Ушедшие в никуда - Марина Лазарева

они стали близки друг другу, но Фирангиз так и не смогла забыть тех дней, когда погибла ее семья, когда русы подарили ее гузам, а те – Юнусу. Так и прожили они под войлоком одной юрты: рабыня и господин – женщина и мужчина.

Фирангиз сидела около войлочной стены, поджав под себя ноги, и пряла овечью шерсть. Старик лежал на мягких шкурах, время от времени поворачиваясь с боку на бок. С утра у него ломило кости. Фирангиз давно забыла, как звучало из человеческих уст ее имя. Юнус уже долгий срок звал ее безлико – «старуха», да и то лишь тогда, когда в том возникала потреба. Остальное время он по-стариковски кряхтел и что-то бормотал себе под нос, выискивая постоянные придирки к прислуге. Она же без устали, с восхода до заката незаметно копошилась по хозяйству. Юрта некогда молодого торговца, что привез ее в Итиль много лет назад, стала ей пусть не родным, но домом. Ее женская рука знала здесь каждую мелочь, скрытую от постороннего глаза.

Фирангиз мало обращала внимание на ворчание старика. Молча делала свое дело. Сама уж не молода. А тут еще к тупой боли за грудиной, на которую она порой не обращала внимания, присоединилось непонятное чувство тревоги. Оно взялось ниоткуда, но становилось все ощутимее. Выли собаки. Под этот вой тревога разрасталась, запуская в душу Фирангиз коварные щупальца.

– Хозяин! – послышалось за войлоком юрты. – Есть кто дома?

– Кто там? – Юнус кряхтя поднялся со своего ложа.

В богато убранную юрту вошел человек.

– Господин Юнус здесь живет? – мельком оглядывая убранство юрты, спросил человек.

– Да, это я. – Юнус удивленно смотрел на вошедшего. С тех пор как он оставил торговые дела, в его юрту заходил редкий гость. А если и заглядывал кто, то лишь по старой дружбе.

Вошедший, напротив, держался отчужденно, даже несколько высокомерно. Измерив Юнуса взглядом с ног до головы, он сухо произнес:

– Господина Юнуса хочет видеть Верховный каган Шафар. Мне приказано доставить господина Юнуса во дворец.

Юнус растерялся. Фирангиз, которая стояла рядом, заметила в его глазах неподдельное недоумение. Через мгновение недоумение переросло в смятение, непонятное, доселе неведомое ему.

Давно Юнус не проделывал такой дальний путь. Его старческие ноги, находясь в полном разногласии с рассудком и предоставленные сами себе, то натыкались на кочки, то, словно в изрядном подпитии, заплетались друг за друга. Вместе с тем стариком овладело изрядное волнение. Сейчас ему предстояло лицом к лицу встретиться с его прошлой жизнью. Как редко он думал о ней, странствуя по миру, останавливаясь на ночлег в чужих юртах, подсчитывая барыши. Нет, он не мог сказать, что не переживал, когда узнал, как круто изменилась жизнь его семьи после того, как он впервые ушел с торговым караваном. Но понимал ли он тогда до конца, что всему виной было его предательство веры и что не так безобидны были бесконечные передачи многочисленных свертков и свитков неизвестного ему содержания? И кто были те незнакомые ему люди, что часто находили его сами? Откуда они знали его? Юнус редко задавался этими вопросами. Его голову чаще занимали мысли о доходах да выгодных продажах его товаров. Эта жизнь захватила его всецело, и он почти не вспоминал ни о сестрах, ни о Микаэле. И вот теперь его приглашал во дворец каган Шафар. Юнус никогда не видел его прежде, но в молодом кагане и дряхлом старике текла родная им обоим кровь – кровь кагана Истани, кровь Микаэля, кровь всего рода Ашина.

Вместе с сопровождающим его человеком, Юнус – дряхлый старик и несостоявшийся каган, добровольно отказавшийся от престола во имя другой веры, впервые вошел во дворец, который некогда предназначался ему.

Он шел по дворцовым коридорам, глядя подслеповатыми глазами на парчовое великолепие его стен, на грациозность сводов, но его старческий, утомленный жизнью разум притуплял чувства и эмоции, оставляя в распоряжении Юнуса лишь безразличие.

Персидские ковры, расстеленные на полу длинным ажурным полотном восточного орнамента, вели к высокой массивной двери, отделанной кованым серебром и драгоценными каменьями. Но человек предложил ему свернуть в узкий коридор: Юнус не сразу заметил дверь, искусно декорированную под обитую парчой стену.

Человек велел Юнусу снять обувь и омыть ноги. Затем он зажег кусок сухого дерева и обвел им вокруг Юнуса с ног до головы. Потом человек вложил дерево в неуверенную руку старика и предложил ему войти в помещение. Человек напомнил, что перед каганом подобает стоять на коленях, склонившись ниц.

После холодной помпезности дворцовых коридоров, небольшая комната, в которой оказался Юнус, располагала к себе домашним уютом. В старческой нерасторопности Юнус силился опуститься на колени. При этом кусок дерева, который он едва держал, норовил выпасть из рук.

В отдалении комнаты, около окна, затянутого воловьим пузырем, сидел каган Шафар. Он читал разложенные перед ним свитки. Заметив Юнуса, каган встал ему навстречу.

– Не стоит опускаться на колени, – уважительно обратился к Юнусу каган. Поддерживая старика за локоть, он взял из его рук кусок горящего дерева и укрепил на специальной подставке.

Юнус поднял на него взгляд. Несмотря на слабое зрение, старик разглядел его черты. Шафар был белолиц, с большими миндалевидными глазами, смотрящими из-под длинных смоляных ресниц. Меж густых, четко очерченных бровей приютилась аккуратная темная родинка – знак мудрости, по мнению древних.

– Амина! – вырвалось у Юнуса. – Кто бы мог подумать… – еле слышно прошепелявил он.

Каган Шафар удивленно посмотрел на старика. Он усадил его рядом с собой на гладкий шелк покрывала в груду атласных подушек. На мгновение в комнате воцарилась тишина.

– Я узнал это еще от моего отца, кагана Микаэля, – слегка запинаясь, начал Шафар, в его голосе не было ни пафоса, ни надменности, присущих царственным особам. – Отец рассказывал мне, что в городе живет мой дядя, торговец Юнус. Много лет я не решался его искать, но теперь я, кажется, его нашел, – неуверенно растягивал слова Шафар. – Могу ли я быть уверенным в том, что вижу его сейчас перед собой?

У старика к горлу подступил ком.

– Да, – еле слышно проскрипел он, – да. Микаэль был