Предательство истины - Джон Марк Дуган

– Старшего мобилизовали первым. Он этого не ожидал, в шоке позвонил младшему и попросил позаботиться о матери. – Голос Никиты зазвучал более уверенно, словно эта история придавала ему сил. – Младший, ни минуты не думая, пошел добровольцем. Они служили вместе, отвечали за связь, обычно это довольно спокойная работа.

Никита засмеялся, но даже его смех звучал серьезно.

– Но в один из особенно массивных артобстрелов они проявили себя совсем с другой стороны. Нужно было эвакуировать раненых, но некому было это делать. Братья не стали ждать подмоги и бросились на передовую. Они вытащили пятнадцать парней и позволили остальным продолжать держать оборону. В самый ответственный момент они проявили невероятное мужество.

Я, увлеченный рассказом, наклонился вперед и с восхищением в голосе спросил:

– Они даже не стали ждать, пока закончится обстрел? Надеюсь, эти герои получат свои медали.

– Это еще в процессе, – ответил Никита. – Но дадут им медали или нет – это не имеет никакого значения. Они настоящие герои. Любой человек в такой момент способен проявить доблесть, которой от него не ожидаешь.

Такие истории ярко демонстрируют сложность человеческого характера, который раскрывается в условиях войны. Страх уступает место мужеству, выдержке и силе духа, которые объединяют боевых товарищей даже в самые сложные моменты.

Тишину нарушил робкий голос Маши:

– Никит, а тебе было когда-нибудь страшно на передовой?

Никита повернулся к ней и непонимающе переспросил:

– Страх? Нет, никакого страха, когда я уже адаптировался. Первый раз я по-настоящему испугался в апреле две тысячи двадцать второго года в Донецке. После этого – нет. Я пережил не один десяток артиллерийских обстрелов и заминированных дорог. Страх ни к чему хорошему не приводит.

Во взгляде Маши читалась заинтересованность. Она судорожно вздохнула, вспомнив, как и сама попала в опасную ситуацию:

– Да, все через это проходят…

Она имела в виду случай, когда мы по неосторожности заехали на заминированную территорию противника.

Никита ответил спокойным голосом, его внимание блуждало в каких-то далеких воспоминаниях:

– Да, и это часть процесса адаптации. Я помню, как один раз чуть не наступил на мину. Но знаешь, со временем привыкаешь к мысли о том, что можешь умереть. Как говорил Сенека, мы боимся смерти только потому, что мало о ней думаем. На фронте смерть повсюду, она становится обыденностью. Это просто часть жизни.

Голос Никиты стал твердым, в нем чувствовались мудрость и опыт, заработанные кровью и потом. Тщательно подбирая слова, он продолжил:

– Ты больше не испытываешь страх. Во всяком случае, не так, как раньше. Особенно когда ты в штурмовом подразделении, фактически всего в нескольких метрах от противника. В такой ситуации, как правило, ты уже свыкся с мыслью, что с тобой может что-то произойти. Это совершенно другая реальность.

Никита сделал многозначительную паузу, пока тяжесть его слов медленно оседала вокруг нас. Через несколько мгновений он спокойно продолжил:

– Даже здесь, в мирной и спокойной обстановке Москвы, я думаю о смерти. До меня периодических доходят новости о наших потерях, и это отрезвляет: ты понимаешь, что можешь стать следующим. Но это часть работы. Я сознательно на это подписался, я сам выбрал такой путь. Теперь это осознание – часть меня, пока не закончится война.

Его слова повисли в воздухе, в очередной раз напомнив нам о жестокой реальности войны. О том, как она меняет тех, кто попал в ее тиски, заставляя переосмыслить понятия жизни и смерти. Никита открыл нам окно в душу солдата, показав, как страх сменяется смирением, позволяя трезво взглянуть на жестокие реалии фронта. Из непринужденной беседы старых товарищей наш разговор плавно подошел к глубокой материи человеческой сущности: жизнь и смерть за правое дело ради достижения цели.

Маша подалась вперед и с явным любопытством посмотрела на Никиту:

– Когда мы впервые встретились в Донецке, ты показал мне, как горячо россияне поддерживают жителей Донбасса, передавая гуманитарную помощь со всех концов страны: от Камчатки до Калининграда. Впоследствии я и сама это увидела. Хочу спросить тебя как журналиста и солдата в одном лице: какое твое самое большое разочарование? А с другой стороны – твое самое большое удивление?

Никита задумался, подыскивая подходящие слова.

– Моим самым большим разочарованием стало непонимание между солдатами. Как журналист я ощущаю дух народа. Я знаю, что люди нас поддерживают. Но в вооруженных силах ты живешь достаточно ограниченной жизнью, постоянно опасаешься возможных шпионов среди своих, стараешься сократить взаимодействие с гражданскими. В результате формируется довольно узкий и замкнутый взгляд на мир. Солдаты очень часто не чувствуют любви и благодарности. Это грустно.

Он сделал паузу, давая нам время осознать всю тяжесть его слов, после чего на его губах вновь заиграла улыбка.

– А что больше всего меня удивило… Наверное, дух товарищества, братства. На фронт приходят люди совершенно разных возрастов и профессий. Теперь они не просто коллеги, а братья – настоящая семья, которую объединяет невероятное доверие, понимание. Это чувствуется даже в самых, казалось бы, незначительных вещах.

Взгляд Никиты смягчился, он откинулся на спинку сиденья и погрузился в мысли.

– Я помню, как в один из дней волонтеры принесли нам два пакета с яблоками: в одном красные, в другом зеленые. Один из бойцов вытащил по яблоку из каждого пакета, бросил мне красное, а себе оставил зеленое. Мы откусили по кусочку, заполнив тишину аппетитным хрустом. – Голос Никиты стал задумчивым с нотками ностальгии. – Затем он остановился, взглянул на меня и сказал: «Ой, извини, я забыл, что ты любишь зеленые». Практически в унисон мы бросили друг другу свои надкусанные яблоки – обменялись. Даже не задумываясь об этом.

Улыбка Никиты стала еще шире, наполнившись искренним теплом.

– Такой незначительный жест, молчаливое понимание предпочтений друг друга… Дело было вовсе не в яблоках, а в том, насколько сильно нас связывали незримые узы, которые могут вырасти только из крепкой дружбы и общего опыта. Такого не бывает между коллегами или знакомыми. Это что-то большее, что-то глубоко личное. Связь, которая бывает только между близкими родными, а в нашем случае – между братьями по оружию.

Его голос прервался, но воспоминание осталось, как символ чего-то гораздо более важного. Огонек человечности в мире, часто лишенном ее, напоминание о глубинных человеческих связях, которые можно встретить в самых маловероятных местах, свидетельство чудес, которые открываются даже во время жестокой войны.

Я кивнул, в моих глазах появилось понимание:

– Между братьями. Именно.

– Да, клише, но это правда, – согласился Никита, в его голосе прозвучала убежденность. – Меня разочаровывает, когда я вижу отсутствие такой связи. Но то, что она вообще