Аукцион - Яна Николаевна Москаленко

двоих, три с половиной родителя. Но иногда Адриану казалось, Влад прикидывается, а сам тайком посмеивается над другом с его жутким только с виду отцом и фотографией матери у кровати. Влад в таких случаях с Адрианом не соглашался, но выглядел как индюк – слишком довольно. Влад приходил в школу с хорошим обедом, причесанный и чистый. Наверное, поэтому ему было все равно. В школе Влада даже не обзывали. Влада – с его пухлогубым, свеженьким личиком, розовой, как у недозрелого помидора, кожей и белыми-белыми волосами, бровями и ресницами. Даже на руках у Влада волосы были светлые, будто покрытые инеем.

Зимой в Кварталах больше всего ждали снегопад. Когда снега было мало, он быстро смешивался с грязью, лишь добавляя улицам слякоти. Бывало, небо опускалось на Кварталы ниже обычного и снег шел несколько дней подряд, удобряя дома, пустыри и школьный двор холодом и махровой тяжестью.

Школа почти не отапливалась, поэтому уроки учительница Татьяна в такие дни не вела (в снегопад она любила сдобрить горло горячей настойкой и наприглашать гостей на запеченные пятаки), и дети приходили просто так – выстроить снежные баррикады, налепить боеприпасов и устроить войнушку. Адриан с Владом предводительствовали в разных командах, стратегии у них тоже были разные: Влад брал врага измором и одиночными вылазками, Адриан, не жалея ни бойцов, ни снарядов, брал чужие крепости штурмом. Однажды, вереща и уворачиваясь от снежков, он бросился на Влада, утаскивая того в снег. Побарахтавшись, Адриан уселся сверху, придавив грудь и вжимая изо всех сил в сугроб. Он давил и давил, пока голова Влада не впечаталась в снег окончательно, пока он не начал захлебываться, пытаясь высвободиться. С тех пор Адриану мерещилось, что руки Влада так и остались покрыты наледью. Да и Влад ходил далекий и хмурый. Дотронешься, а он совсем ледяной.

Адриан вырвал из тетради листок, скатал в шарик, щедро послюнявил и запустил во Влада. Тетрадный комок врезался в плечо, но Влад даже не пошевелился. Адриан не понимал, как можно быть таким засранцем двадцать четыре на семь. Пока Адриан тонул в обидах, прыгающих эмоциях, Влад оставался застывшим и безразличным. Адриана это бесило.

Они подружились, когда были еще детьми. Дети Свиты – особенные дети. Вырастут и станут похожими на родителей, будут прислуживать Королю. Адриан не хотел помогать, он сам хотел стать Королем. Влада жизнь во Дворце не интересовала: он бегал на бои с Клыком и Бульдогом, с Адрианом или один, сидел у ринга и наблюдал, как бойцы за большие и не очень деньги лупасили друг друга. Пока Адриан мечтал о короне, Влад залипал на технику ударов. Он был сильнее Адриана, но никогда не бил его слишком правильно, чтобы наповал. Ни разу в жизни. У них были абсолютно разные мечты, диаметрально противоположные дороги, которые тем не менее всегда будут соприкасаться, – Адриан не представлял их по-другому. Кроме Влада и Бульдога, трех с половиной родителей, у него никого не было.

хуйбесина. дебилоид. мразь.

– Разбегайтесь, бандиты. – Учительница Татьяна должна была прочитать им лекцию – заученную отповедь для всех, кто отсиживался после уроков, но сегодня она решила просто довести Адриана тишиной, а Влад и не виноват вовсе был – так, за компанию.

Влад поднялся, закинув рюкзак за плечо, вышел из кабинета. Адриан выждал. Секунду. Две. Три.

– Сука!

Он перевернул парту и вылетел из класса.

– Адриан! Отцу скажу! Все скажу! – снова всколыхнулась учительница Татьяна.

Адриан ее уже не слышал. Его смыло из обветшалых коридоров, он прыгнул в пыль школьного двора, мимо длинного обеденного стола, побежал за забор, в Кварталы. Маленький Король.

– Стой, мразота! – Он выплюнул эти слова Владу в спину, прежде чем успел заткнуться.

Влад не оборачивался, только болезненно ежился, словно выжидая, хватит ли у Адриана совести заговорить. Адриан не умел мириться. Он неловко замер, хотел выдохнуть во Влада всё-всё, но не получалось, и они молчали. Время неохотно ворочалось между ними, и Адриан не решался заговорить первым. Влад все же был виноват. Он не дал Адриану выполоскать очки Варлама в толчке, отжал разваливающиеся стекляшки и вернул задроту. Макс и Бурый все видели, пришлось вломить Владу по морде. Адриан, может, и не хотел, но иначе никак, а извиняться не получалось.

– Пошли. – Влад запросто пропускал мимо ушей оскорбления и упреки Адриана. Если слушать все, что говорят близкие, долго оставаться друзьями не получится, и Влад ждал, когда Адриан перебесится.

Они не разговаривали. Адриан взял вбок, подальше от Влада. Нескладные мальчишки, они шагали по улицам Кварталов, не опуская головы, не пряча под ногами взгляд, как это делало большинство местных детей. Вокруг правой штанины у обоих была повязана красная лента. Лента связывала их со Свитой, с Королем. В первую очередь при нападении срывали цацки, верхнюю одежду, ботинки, а со штанами редко возились, поэтому ленту привязывали к ноге. Впрочем, лента автоматически делала Адриана и Влада неприкосновенными. Дети Свиты. Дети избранных. Дети тех, кто близок к Королю. Неприкосновенность порождала безнаказанность, и, если Влад умел ее дозировать, Адриан в ней тонул. Так было с детства, с тех самых пор, как они научились выползать из-под материнских юбок. Юбка, правда, была одна, мамы Влада.

Адриан казался естественным продолжением облупленных квартальных районов. Сложно представить кого-то более органичного в мире, где границы нравственности стерлись, человеческая жизнь уступала в цене дури или увесистой пушке, а единственное истинное слово давно не было Божьим – оно принадлежало Королю.

Мать Адриана была другой. Она росла в многодетной семье, поэтому с малых лет привыкла жертвовать и быть жертвой ради общего благополучия. Она выхаживала вечно больных братьев и сестер, рыла неглубокие могилки на заднем дворе жилой многоэтажки, когда самые слабенькие не выдерживали. Тела сжигали – практически никто не мог позволить себе место на кладбище, – но мать Адриана старательно притаптывала ямки, надеясь, что никто не обратит на них внимания. Детские трупики напоминали ссохшихся синюшных червяков, и ей не было их жаль, она верила, что смерть – избавление. Мать Адриана была старшей в семье и чувствовала ответственность перед младшими, перед родителями, которые были беспомощными, когда их накрывала ломка, и тоже требовали жалости и внимания. Дети хотели есть, а взрослые хотели дозы, и она старалась, чтобы денег хватало и для тех и для других, добиться чего на заработок поломойки удавалось с трудом, пускай полы она драила во Дворце.

Красота, приобретенная с усилием, была более живучая. Природная красота, воздушная и трепетная, с годами ссыхалась, как изюм.