Смертельный удар - Ричард Цвирлей

открыл, она дернула ручку, и дверь открылась. Тогда она увидела, что соседка лежит на полу, а рядом сидит собака. Она подняла шум, но было уже поздно, Новак была мертва. А собака, когда хозяйку забрали, сбежала из квартиры, и никто ее больше не видел.

– Наверное, умерла от горя, – сказала Лавицкая, грустно посмотрев на место на парапете, где обычно сидела Новак. – Такие собаки после смерти хозяина умирают…

– Это правда, – поддержала ее низкая брюнетка с бровями, нарисованными черным карандашом. – Животное сильно привязывается. Когда мой свекор умер, вся пасека пропала. Все пчелы поумирали, настолько были к нему привязаны.

– Собака – это совсем другое, она умнее, потому что пчелы глупые, – сказала Лавицкая.

– Если бы они были глупыми, разве давали бы мед? Из-за чего они поумирали? Из-за глупости? – разозлилась брюнетка.

– Не из-за глупости, а потому что грустили, – сказала Качмарек. – А собака может целую неделю прибегать к дому и высматривать хозяйку.

– Раньше ее отловили бы, а сейчас она скорее всего где-то бегает. Никто ее не видел со вчерашнего дня.

– Кому мешало, что службы отлавливали бездомных животных? Когда-то был порядок, не то, что теперь. Собаки бегают по улицам. И милиционеров столько развелось, а порядка нет.

– Золотые слова, пани Лавицкая, – поддержала ее Качмарек. – Сплошной беспредел. Где это видано, чтобы человеку приходилось часами стоять в очереди. Был бы порядок, милиционер проверял бы документы тех, что стоят в другой очереди. Все из-за проклятых коммунистов… – Она не договорила, потому что в этот момент послышался звук двигателя, а через несколько секунд показался красный «Стар» с серым прицепом с синей надписью: потребительский кооператив «Сполем». Грузовик, которого ждали люди в очереди, остановился рядом с магазином. Из кабины выскочил худощавый помощник водителя, сопровождающий Крупа, а с другой стороны выкатился большой пан Зютас. Женщины хорошо его знали и уважали, потому что он любил поговорить и пошутить. Он не скрывал, что привез в магазин, в отличие от своего сменщика Марчака, необщительного и молчаливого.

– Приветствую, дамы, – улыбнулся Зютас, медленно шагая в сторону запертой двери. Он энергично постучал, чтобы сообщить заведующей о прибытии.

– Что сегодня привезли? – спросила Качмарек.

– Сосиски и ветчину «Кракус».

– Сосиски и ветчина, – распространилась информация среди покупателей, наполняя радостью сердца стоявших в начале и тревогой сердца стоявших в конце.

– Господи! – раздался вопль где-то в начале очереди. Стоявшие сзади всполошились, что могли объявить, что сегодня ничего не будут продавать.

– Люди! – кричала какая-то женщина, но не в очереди, а дальше, у подъезда 16-го дома. Все взгляды устремились в ту сторону. Оттуда выскочила женщина в розовом халате, с бигуди на голове. В руках она держала пластиковое ведро для мусора.

– Там, в мусоре, – она махнула рукой, – лежит мужчина с пробитой головой.

– Труп! – передавали друг другу люди в очереди.

– Совершенно голый.

На мгновение все оцепенели, а потом по очереди пробежала волна, как во время матча «Леха» перед пенальти.

Стройный как на первомайском параде ряд вдруг рассыпался, как будто его участники увидели угощение. Лавина женщин хлынула к подъезду, унося с собой Зютаса и Крупу. Даже сосиски и ветчина не могли соперничать с голым покойником.

г. Яроцин

6:10

Мариуш остановился у желтой палатки и огляделся вокруг. Палаточное поле еще было погружено в сон.

Лишь кое-где было заметно движение. Большинство гостей фестиваля отсыпалось после вчерашнего безумия. Молодые люди приехали сюда, чтобы оторваться. Власти разрешали им в надежде, что Яроцин – это своеобразный клапан безопасности, который может направить протестную волну в нужную сторону. Партия опасалась, что молодежь начнет интересоваться политикой, поэтому хотела дать ей зрелищ и отвлечь внимание от реальных проблем, бедности, дефицита, ненависти к властям, а в первую очередь от очевидной разницы между красивыми лозунгами о свободе и равенстве, преимуществах социализма перед капитализмом и реальностью, серой, грязной, никакой, в придачу контролируемой Службой безопасности. Однако власти не предвидели, что молодые люди способны думать самостоятельно, а Яроцин – подходящее место не только для обсуждения музыки, но и разных точек зрения. Власти не предвидели и того, что рок-н-ролл – не только веселая музыка, это рупор бунта, который с семидесятых звучал все громче в головах молодых людей. Сначала это был робкий бунт против действительности, потом все более осознанный, а вместе с созданием «Солидарности» превратившийся в уверенное сопротивление партийным невеждам и неудачникам, судорожно цепляющимся за социализм и Советский Союз в качестве союзника.

Неудивительно, что в этом месте встречались люди, желавшие перемен, они знакомились с другими, разговаривали и обменивались мнениями, запрещенной прессой и литературой. Потом разъезжались по всей стране под впечатлением свободной жизни. Они увозили с собой новые идеи и взгляды, распространяли по всей стране, делились с теми, кому не посчастливилось сюда приехать.

Мариуш все это видел собственными глазами и искренне радовался яроцинской атмосфере. Это было для него важно. Он хотел менять страну и в первую очередь милицию, хотел, чтобы люди уважали его труд, чтобы мундир, как тот, что носил до войны его дед, был поводом для гордости. Однако он знал, что это может произойти только тогда, когда все вокруг станет нормальным, а милиция займется своими непосредственными обязанностями, то есть защитой граждан от преступников, а не преследованием инакомыслящих. Если эти молодые люди, вдохнувшие глоток свободы в Яроцине, начнут думать по-другому, существовал шанс, что в будущем произойдет смена поколений, и право голоса получат люди, выросшие не на Марксе, а на рок-н-ролле.

На палаточном поле ощущалась влажность, поднимавшаяся вверх легким туманом. Это новая Польша, подумал Мариуш и тихо рассмеялся, потому что ему показалось смешным, что будущее нации еще спит, уставшее после бурной ночи.

Он постучал по палатке и стал ждать. Спустя минуту изнутри высунулось заспанное лицо. Ася посмотрела вверх и недовольно хмыкнула.

– Ты с ума сошел? Ты знаешь, который час?

– Шесть утра, – ответил он, посмотрев на часы.

– Исчезни, братишка. Я иду спать. Я легла всего час назад. Я совсем никакая.

– Через полчаса я уезжаю в Познань, – сказал он. – Если не поговорим сейчас, то уже не поговорим.

Ася посмотрела на брата как будто только сейчас его увидела. До нее стали доходить слова Мариуша. Она отбросила прядь светлых волос, упавшую на лоб, протерла заспанные глаза, а потом улыбнулась и исчезла в палатке.

– Что ты делаешь? Успокойся и иди спать, – раздался изнутри сонный голос Беаты, лучшей подруги Аси, с которой они учились в одном классе. Мариуш улыбнулся. Он убедился, что сестра спит в палатке с одноклассницей. По крайней мере в этом опасения родителей были