По невидимым следам - Матвей Наумович Медведев

возмездие настигло преступника: он был приговорен Ленинградским городским судом к длительному сроку лишения свободы. Но, занимаясь расследованием, проводя допросы, очные ставки, опознания, Андреева в то же время не могла оставить без внимания возмутительнее поведение людей, которые, по сути дела, тоже совершили преступление. Правда, их нельзя было привлечь к уголовной ответственности, посадить на скамью подсудимых. Они проходили по делу только как свидетели. Но хотели они или не хотели, протоколы их допросов превратились в своего рода обвинительное заключение.

Речь шла о тех людях, к которым обратилась за помощью избитая девушка.

Когда, убегая от пьяного бандита, Лена Е., школьница-девятиклассница, увидела в конце пустыря двухэтажный деревянный дом, в окнах которого, несмотря на поздний час, светились огни, она, не задумываясь, направилась к нему и постучалась в первую же попавшуюся дверь. Она не сомневалась, что найдет здесь защиту, получит помощь. Меньше всего ожидала Лена встретить недоверие, равнодушие. Но получилось так, что не теплый, приветливый огонек горел в окнах дома № 2 на улице Крюкова, а обманчивый холодный свет.

На следствии и на суде жильцы ссылались на то, что, мол, дом, в котором они живут, стоит на отшибе, — в случае чего и на помощь никого не позовешь! Но давать такое объяснение могут только самые настоящие обыватели. «Мы живем на отшибе», «Наша хата с краю», «Не мое дело» — да ведь это подлая «философия» эгоистов. Живущие в квартирах, куда безуспешно стучалась Лена, заявляли также, что они, дескать, испугались. Чего? Что кто-то причинит им хлопоты, лишит покоя, привычного комфорта, который эгоистам дороже всего…

Нормальному советскому человеку чужды, отвратительны подобные «принципы». Не случайно после того как история, происшедшая с Леной Е., была описана в «Вечернем Ленинграде» и многотиражке оптико-механического объединения, редакции получили десятки писем. Отдавая должное смелому поведению Лены, с гневом осуждая преступника, авторы писем находили резкие слова и для тех, кто отказался протянуть руку помощи пострадавшей девушке.

«Нельзя без возмущения говорить о Плотниковых, Познахирко, Федоровых, всех тех, кто по существу отвернулся от человека, попавшего в беду», — писал я редакцию врач Игумнов.

«Нет, вы не люди, Плотниковы и Познахирко», — так начала свое письмо группа работниц комбината изо-продукции. И далее, обращаясь уже непосредственно к Тамаре Плотниковой, авторы письма спрашивали: «Невозможно понять, как не появилось в вас, Плотникова, — женщине, матери, — элементарного желания скорее омыть раны девочки? Как могли вы не заставить мужа тотчас же найти машину и отвезти девочку домой, если не могли оставить ее у себя? Как вообще могли вы спать в эту ночь?!»

Группа ленинградок — Просветова, Баранова, Шилова, Левченко и другие, осуждая бездушие, эгоизм, проявленные жильцами дома № 2, вспоминали людей, которые в войну, находясь на оккупированной фашистами территории, не колеблясь, открывали дверь перед раненым, истекающим кровью советским воином, бежавшим из плена, партизаном. Эти люди прекрасно понимали, что им угрожает виселица, расстрел, но они ничего не боялись. Также не побоялась уже в наши дни совершить смелый поступок волгоградская школьница, простая советская девочка Таня Егорушкина. Проходя по улице, она услышала из парадной дома крик о помощи. Тотчас вбежала она в парадную и, увидев человека с ножом, занесенным над женщиной, повисла на его руке, не дала преступнику совершить черное дело.

А что, собственно, угрожало обитателям дома на улице Крюкова? Ровным счетом ничего. Небольшое беспокойство — и только. Людям, к которым обратилась за помощью Лена Е., не требовалось быть героями — им нужно было только проявить элементарную порядочность. А вот ее-то у них, к сожалению, и не оказалось.

Помимо телесных ран, которые нанес ей бандит, Лена Е. получила еще одну рану — душевную. Долго будет помнить она, как ее, молящую о помощи, вытолкнули ночью на улицу черствые люди.

Да будет им стыдно!

СЛЕПЫЕ

Скупы строки официального документа:

«Я, начальник следственного отдела прокуратуры города Ленинграда, ознакомившись с поступившими в мое распоряжение материалами о нарушении гражданином Маховицким законодательства о религиозных культах, постановил возбудить по указанному выше поводу уголовное дело. Поручить производство предварительного следствия старшему следователю Григоровичу».

Декретом, принятым в самые первые месяцы советской власти, церковь у нас в стране отделена от государства. Каждый гражданин может исповедовать любую религию или же не исповедовать никакой. Верить в бога или не верить — личное дело каждого. Подавляющее большинство советских людей — атеисты. Им, воспитанным в духе коммунистической идеологии, глубоко чуждо реакционное мировоззрение церковников. Однако некоторые люди, не только старые, но и молодые, верят в бога, ходят в церковь, выполняют религиозные обряды.

Государством разработаны определенные законодательства о религиозных культах. Если религиозные обряды нарушают общественный порядок или же сопровождаются посягательством на права граждан, государственные органы имеют право их запретить. Если создалось новое религиозное общество, оно может приступить к своей деятельности лишь после регистрации в местном Совете. Запрещается совершать какие-либо религиозные обряды за пределами молитвенных домов. Религиозные шествия, а также религиозные обряды под открытым небом допускаются только с разрешения местных органов власти.

Из материалов, поступивших в прокуратуру, следовало, что Маховицкий допустил не одно, а целый ряд нарушений. Он создал незарегистрированную общину евангельских христиан-баптистов, устраивал без разрешения местных органов власти молитвенные собрания, нарушавшие общественный порядок, вел пропаганду, которая выходила за рамки религиозной деятельности. Никакие официальные предупреждения на Маховицкого не действовали: он продолжал игнорировать советское законодательство.

Так возникло уголовное дело.

Старшему следователю Григоровичу, прежде чем предъявить Маховицкому обвинение, необходимо было провести подробное расследование, ознакомиться с деятельностью новоявленной общины, составить о ней ясное и полное представление.

В руках следствия пока не было каких-либо надежных нитей, которые позволили бы с легкостью размотать клубок. Разоблачить антиобщественный характер деятельности Маховицкого было непросто. Многое зависело от того, что расскажут участники общины. Но было бы по меньшей мере наивно сидеть и ждать, что члены секты сами станут рассказывать следователю что-либо, компрометирующее Маховицкого.

На столе у Бориса Сергеевича Григоровича появились Библия, Евангелие, печатные и рукописные тексты сектантских молитв, обращений, гимнов. Не любопытства ради знакомился он с ними, а для того, чтобы не «плавать» во время допросов членов общины, чувствовать себя подготовленным к беседам с ними.

Григорович разработал план действий. Прежде всего он запросил характеристики на Федора Маховицкого. Из них он узнал, что когда-то Маховицкий состоял в зарегистрированной общине евангельских христиан-баптистов, был усердным посетителем молитвенного дома на Поклонной горе.

Следователь знал, что с некоторых пор пути-дороги одних баптистов разошлись с путями-дорогами других. Несмотря на призывы к любви и смирению — в молитвенном доме на стене даже сделана надпись: «Бог есть любовь», — руководители евангельских христиан-баптистов не