронзительно. И нет никаких сомнений – оно блекнет.

Воздух напряжен. Есть ли предел этому напряжению? Чем разрешится оно? Беспомощна человеческая тварность пред непостижимым замыслом Всевышнего. Перед неуправляемой стихией Мироздания дух человеческий способен породить лишь животный трепет и страх.

В оцепенении и Юнус, и Шафар, и весь люд хазарский: во дворце и на пашнях, в юртах и на улицах итильских. Отроду не помнили такого даже старожилы.

«Конец Света! – В ужасе простолюдины прячутся в войлок своих убогих юрт. – Светило гаснет… Дурной знак солнцеподобному Шафару…» – шепчут губы придворных.

Вот и тени пропали. А сумерки все гуще. И солнечный свет хоть и блеклый, но такой привычный, внезапно становится белым, придавая всему живому мертвенную бледность. Глазам уже не больно смотреть на солнце. Тысячи хазарских взглядов устремились ввысь. Тысячи хазарских душ в страхе перед наползающей на Светило чернотой.

…И взорвалась глухая окостенелость воздуха внезапным порывом ветра да смятением душ человеческих! И неведомый доселе Черный Дух пожрал солнце! Яркая последняя вспышка погасшего Светила! Земля погрузилась во мрак, беспомощно отдаваясь в объятия космического Холода. На небе зажглись звезды.

Юнус с Шафаром переглянулись. Что ждет их в этом новом для них мире?! Сжимается сердце от леденящего жилы чувства смерти… Их лица, словно тени в безжизненном мире мрака…

…Вспышка! Вновь яркая вспышка на угасшем диске солнца. Свет!!! Но, как и некоторое время спустя, такой же мертвенно белый! Черный Дух, вероломно покоривший Солнце, внезапно бледнеет и растворяется в Божественном торжестве Светлых Сил, нехотя возвращая всему привычные краски. Тени принимают четкие очертания. Ветер стихает. Воздух дышит жизнью. Первое робкое чириканье одинокого воробья. Мгновение, и оно смешивается с неумолчным щебетом птиц. Земля возрождается к жизни.

«Знамение!» – с замиранием духа приходят к всеобщему мнению звездочеты и оракулы.

Фирангиз, словно на произвол судьбы брошенная, забилась в дальнее окружье юрты, обхватив голову руками, спрятала ее в колени: «Не к добру. Ох, не к добру…» – твердит. Чует старушечье сердце неладное…

«Шафар…» – в рыданиях глотает слезы дрожащая от страха Лейла.

«Святослав, сын…» – шепчут губы княгини Ольги. И у нее неспокойно на душе. Что-то растревожилась она с самого раннего утра, едва забрезжил рассвет.

Рано пробудилась от ночных снов старая княгиня, вышла на крыльцо зорьку встречать. Испокон веку известно: утренняя заря силу дает, жизнью полнит человеческое тело. Протянула княгиня руки медленно входящему в земной мир светилу, и потекла по жилам, словно живая вода, невидимая густота. Захотелось вдохнуть глубже сладкого пьянящего воздуха, умыться утренней прохладой земли русской.

Все бы хорошо, но чует сердце: что-то не так, то ли ветер ленив и не свеж, то ли птичий щебет не столь звонок. Словно мерещится ей вдали перестук конских копыт в облаке пыли. Да вроде не пыль то, а сизая дымка слегка подернула оранжевый диск рожденного зарею солнца.

Все мысли и остались там вдали. Видится ей Святослав с мечом на коне и рать его несметная. Видится поле, а на другом краю того поля другая рать. Да только не мечи обоюдоострые в руках тех воинов, а сабли изогнутые, тонкие блестят на солнце. Душой видит Ольга битву ее сына с козарами, но не видит исхода той битвы. Тем и тревожнее старой княгине. Стала пред образами на колени. Молит Всевышнего, чтоб берег Святослава в ратном бою, чтоб не коснулась сына сабля козарская и кровушка его зря не пролилась. Молит, а душе покоя все одно нет, напротив, растревожилась – не унять. А растревоженность та сочится невесомым призраком сквозь распахнутые ставни, незримо обвиваясь вокруг княгини. Все жарче слова молитвы, все исступленнее. Но что-то не доходят ныне до Господа мольбы ее. Видит око – не ладно за окном, сумеречно как-то. Воздух не движется, липнет к каждому листу древесному, отяжеляя его, клонит к земле. Слышит ухо княгини, словно ветер гудит. Ан нет, обманулась – муха в покои залетела, жужжит, окаянная…

И Святослав в это утро ранехонько пробудился, и он навстречу Ярилу[51] руки устремил. Дал бог силу князю, поструилась она по жилам его, расправляя плечи молодецкие. Богине Живе[52] поклонился Святослав, и богине Море[53]. Они, неразделимые богини плодородия, олицетворяющие жизнь, неважно чью: человека, зверя или семени, зароненного в землю. Ведал Святослав: смерть – не отрицание жизни, а проявление ее, ибо неотступно за жизнью ступает смерть, давая силы новому возрождению. Потому и не боялся князь смерти, как не боялись ее и все славяне, но знал, задобрить Живу и Мору надобно.

Задумался князь, глядя на восходящее светило, залюбовался. Густые оранжевые лучи золотили землю. Дрожащие на мураве беззащитные капли росы заблестели, заиграли на раннем, еще неярком солнечном свете. Все это, подвластное единой руке Творца, стараниями Живы, возвращалось к жизни.

Вспомнились Святославу далекие годы его детства, где молода была еще княгиня Ольга, где отец его, достославный князь Игорь, мерил жизнь свою многими походами, где они с матушкой часто коротали время в беседах. С малых лет помнил он, как матушка учила его добру во благо свое и Державы! Добро, говорила, исстари в славянах. Сильны славяне добром, да так сильны, что с силой этой многие соседние племена испокон века считались. И первым богом славян был бог добра – великий Добрат. Не помнит Святослав, чтобы матушка, когда отговаривала его, будущего воина, от походов и завоеваний, но часто рассказывала ему