Кровавая королева - Сьюзен Кинг

— Ты жестоко обошелся с Мореем, и не только из-за убийства своего отца.

— Морей принадлежал мне, и я забрал его обратно. Но эта земля — лишь часть Шотландии.

— Когда ты начнешь думать не только о Морее и мщении?

— Я едва мог держать деревянный меч, когда отец сказал мне, что я стану королем, что во мне есть задатки для этого. Моя мать была шотландской королевной, дед — королем Шотландии, а отец — одним из самых могущественных мормаеров. А потом он погиб, и я был брошен на произвол судьбы. Я считаю, что Финлех из Морея еще не отомщен.

— Если мы получим корону и скипетр, — тихо произнесла я так, чтобы лишь Макбет мог меня слышать, — мы сможем отомстить и за твоего, и за моего отца и восстановить наше кровное право.

— Именно так, — и он бросил на меня красноречивый взгляд.

Я почувствовала, как по моему телу пробежала дрожь:

— Ты с самого начала хотел, чтобы я участвовала в твоем плане.

— Отчасти да, — согласился он, — потому что я знал, чего стоит твоя родословная, и видел твои достоинства. Но я никогда бы не сделал лучше, чем сделала сама судьба. Она соединила наши цели. Наши отцы убиты и заслуживают отмщения. Род Габранов и ветвь Лоарны достойны этого.

— К тому же в этом нуждается древняя кельтская кровь всей Шотландии.

— Да, — он улыбнулся, и мы умолкли. У меня кружилась голова от всех этих мыслей, а Макбет, как всегда, выглядел спокойным и уверенным.

Вскоре мы добрались до селения близ Ивернесса, где Макбет должен был провести судебное разбирательство для местных жителей. Из деревянной крепости, расположенной на плоской вершине холма, навстречу нам вышли тан и его супруга с обитым серебром рогом, полным вина.

Пир, устроенный ими для усталых путников, стал одним из многих, на которых мы присутствовали в течение последних недель. За это время я встретила такое количество танов и их жен, что их имена начали путаться, и я изо всех сил старалась улыбаться, кивать и учтиво себя вести. Повсюду, где мы оказывались, нам подносили вино в лучших чашах, сделанных из драгоценного стекла или полированного дуба. По вечерам мы рассаживались за длинными столами близ жаровен или очагов, и нас угощали говядиной, бараниной и рыбой (курятины было так много, что подавать ее никто не осмеливался). Потом мы сидели при свете свечей и факелов и слушали, как барды воспевают достоинства Макбета. Беседы, как правило, касались многих тем, зачастую речь заходила о наследнике короля и о том недовольстве, которое он вызывал по всей Шотландии. Говорили о неприязни короля к Дуфу, так как он приходился родней Боде, но поскольку я была дочерью последнего, обычно после упоминания имени моего отца все умолкали.

На севере Морей граничит с провинцией Росс, мормаер которой поддерживал дружеские отношения как со скоттами, так и с норвегами. Он знал Макбета, когда тот был еще мальчиком, и с радостью предложил нам свое гостеприимство в крепости Дингвалл. Макбет понимал, что ему нужна поддержка не только внутри Морея, но и за его пределами.

— Одни считают, что я должен хранить верность норвегам, — промолвил Эрик из Росса после хорошего ужина, — а другие — Морею и скоттам. — Он ухмыльнулся, это был сильный и жизнерадостный человек. — Но я предпочитаю балансировать между ними, вот так, — и он поднял вверх два наполненных до краев рога, — и так при должной осторожности мне удается получать пользу и от тех, и от других. — Он закинул голову, раскрыл рот и начал вливать туда эль из двух рогов одновременно. Мужчины захохотали и принялись топать ногами, женщины улыбнулись.

Макбет неодобрительно покачал головой и протянул свой рог девушке, чтобы та наполнила его. Когда тот был полон, он опрокинул сверкающее вино себе в рот, быстро осушив рог до дна.

— Смотрите-ка, каков Морей! — хрюкая от смеха, воскликнул Эрик.

Когда мы остались наедине в своей спальне, Макбет сказал, что именно здесь он появился на свет, возможно, в этой самой кровати, ибо это произошло, когда его родители посещали Росс. Он родился преждевременно — в августе вместо октября — и, тем не менее, выжил, поэтому его назвали Мак Бетадом, Сыном жизни. Вместе с матерью он прожил здесь довольно длительное время, пока достаточно не окреп. В первые месяцы он был слаб, а потом начал быстро набирать вес, возможно, именно этот навык — бороться за жизнь и жадно цепляться за нее — и определил характер моего мужа. Я надеялась, что определит и его амбиции.

Мы задержались в Дингвалле, потому что у Лулаха начался насморк, а крепость была большой и просторной, и все могли в ней отдохнуть. После вечерней трапезы бард Росса поднимал вверх серебряную ветвь, свидетельствовавшую о его положении и таланте, и усаживался у очага. Это был побег с многочисленными ответвлениями, выкрашенными в серебристый цвет и усеянными хрусталем и маленькими серебряными колокольчиками, так что они позвякивали, когда он шевелил им. Все умолкали при этом традиционном появлении шонахеда. Он доставал из кожаного мешка свою арфу с медными струнами, ставил ее на колени и начинал наигрывать мелодию, предварявшую начало сказания. Однажды он рассказал нам одну из древнейших ирландских историй, а когда закончил, все начали требовать продолжения, ибо ему было присуще благородство, свойственное королям.

— Дейрдре влюбилась в старшего сына Уснаха, самого красивого из его сыновей, которого звали Нейзи, — продолжил он, произнеся имя последнего как «Ней-ши». Он рассказал, как Дейрдре была спрятана от мира своим отцом, который боялся пророчества; как она жила, не видя ни единого мужчины, пока перед ней не появился прекрасный и сильный сын Уснаха, и как она в него влюбилась. Будучи дикой и неуправляемой по природе, однажды она схватила его за ухо, когда он играл в мяч со своими друзьями, и дерзко осведомилась, ударив его по голове: «Почему ты до сих пор не взял меня, если я тебя хочу?»

Все рассмеялись, а некоторые из присутствующих обменялись взглядами. Я посмотрела на своего мужа.

Дейрдре и три брата бежали из Ирландии, спасаясь от гнева короля, и обосновались в далеких горах Шотландии, где она и Нейзи собирались жить вечно в мире и покое. Далее бард произнес слова Дейрдре, которые я знала наизусть:

«Долина синеглазых ястребов, богатых урожаев и горных хребтов, долина, изобилующая черникой и яблоками, гибкими выдрами и рыбой, а также белоснежными королевскими лебедями…»

Я ощущала свою неразрывную связь с этой историей, так как ее героиню иногда называли Дейрдре Печалей, а меня — Королевой печали, и в каком-то смысле мы были похожи друг на друга.

Как всегда я с трудом сдержала слезы в конце истории, когда ее возлюбленный был убит, а сама она бросилась с колесницы, чтобы не покидать его и после смерти. Это была трагическая история, но преисполненная любви и радости, сказание о жизни, выпитой до дна, жизни, которая бурлила и плескалась в те дни, когда легенды и магия переплетались друг с другом, а страсти были неуправляемы, как речные потоки.

— Теперь мы, кельты и гэлы, лишились этой свободы, — сказала я Макбету позже, когда мы лежали в постели под пологом. Мне нравилось размышлять над услышанными историями и отыскивать в них скрытый смысл. — Никто сегодня не может жить, как жили Дейрдре и ее Нейзи.

— Благодарение Господу, — откликнулся Макбет. — Это было жестокое время.

— Современные шотландцы не менее жестоки, — заметила я.

— Мы лишь выполняем свой долг, когда в этом возникает необходимость, — возразил Макбет. — И все же скотты и гэлы довольно далеко ушли от тех диких времен и приобрели более цивилизованные навыки. Когда кельты попали под крыло церкви, они отказались от многих языческих обычаев, стали умнее и познакомились с другими народами.

— Все это хорошо до тех пор, пока мы остаемся кельтами, — пробормотала я, — а не превращаемся в римлян, англичан или викингов. Я боюсь, что кельты окончательно утратят свою самобытность, в которой было много доброго и красивого.

— Мне бы тоже не хотелось, чтобы она исчезла.

— Если мы когда-нибудь взойдем на престол, — прошептала я, — мы вдвоем спасем ее.

Он помолчал:

— Возможно. И все же радуйся, Ру, что ты не живешь в те суровые времена. Не забывай, какое горе постигло Дейрдре Печалей, — он повернулся на бок и закрыл глаза.

Из Росса в Ивернесс мы тронулись по морю в длинной изящной лодке, которую предоставил нам Эрик. Багаж, лошадей и прислугу погрузили на широкое торговое судно, которое последовало за нами. Стояло чистое прохладное утро, и я вышла на нос лодки, наслаждаясь соленым ветром, обдувавшим мое лицо, ибо мне редко доводилось плавать. Достигнув Ивернесса, мы вошли в устье длинного озера и пересекли его в юго-западном направлении. Затем мы причалили к берегу, вывели лошадей и продолжили свое путешествие верхом, сильно сэкономив время и сократив дорогу.