Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

твое вожделеющее ожидание! Стоит подождать немного, чтобы посмотреть, кто еще спешит к смерти раньше остальных. Например, как вон та девчонка, чей силуэт так бесстыдно темнеет на фоне колоннады.

Дальше все происходит быстро. Луна предательски высвечивает морды баргестов. Девчонка пугается и бежит, спотыкается и падает. Баргесты мчатся вперед, не задерживаясь даже на миг, нужный для того, чтобы порвать ей шею. Незачем. Она и так в западне. А там, впереди, гораздо больше горячей крови.

Ты скользишь над мостовой позади баргестов в своем плотном коконе. Тихий, послушный. Так бы всегда. Проникся предвкушением? Возможно, скоро стоит ослабить поводья и позволить тебе мстить собственными руками, как ты и хотел с самого начала.

Твой внезапный крик становится неожиданностью. Он разносится на всю площадь:

— Бе-е, — и прерывается.

«Бегите!» — пытаешься сказать ты. Но краткий миг — и язык, горло и связки больше не в твоей власти.

— Бе-е-ерегитесь, ничтожные! Ибо ваш час пришел! — вылетают из твоего рта слова, усиленные вышней тьмой.

Тьма шипит и скрежещет позади твоего затылка. Контроль ослаблять рано. Нет ничего хуже непослушных детей.

Ты опять двигаешь челюстями, напрягаешь горло и легкие, но изо рта не доносится ни звука. Глупый мальчишка! Верховному жрецу не пристали подобные глупости. Видано ли — призывать жертв к бегству. Пугать — еще куда ни шло. Думается, тебе пока больше не нужен голос. Побудь немым. Позже ты научишься послушанию. О, непременно научишься. Но сейчас нет времени терпеть твои дурацкие выходки. Пора насладиться местью.

Баргесты врываются на освещенный пятачок, заливая его собой, как дождевой поток наполняет русло ручья, как ночь врывается в тело дня. Смертные, лишенные покровительства Ахиррата, слабо дергаются. Они уже не могут ничего изменить. Нанести баргестам или тебе хоть какой-то вред? Нет, их жалкое оружие на такое не способно.

Тьма торжествующе хохочет. Оглядись. Колоннада полна мертвых, раненых, умирающих. Ты чуешь этот восхитительный запах крови, страха и отчаяния? Запомни его, дитя, запомни хорошенько. Именно так пахнет свершившаяся месть. Тьма всегда выполняет обещанное. Теперь ты счастлив?

Из середины твоего покрова вытягиваются длинные непроницаемо-черные нити. Разумеется, все, что требуется, можно сделать и руками, но свободу тебе возвращать рановато.

Взмах нитей. Прикосновение к выпуклому боку каждого из оставшихся светильников. Тонкое стекло хрустит. Сыплются осколки. Огонек дергается и гаснет. Вот и хорошо. Раньше подобной мерзости не было, и теперь не будет.

И площадь заполняет тьма.

* * *

Рани завис над мостовой в шаге от земли. Вот только не шагнуть, как ни старайся. Тьма держала его мягко, почти бережно, и очень надежно. Он проверял. Можно было моргать, поворачивать голову, шевелить пальцами, но стоило двинуться чуть резче и шире — и душное одеяло кокона сжималось на теле. Не шали. Не дергайся. Не будь. Не живи.

Рани зажмурился. Бессильные злые слезы потекли по щекам но, не достигнув подбородка, впитывались в тьму. В носу захлюпало. «Сопля! Рани Сопля! Гля, парни! Опять скулит. Вот умора!» — голоса в ушах зазвенели так отчетливо, будто их обладатели стояли совсем рядом. Издевательски хохотали, тыча пальцами. Но ведь они остались в прошлом. Он сам раскидал их там, в трущобах, они больше не посмеют сунуться. Неужели их слова так и останутся внутри? Насовсем, навсегда? Рани потряс головой, отгоняя непрошенную мысль. Хотя бы это ему позволено.

Нет, не так он представлял себе могущество. Совершенно не так. Что он теперь может? Сопля. Червяк. Ничтожество. Еще хуже, чем раньше. Рани беззвучно заскулил, позволяя слезам течь. Он отдал тьме все, что мог. Соломенную лошадку, последнее, что осталось от мамы, а вместе с ней всего себя. Целиком. А что получил взамен? Силу рук, которые все равно не слушаются. Зоркость глаз, да и ту чужую.

Тьма не спеша волочила кокон с Рани над самой землей от одного лежащего тела к другому. Везде было одно и то же. Скрюченные пальцы, раззявленные в смертном ужасе рты. Одежды, пропитанные красным. Острые морды баргестов тыкались в темное месиво, то ли обнюхивая, то ли лакая пролитую кровь. Тьма напитывалась местью, как присосавшийся клещ. Рани всем телом чувствовал, как нарастают ее сытость и довольство.

— Теперь ты счастлив? Вот он, убийца твоей матери, — прошелестело над ухом, позади затылка, со всех сторон.

Рани попятился бы, если б мог. Эта безвольная туша со слюнявым ртом и закатившимися глазами — глава храма? Всезнающий и самодовольный?

— Бывший глава, — хихикнуло рядом, — так что, дитя, ты счастлив?

Рани столько раз представлял себе месть, дрожа по ночам в своем холодном логове. Теперь наконец исполнилось то, о чем он так долго грезил. Он искал в себе ликование, радость, хотя бы их слабую тень, и не находил. Внутри гнездилось только горе да отвращение пополам с тошнотой. А с ними муторное выматывающее бессилие. Как в кошмарном сне, когда хочешь бежать, но не можешь сдвинуться с места.

— Не хватает одного, — зашипело над ухом, — Здесь был еще один человек.

Рани ощутил, как его челюсти и язык зашевелились сами по себе. Голос изо рта прозвучал как чужой:

— Выходи, последний. Тебе не скрыться.

Баргесты подняли головы, насторожились. В следующий миг они сорвались с места, рассыпавшись по площади.

Кокон с Рани медленно поворачивался вдоль своей оси. В какой-то момент мальчику почудилось движение на краю площади, но он тут же отвел глаза. Может, если не смотреть, то и тьма ничего не заметит. Довольно. Рани больше не желал ей ничем помогать.

Беспорядочный бег баргестов внезапно прервался. Один из них — Рани четко видел даже в темноте — принюхался, затрусил в сторону и остановился позади колоннады. Кто-то лежал там, на мостовой. Думал затаиться? Остальные твари неуловимо быстро развернулись, будто поменяв местами морду и хвост, и побежали туда же. Все-таки нашли. Рани стало досадно и горько, хотя жалеть было вроде не о чем. Быть может, этот человек виновен не меньше прочих.

Кокон дрогнул и скользнул вбок так, чтобы стало видно, что происходит. Короткий вскрик, взмах руки, хрип, выгнувшийся в агонии позвоночник — и все заслонили клубящиеся непроницаемые тела баргестов. Кончено.

Но то, первое, движение мелькало совсем с другой стороны. Значит, здесь оказался кто-то другой, а тот человек, быть может, спасся. Неуместная радость захлестнула Рани, и он тут же перепугался. Тьма увидит и поймет. Она всегда догадывается.

— И все-таки ты счастлив, дитя, — удовлетворенный шепот зародился над макушкой, а оттуда сполз к переносице, — возможно, ты не совсем пропащий.

Рани быстро кивнул, сдерживая облегчение. Ему удалось замаскировать чувства. А значит…