Предательство истины - Джон Марк Дуган

на них нет управы. Они нас презирали, даже ненавидели – русскоязычных я имею в виду. Они даже не скрывали этого. То, что они творили в городе, было самой настоящей оккупацией – более подходящего слова я не найду.

Андрей заговорил громче, активно жестикулируя:

– Поэтому когда наконец пришла Россия, мало кто из местных винил ее в происходящем. Мы все понимали, что рано или поздно на нашу землю придет война, будут разрушения и смерти. Несмотря на это, в подвале нашего дома ни один из восьмидесяти человек, которые там укрывались, не сказал ни слова против России. Все понимали, что происходит и почему пришла Россия. На Западе говорят, что нужно было подождать, пока Украина ударит первой. Но зачем? Чтобы еще больше моих соотечественников лежали обезглавленными в лесополосе? Чтобы они забрали мою дочь и запретили ей говорить на родном языке?

Его руки сжались в трясущиеся от негодования кулаки.

– Я много лет трудился, строя свою журналистскую карьеру. Русский язык – мое средство общения, мой голос. Но Украина хотела заглушить этот голос, лишить меня выбора. Я понимаю украинский язык, но как же мое право говорить на русском? Почему посторонние люди указывают, что нам думать и как говорить, даже не понимая нашей истории, культуры и действительности?

Я почувствовал обжигающую ярость, исходившую от Андрея. Каждое его слово не просто отражало личные переживания, а давало возможность мельком увидеть и понять коллективное сознание его народа.

– То, что здесь происходило, было не чем иным, как планомерным уничтожением нашей культурной идентичности, наших ожиданий и надежд. Подумай о бесчисленных художниках, писателях, поэтах, журналистах, которых лишили голоса. Это не просто цензура – это культурное истребление. Это нацизм.

Андрей нервно барабанил пальцами по столу, вспоминая о боевых действиях в городе.

– Да, не все было гладко с приходом российских войск: люди гибли, здания превращались в руины. Но цель России – защитить и сохранить, а не уничтожить. Они пытались минимизировать жертвы среди гражданских, в отличие от украинцев.

Его слова заставили меня задуматься о более широкой геополитической картине.

– Специальная военная операция длится уже почти год. Как мариупольцы представляют себе будущее? Видят ли они в нем независимую Донецкую республику?

Андрей глубоко вздохнул, собираясь с мыслями.

– Жители Мариуполя готовы к любому раскладу, даже к независимости. Смотри, здесь живет почти четверть миллиона человек, не считая приезжих. Среди них много молодых ребят, потенциальных военных. По моим оценкам, в случае необходимости минимум сто тысяч человек будут готовы взять в руки оружие и сражаться бок о бок с Россией.

После небольшой паузы он добавил:

– С другой стороны, увидев мощь российской армии, сомневаюсь, что в этом будет какая-то необходимость. В таких городах, как Донецк, ситуация, безусловно, неспокойная. Но под заботливым крылом России Мариуполь в относительной безопасности.

Однако взгляд Андрея был обращен не только на насущные проблемы Мариуполя.

– Мы связаны с нашими братьями на Украине не политикой, а общей культурой и историей. Их страдания тяжелым грузом ложатся на наши сердца. Многие из них вынуждены бороться за свое выживание: холод, голод, отсутствие электричества – для нас это не просто заголовки в газетах, а реальные испытания, с которыми столкнулся наш народ. Но мы не можем позволить врагам заставить нас жить по их правилам. Мариуполь выстоял не только благодаря внешней поддержке, но и благодаря несгибаемому духу каждого жителя этого города. Каждый готов достойно встретить любые испытания, которые пошлет судьба.

В мужественных словах Андрея ощущалась сила его духа и стойкость его народа. По мере того как мы все глубже погружались в его воспоминания, я чувствовал повисшее в воздухе отчаяние, смешанное с отдаленной надеждой, которая грела душу каждого в этом городе. Каждое слово и каждая эмоция рисовали печальную картину хаоса, охватившего не только Мариуполь, но и всю страну.

– Все сводится к самой сущности человека. – Андрей сделал паузу, провел рукой по волосам, в его глазах отразилась напряженная усталость. – Мы стремительно теряем человечность. Когда правительство насильно отправляет молодых людей на смерть, когда лидеров государств больше беспокоит политика и борьба за власть, а не благосостояние народа, значит что-то идет не так. Сложившаяся на Украине ситуация – это не просто геополитика. Это предательство правительством своего народа.

Я слегка наклонился вперед, чувствуя всю его боль.

– С твоей точки зрения, победа – это не штрихи и линии на карте, не военное превосходство. Насколько я понимаю, люди жаждут возрождения ценностей и человечности.

Андрей внимательно посмотрел на меня, пытаясь найти в моих глазах понимание.

– Именно. Годами нас пичкали пропагандой о военной мощи, национальной гордости и идеологии. А что случилось с фундаментальными принципами человеческого достоинства, уважения и взаимопонимания? Настало время нашим лидерам – с обеих сторон – понять, что это не политические игрища. Это человеческие жизни – основа социума.

Он глубоко и печально вздохнул. В этот момент я увидел невероятно уставшего человека. Человека, на чью долю выпало слишком много страданий, но кому удалось сохранить слабый огонек надежды.

– Весь мир смотрит, – прошептал он, – но ничего не видит. Неужели они не понимают, как люди страдают? Речь ведь не о территории и ресурсах, а об идентичности, достоинстве и стремлении к миру.

Я вышел из квартиры Андрея, погруженный в тяжелые мысли. Это не было историей одного города или региона. Это была история о человечности, которая оказалась зажатой между борьбой за власть и жаждой наживы. Напоминание о том, что в сердце любого конфликта за фасадом политических манипуляций находятся люди, которые жаждут мира. Мира, в котором на первом месте не политика, а человечность, взаимопонимание и сострадание.

Игорь «Грязный Гарри» Гомольский, военный журналист из Донецка

Тусклый свет одинокой лампочки над головой отбрасывал жутковатый отблеск на кирпичные стены кафе, где Майк Джонс, Маша и я ждали Игоря Гомольского, известного также как Грязный Гарри, человека, испытавшего на себе все «прелести» военной журналистики. Этот человек, житель Донецка, отважился пойти туда, куда осмеливаются немногие, и мне не терпелось узнать его историю.

В кафе, пропитанном ароматом старой бумаги и свежесваренного кофе, царила тишина, если не считать слабого гудения кофемашины в соседнем помещении.

Наконец вошел Гомольский. В его размеренной поступи читался тяжелый опыт последних лет, а уставшие глаза сразу выдали долгие годы бессонных ночей и переживаний, о которых мы могли только догадываться. Он коротко кивнул и сел напротив меня, поправляя шарф на шее.

– Давай начнем с самого начала, – предложил я, слегка наклонившись вперед. – Расскажи мне о себе.

Он вздохнул, его внимание