По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2 - Максим Окулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всю ночь сегодня мозговал, придумал наконец! Ну, Художник, давай, приступай, приступай!
Я отдавал себе отчет в том, что принимаю решение, которое, возможно, изменит всю мою жизнь. «Господи помоги, святителю отче Николае, спаси и сохрани, Матерь Божия спаси!» — начал я мысленно молиться. Словно прыгая в ледяную воду, медленно произнося слова, я наконец сказал:
— Гарик, ты вор авторитетный, я тебя уважаю, но прошу уважать и мои принципы. Я голых баб и всякую похабщину не рисую. Дело не в моей придури, а в том, что я православный христианин, и для меня это грех. Я готов нарисовать все, как ты сказал, но без голых баб.
— Значит так, юноша, будем считать, что я этих слов не слышал, бери краски и рисуй, — в глазах авторитета полыхнула нешуточная злоба.
— Это было мое последнее слово, Гарик. — я встал со скамьи и вышел на середину камеры. Гарик сделал знак одному из сокамерников. Накачанный зэк с гнусной ухмылочкой вразвалку подошел ко мне и молча заехал кулаком в живот. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, и я в один миг оказался на полу. Больше меня не били. Отдышавшись, я поднялся на ноги и посмотрел на авторитета.
— Ну что, образумился, падла? Рисуй, а то сейчас сами распишем тебя так, что родные не узнают.
— Хоть убей, но рисовать похабщину не буду, — прерывающимся голосом ответил я.
К прежнему экзекутору присоединились еще два. Меня свалили на пол и начали избивать. Сколько это продолжалось, я не помню. Было очень больно. Каждый новый удар отзывался во всем теле, боль нарастала. Наконец, все стихло. Меня окатили водой. Я с трудом поднялся и протер глаза. Правый глаз, по-видимому, заплыл, левый немного видел. Я опять посмотрел на Гарика.
— Ну что, рисовать будем? — Зэк явно не шутил, он был очень зол.
— Нет, — еле слышно прошептал я разбитыми губами.
— Вот, падла! Какую картину испортил! Ну что же, ты сам все решил, — трое зэков опять стали надвигаться на меня.
— Гарик, остановись! — в разговор вмешался сиделец, который до сих пор лежал на нарах за задернутой занавеской. — Ты смотрящий, я в твои дела не лезу, но сейчас ты творишь беспредел. За Художника Милорд вписался, забыл? Как бы не пришлось тебе ответ держать!
— Вот ведь гадское погоняло у тебя, Гвоздь! Ты вечно как гвоздь в заднице!
— Гарик, ты забываешься, — заключенный лет сорока пяти поднялся со своих нар. Трое зэков, избивавших меня, быстро его окружили. — Мальчики, а кишка не тонка? Вы на кого пасть раскрыли, суки! — в руке Гвоздя сверкнула заточка.
— Ша! — крикнул Гарик. — Еще нам в хате этих разборок не хватало! Гвоздь, угомонись! Уберите отсюда это дерьмо! — авторитет кивнул в мою сторону.
Через минуту открылась дверь камеры, и охранник, увидев меня, грязно выругался. Он позвал второго надзирателя, и они вдвоем оттащили меня в мою «хату».
В камере собратья по несчастью не стали ни о чем расспрашивать. Двое соседей по нарам помогли мне умыться и бережно уложили в постель, дав мокрое полотенце. Через некоторое время подошел Барин.
— Художник, говорить можешь? — я кивнул. — Чего стряслось?
Я рассказал о том, что произошло в камере Гарика.
— Беспредельничает Гарик, факт. А Гвоздь — молоток, он вор правильный! Ты не менжуйся, я Милорду маляву отпишу, пусть он рассудит.
— Благодарю, Барин. С меня простава.
— А вот это дело! Смотри не забудь!
* * *«Мне очень жаль, что, расследуя это дело, я досконально не проверил источники информации. В результате я невольно бросил тень на уважаемого сотрудника государственных правоохранительных органов — Генерального Прокурора России Семена Аркадьевича Хайкина. От себя лично и от имени редакции, в которой имею честь трудиться, приношу свои глубочайшие извинения. Спешу заверить, что…»
— Бла-бла-бла, бла-бла-бла…, - Хайкин удовлетворенно отшвырнул в сторону свежий номер газеты. — Прижали мы тебя, щелкопер поганый! Эх, Голопупыч, это было твое последнее задание, где я такого теперь найду?
Следователь Голопупенко в очередной раз не подвел своего шефа. Он «достал» не в меру прыткого журналиста через его дочь. Девочка училась на втором курсе Журфака МГУ и очень любила ночную клубную жизнь. Так случилось, что она оказалась не в том месте и не в то время. Внеплановый рейд борцов с незаконным оборотом наркотиков застал ее в клубе с несколькими граммами героина в сумочке. Пока приехал папа, девочке уже вкололи изрядную дозу порошка, а в приватной беседе отцу объяснили, что, если он и докажет что-то, что уже само по себе представляется фантастикой, то дочку получит обратно законченной наркоманкой. Журналист все понял. Опровержение вышло через день…
* * *Голопупенко сидел на прикрученной к полу табуретке и медленно раскачивался из стороны в сторону.
— Я прошу связаться с Семеном Аркадьевичем Хайкиным, он даст все необходимые разъяснения, — уже в который раз твердили разбитые вкровь губы.
— Эх, Голопупыч, ты так ничего и не понял? Как же тебя, такого тупого, держали на такой работе?! — следователь был искренне изумлен. — Неужели ты правда не соображаешь, что с тобой произошло?
— А ч-что с-со мной п-п-произ-з-зошло? — глупо хлопали глаза с затравленным, прямо-таки коровьим выражением.
— Ладно, давай по-хорошему. Вот здесь, — следователь показал несколько страниц, исписанных от руки, — текст твоего допроса. Ты все подписываешь и отправляешься в камеру.
— М-можно м-мне п-почитать?
— Пожалуйста!
Голопупенко углубился в чтение. Через пять минут он отбросил листки.
— П-получается, ч-что это я во в-с-сем виноват? Но это Хайкин давал мне расп-п-оряжения в-вести эти д-дела! Х-хотите все на м-меня с-свалить?
— Ну наконец-то! Дошло!
— Нет, я не буду это подписывать, — казалось, что Голопупенко неожиданно пришел в себя.
— Это твое окончательное решение?
— Да!
— Не буду тебя уговаривать. Встретимся через, — следователь посмотрел на наручные часы, — через два часа, этого будет достаточно, — он вышел из-за стола и открыл входную дверь, тихо шепнув конвойному несколько слов. Тот утвердительно кивнул и скомандовал:
— Руки за спину, лицом к стене!
Бывшего следователя долго вели по гулким коридорам следственного изолятора.
— Лицом к стене! — Голопупенко остановился перед незнакомой камерой.
— Куда меня?! Это не моя хата!
— Теперь это твоя хата! — конвойный криво ухмыльнулся. — Здесь тебя заждались, ты даже не представляешь как!
— Нет! Не хочу! Не имеете права! — Голопупенко завизжал и уперся руками в дверной проем. Охранник отошел на пару шагов и с разбега отвесил бывшему следователю смачный пинок по пятой точке. Голопупенко влетел внутрь, дверь камеры за ним с лязгом захлопнулась.
Это была камера, где сидели уголовники. Смотрящий хаты еще утром получил маляву о том, какой новый сиделец будет к ним доставлен, но он не стал обнародовать эту новость, по секрету сообщив ее только трем зэкам. Ему хотелось посмотреть на реакцию, которую произведет появление в этой камере следователя Генпрокуратуры Голопупенко. Слишком известен был этот человек в воровских кругах, слишком много невинных людей прогнал он через «пресс-хаты», слишком многих сломал самым зверским бесчеловечным образом.
Трое молодых парней, которые были осведомлены о том, кто сегодня пожалует к ним в камеру, тут же спрыгнули с нар и выстроились в шеренгу. Они театрально выровнялись, как на параде, и громко запели:
— Оле-оле-оле! Прокуратура вперед! Величайшему из следователей всех времен и народов Голопупенко наше гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!
Бывший следователь так и стоял посреди камеры на коленях: ноги отказывались повиноваться. Все обитатели камеры зашевелились. Здесь не было ни одного сидельца, который бы не слышал о Голопупенко.
— Крест, это чё правда?
— Правда, братаны, чистая правда! Вот такая великая честь выпала нашей хате, — смотрящий поднялся со своих нар и подошел к Голопупенко. — В натуре, я даже не представляю с чего начать, мне даже трогать его страшно — боюсь задушу сразу, не дав насладиться всем вам.
— Э, Крест, ты давай потише! Братва, осторожно! — Пожилой зэк подошел к бывшему следователю с другой стороны. — Ну, что скажешь, ментяра поганый?
Голопупенко наконец очнулся. Он стал хватать руками зэков за штанины и жалобно лепетать:
— Умоляю, только не убивайте, я же не сам все это делал, меня Хайкин, сволочь, просил, он мне приказывал, а я хороший, я, я… У меня деньги есть, я камеру озолочу, все в шоколаде жить будете, у меня связи есть, я могу по поводу УДО похлопотать, я все сделаю, все, только не убивайте, не убивайте…
Все присутствовавшие явно наслаждались происходившим. Словоизлияния бывшего следователя прервал смотрящий.