По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

Армии, был прекрасно обеспечен, сама Нинель Сергеевна не работала и изнывала от безделья. Только жадность к деньгам толкнула ее на мошенничество.

Муж узнал о ее проделках уже в Ленинграде. Ему совсем не хотелось, чтобы жена позорила его доброе имя. Поэтому он стал высылать во Владивосток денежные переводы, чтобы рассчитаться за «грехи» своей супруги. Однако он и не подозревал, что та снова взялась за старое. Попутно с демонстрацией мнимых «телепатических опытов» она занялась другими «опытами», представляющими интерес не столько для науки, сколько для следственных органов.

Они, например, сдавала в аренду свою единственную комнату. Получив в солидном размере задаток, Нинель Сергеевна затем под тем или иным предлогом отказывала людям, причем отказывала, понятно, и в возврате денег. Став владелицей отдельной квартиры и желая ее получше обставить, Нинель Сергеевна большую часть времени проводила в мебельных магазинах. Там она встречалась с людьми, желавшими обзавестись гарнитурами, и так как она обладала практической сметкой, то решила извлечь из этих встреч пользу. Она представлялась человеком, который может помочь в приобретении мебели с «черного хода», и под этим предлогом набрала за короткий срок более семи тысяч рублей. Люди, разумеется, оставались без гарнитуров, зато квартира самой Кулагиной оказалась меблированной за их счет весьма и весьма комфортабельно. Так эта бездельница наживалась за счет любителей «блата».

По-разному ведут себя люди, попадающие в кабинет следователя. Одни — угрюмо-замкнуты, неразговорчивы, скупы на признания. Другие, наоборот, чрезмерно словоохотливы, болтливы, желая деланной оживленностью, фальшивой искренностью увести следствие в сторону. Третьи — вспыльчивы, раздражительны, — такие пытаются затемнить дело криком, неестественной игрой в возмущение. Но, пожалуй, такого подследственного, как Кулагина, никогда еще не было ни у Валентины Николаевны Тульчинской, ни у других следственных работников. Приходя на допросы в прокуратуру, Кулагина еще в коридоре начинала истерически громко кричать, привлекая внимание посторонних, топать ногами, а потом изображать припадки. Приходилось отправлять Нинель Сергеевну в больницу, откуда ее минут через десять отпускали, так как врачи отнюдь не считали ее состояние болезненным. «Обыкновенная симуляция» — таким был их диагноз.

Неизвестно, сколько времени тянулось бы следствие, если б следователю Тульчинской не надоело в конце концов слушать истошные вопли, которыми сопровождался каждый приход Кулагиной на допросы. «Пусть себе кричит и бьется в искусно разыгрываемых припадках, — решила следователь, — все равно ей придется по всей строгости закона отвечать за мошеннические проделки». Суд приговорил Кулагину к лишению свободы.

Про людей, обманутых мошенниками, обычно говорят: простофили. Но считать тех, кого обманывали Вассерман, Александрова и Кулагина, только простофилями, было бы неверно. Не такой уж тоненькой ниточкой связаны потомки графа Калиостро и те, кто считает себя их жертвами. Не случайно многие из «пострадавших» упорно скрывали свое участие в сговоре с мошенниками. А некоторые из них попали на скамью подсудимых или держали ответ перед судом товарищей.

ЛЖЕСЫН

На столе перед следователем лежали письма. Два письма, написанные одним и тем же человеком. Следователь перечитывал их снова и снова.

«Здравствуй, дорогая мама! — говорилось в одном из них. — С приветом ваш сын. Услышал, что вы меня разыскиваете, и сразу же пишу вам письмо. Я жив и здоров, работаю и живу в Ленинграде. В апреле с вами увидимся, до скорого свидания. Тогда поговорим обо всем. Хочу сказать, что меня воспитала чужая женщина. Приеду к вам 10 апреля. С большим приветом ваш сын».

Следователь задумался. Нет, не над тем, что письмо было недостаточно складно. Не оценку же за грамотность собирался он выставлять. Следователь думал о содержании письма. О чем шла речь? О том, что спустя много лет мать отыскала своего сына, которого потеряла в Ленинграде в годы блокады. Как же отвечает ей сын? Сухо, лаконично, так, словно ничего особенного не случилось. Под письмом стоит дата — 29 марта, а увидеться сын предполагает лишь в апреле, явно не спеша со встречей. Конечно, не каждый умеет передавать свои чувства на бумаге. Но коснись такое любого из нас — да, кажется, человек кричать бы стал от радости, ликовать… Нашел бы слова, чтобы выразить свой восторг. Как на крыльях полетел бы: ведь предстоит встреча с самым близким, с самым родным человеком — с матерью!

Для чего же надо откладывать встречу? Почему бы не бросить все дела и не помчаться к матери сегодня же, немедленно, ведь она тоже в Ленинграде! Разве это не самое большое счастье — обнять свою мать, с которой ты был в разлуке столько лет? Но автор письма явно не спешит это сделать. Странно…

Следователь взял второе письмо, написанное месяц спустя после первого.

«Дорогая мама, — писал тот же автор, — здравствуй, с большим приветом к вам Юра. Мама, я был у вас. Извини, что не признался к вам, я побоялся испугать вас. Но ничего. Я буду ждать вас 9 мая. Приезжайте в 21-е отделение милиции в 16 часов. Я буду в дежурной комнате. С приветом Юра».

— Ну и сынок — хорош! — воскликнул следователь. — Встретиться с матерью, не признаться и назначить ей свидание в… милиции!

Оба письма, о которых идет речь, получила Антонина Сергеевна Ермоленко, уже пожилая женщина, ленинградка. В первые же дни Великой Отечественной войны без вести пропал на фронте ее муж, а во время эвакуации из блокированного города потерялись дочь — двенадцатилетняя Милочка и сын Юра, которому было тогда всего пять лет. Надо ли рассказывать, в каком состоянии находилась все эти годы несчастная женщина, какое она испытывала горе! В трудные минуты Антонину Сергеевну поддерживали родственники, друзья, но как мечтала она найти своих близких! Почти двадцать лет разыскивала она мужа, детей. Сотрудники милиции, занимающиеся розыском пропавших во время войны, прилагали все силы, чтобы помочь Антонине Сергеевне. Сколько за эти годы было найдено людей, — но найти детей и мужа Ермоленко так и не удалось.

Однажды приятельница Антонины Сергеевны — Лидия Евгеньевна Богданова посоветовала ей дать объявление по радио. Может быть, таким путем удастся найти какие-то нити, которые облегчат поиски. Правда, надежд было мало, но почему бы не попробовать? И вот 29 марта 1966 года бюро добрых услуг Ленинградского радиокомитета передало в эфир сообщение о том, что Антонина Сергеевна Ермоленко разыскивает своих пропавших во время войны детей. Просьба ко всем, кто знает что-либо о судьбе Людмилы и Юрия, сообщить по такому-то адресу.

Прошел всего один день — и почтальон принес письмо. Антонина Сергеевна вскрыла его дрожащими руками и вскрикнула от радости. Слезы брызнули у нее из глаз. Нет, не зря она