Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

ну и… к коменданту пошли отсек просить, а он упёрся. Без бумаги не даёт отсека. Ну и…

– Да уж, в самом деле, само собой.

– Вот. И не думала, не гадала, а получилось…

– Ну, на счастье тебе, Зин.

Влажная ткань шипела под утюгами. И голоса здесь звучали как-то тише, приглушенней, чем в мытьевой или полоскальне. Может, оттого, что перекрикивать воду не надо.

Зина тщательно отгладила рубашки, аккуратно расправляя воротнички, манжеты и клапаны. Как ещё мама учила на отцовских рубашках. И трусы. Глаженое надевать приятнее высушенного. А теперь Катино. И своё. Хорошо, хоть такую малость удалось летом купить и в Хэллоуин, будь он неладен, сберечь. Многие вон, в чём были, в том и выскочили. Ну, вот и всё.

Она выключила утюг, собрала вещи в аккуратную стопку.

– Счастливо тебе, Зин.

– Удачи тебе.

– Спасибо, и вам удачи.

После жара прачечной и гладильни во дворе показалось очень холодно. У столовой уже на молоко собираются. А её-то как? Зина побежала в барак. И прямо у входа столкнулась с детьми.

– Ма-ам! – просиял, увидев её, Дим. – А мы на молоко идём!

– Ага! – подхватила Катя.

Вышедший следом Тим улыбнулся ей.

– Ну и хорошо, – заулыбалась Зина. – Димочка, осторожней, а то я уроню. Оно всё чистое. Идите с папой. Я вещи уложу и приду.

Стоя на крыльце, она посмотрела им вслед. Тим вёл их за руки и из-за маленького роста Кати слегка сгибался в её сторону. Зина счастливо всхлипнула и побежала в отсек.

Здесь было всё чисто и убрано, койки заправлены. Зина разложила выстиранное и выглаженное в тумбочке, скинула платок, быстро расчесала и закрутила в узел волосы. Достала коробочку, вынула и надела колечко. Поглядела на него, поворачивая руку, чтобы камушки в цветочке блестели и искрились. Красота-то какая! Заглянула в стоящий на тумбочке пакет. Два апельсина ещё. Ну, это после ужина, на ночь. Беды от них не будет. И лоточки все Тима в пакет сложил. Вот и хорошо. Пусть так и лежат. Пакет тоже хороший, из плотной бумаги, форму держит и под корзинку сделан. И положить много чего можно, и на виду поставить не стыдно. Зина ладонями проверила, как лежат волосы, надела куртку и повязала платок фасонным запахом. Всё ж-таки… нечего ей чумичкой ходить, себя уродовать, не старое время, когда от надзирателей красоту прятали. И чтоб Тиме было не стыдно рядом идти.

Она ещё раз оглядела их отсек и побежала во двор.

Народу было меньше обычного. Ну да, собрания же. Не поймёшь сразу, правда, но вроде с холостяками уже закончили, а мелюзги совсем не видно. А у столовой, как всегда, родители. Зина выглядела своего – ага, вон стоит, с Морозами разговаривает – и подошла. И, как и Морозиха своего держит, так и она, встав рядом с Тимом, взяла его под руку. И стала слушать.

– Свой дом, может, и хорошо, – говорила Женя, – но ведь это очень большие расходы. И времени он много отнимает.

– Я тоже так думаю, – кивнул Тим, мягко прижимая к своему боку локоть Зины. – Чтобы дом был домом, только им и надо заниматься. И ещё. Я думаю… Свой дом в городе – это на окраине, хорошо, если работа рядом будет. А если нет? И город большой. У меня уже так было. Жил на одном конце, работал на другом. Очень неудобно.

Эркин кивнул.

– Да, больше проходишь, чем наработаешь.

Сообразив, о чём речь, вступила и Зина.

– Конечно, квартира лучше. А если ещё и весь дом хороший…

– Да, – подхватила Женя. – Квартира, безусловно, лучше. С водопроводом, отоплением…

– Да уж, – согласилась Зина. – Пожить уж по-человечески.

Разговор был очень приятный и интересный. И время прошло незаметно. Они только-только начали считать, сколько ж комнат нужно, чтоб было по-людски, как положено. А это, как объясняла Женя – у неё в колледже даже предмет такой был, по домоводству – сколько человек, так столько и комнат, да ещё общие, вот им, к примеру, если по этим правилам, четыре комнаты нужно. Но три-то уж точно. Спальня, детская и большая общая. Чтоб не есть, где спят, и у Алисы своя комната. Но тут открылась дверь столовой, и во двор с весёлым шумным гомоном повалили дети. И почти сразу же не менее шумно появились с собрания подростки.

– Ну, сейчас и мы пойдём, – сказал кто-то.

Зина привычно поправила платок на Кате и воротник пальто у Дима.

– Ну вот, папа сейчас на собрание пойдёт, а мы погуляем.

На последних словах голос у неё дрогнул. Тим внимательно посмотрел на неё, улыбнулся.

– Мы пойдём вместе. Они и одни погуляют.

– Да-а? – Дим хитро сощурил глаза. – А Алиску вон берут. И Никитку с Витькой.

– Ага, – немедленно подтвердила Катя.

Алиса, тихо державшаяся за руки Эркина и Жени, надеялась, что она вот так, само собой, пойдёт с ними, но, услышав Дима, возмутилась:

– А я уже большая, понял? Вот!!!

– Будешь так себя вести, никуда не пойдёшь, – строго сказала Женя.

– Ну, пап, – переключился Дим на отца. – Ну, мы будем тихо-тихо, ну, как мышки.

– Ага, – кивнула Катя.

Зина посмотрела Тима.

– Зашумят, я с ними выйду, Тима.

– Хорошо, – помедлив, кивнул Тим.

Он уже заметил, что многие идут с детьми. Да и в самом деле, что тут такого, ведь не комендант приказал, чтоб шли без детей, а сами вроде как поговорили, так что… сойдёт.

Чолли в толпе пробился к Эркину. Настороженно покосился на Женю.

– Слушай, – заговорил он по-английски, чуть громче камерного шёпота. – По-русски ведь всё будет?

– А как иначе? – удивился Эркин, проталкивая Женю и Алису впереди себя.

Чолли встал вплотную за ним.

– Я рядом сяду, я ж не понимаю.

– Ладно, – кивнул Эркин.

Сидя за столом, поставленным перед рядами стульев, Бурлаков смотрел, как входили и рассаживались мужчины и женщины, многие с детьми, в тёмно-синих куртках трудовой повинности – это угнанные, вон и чёрные – рабские – мелькают, в старых потёртых обтрёпанных пальто, перешитых шинелях, женщины в платках… Худые бледные дети… Рано постаревшие лица взрослых… Ну что, ваш выход, председатель Комитета. Бурлаков встал и улыбнулся.

– Здравствуйте.

Зал ответил неровным, но, в общем, доброжелательным гулом. Бурлаков вдохнул, выдохнул и начал говорить.

И сразу наступила тишина, которой не мешал тихий шёпот, когда переводили непонимающим…

Перед тем, как лечь спать – они заночевали в лагере – Бурлаков смог наконец выйти, даже не пройтись, а постоять в одиночестве, подышать и подумать.

Было уже совсем темно, вдоль ограды и у входов в бараки