По лезвию ножа, или В погоне за истиной. Книга 2 - Максим Окулов

— Да, Калиока, да! Мы счастливые, мы избранные. Иди, начинай работать во славу человечества!

Светлана все прекрасно поняла. Здесь было организовано производство какого-то синтетического наркотика, а она — Светлана Озерова, ныне Калиока — теперь принимает активное участие в его распространении. Смириться с таким положением дел было категорически невозможно. Она, наконец, приняла окончательное решение бежать! Но она не была столь наивной, чтобы не понимать — ее не отпустят. Слишком много она знает. Так что попытка у нее может быть только одна. В случае неудачи в лучшем случае Светлана попадет в штат работников предприятия, где будет наслаждаться проповедями Великого Радоша, вдыхая ядовитые испарения. И она начала внимательно приглядываться к своему ближайшему окружению…

Следствие по моему делу шло весьма успешно. После ареста и смерти Голопупенко мне назначили вполне вменяемого следователя, который в свое время очень уважительно относился к покойному Соколову. Адвокат знал свое дело, да и коллеги убиенного депутата уже успокоились, перестав проявлять особую активность в стремлении повесить на меня «всех собак». Несмотря на это, вероятность, что я отделаюсь условным сроком, была очень мала. Дмитрий Петрович откровенно пообещал, что дадут мне не более полутора, максимум — двух лет. Не могу сказать, что это известие сильно выбило меня из колеи. Да, конечно, Бутырка уже стала для меня родным домом, где все было привычно и знакомо. В случае же получения срока, меня ждал этап, новая зона — полная неизвестность. С другой стороны, у меня будут в высшей степени положительные рекомендации, да и дело, которым я занимаюсь здесь, уверен, будет востребовано и на новом месте.

Больше всего меня страшил суд… Нет, я боялся не строгого взгляда судьи и томительного ожидания окончательного приговора. Я понимал, что Катя скорее всего не сможет не приходить на судебные заседания, где, совершенно очевидно, должна присутствовать в качестве свидетеля Даша… О! Мне становилось плохо от одной мысли, что эта встреча произойдет! В письмах я попытался намекнуть жене, что быть может ей не стоит приходить в здание суда, но она отвергла эту мысль напрочь, упрямо заявив, что должна быть в суде, поскольку там будет решаться моя судьба.

На деле же все получилось не так страшно, как я это себе представлял. Судья, женщина лет около 60, казалось, понимала всю пикантность ситуации и насколько возможно не заостряла внимание на скользких вопросах. Даша появилась на одном из заседаний, дала свидетельские показания и по окончании покинула здание суда. Катя же приходила регулярно, садилась подальше в уголке и тихо сидела большей частью уткнувшись в какую-то книгу. Я сразу понял, что она молилась: ее губы едва заметно шевелились. Удивительно, но Катино присутствие очень поддерживало меня. Я по-прежнему боялся прямо смотреть ей в глаза, бросая взгляды украдкой. Каждый раз я искренне удивлялся. Нет, ну правда! Надо же быть ТАКИМ идиотом?! И чего мне не хватало?! От жены на самом деле было трудно оторвать взгляд, даже несмотря на строгий деловой костюм, полное отсутствие косметики и немного усталый скорбный вид.

Наконец настал решающий момент вынесения приговора.

— Именем Российской Федерации, — торжественно начала судья. Я с трудом оторвал взгляд от мысков своих ботинок и посмотрел на Катю. Она, будто что-то почувствовав, перевела взгляд с судьи на меня. Наши глаза встретились… Я невольно вспомнил ту нашу чудесную встречу в кабинете Соколова, когда я утонул во взгляде этих волшебных голубых глаз. Вот и сейчас. Я ничего не желал так сильно, как заключить жену в объятия и никогда более с ней не разлучаться, — назначить наказание в виде лишения свободы сроком полтора года с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима. Приговор может быть обжалован…, - это было уже не важно, главное я услышал. Надежда на освобождение в зале суда рухнула. Из глаз Кати потекли слезы.

В камере сидельцы все поняли по моему кислому выражению лица.

— Ну что, Художник, на этап?

— Угу.

— Сколько дали?

— Полтора общего.

— Ерунда! Это меньше, чем в армии служат! — Барон зашелся сухим старческим смехом. — Отвальная будет?

— А как же!

Составление списка продуктов для праздничной трапезы несколько подняло настроение. Я решил организовать трапезу в кавказском стиле. Из мясных закусок — бастурма и суджук, традиционные сыры — сулугуни и чечил, разнообразная зелень, включая тархун, базилик и мяту, лаваш, соленья и непременный кизиловый «Арцах» — замечательный крепкий армянский напиток. На горячее же я решил выбрать люля-кебаб из баранины. Эти замечательные мясные колбаски, обжаренные на гриле с дымком, необходимо сложить вместе и завернуть сначала в фольгу, потом в несколько слоев бумажных полотенец, а потом опять в фольгу. Так они остаются горячими долгое время. Такую передачу, естественно, не примут официально, но Дмитрий Петрович знал пути, по которым за отдельную плату без труда передавались подобные посылки.

Список я передал адвокату на следующий день. Дмитрий Петрович пришел ко мне за подписью под кассацией. Я отказался. Адвокат долго меня уговаривал, потом по-настоящему рассердился и даже повысил голос. Я был непреклонен, это было окончательное решение: пусть все будет так, как Господь решил. Я не хочу больше хитрить и изворачиваться. Также я взял с Дмитрия Петровича слово, что он не станет хлопотать насчет устройства меня в какую-нибудь специальную «блатную» колонию. Если уж суждено мне испить горькую чашу до дна, то пусть это будет по-настоящему.

Этап не заставил себя долго ждать. Через десять дней я уже пытался заснуть на жесткой шконке спецвагона, увозящего меня на восток под романтический стук колес.

Часть II. Вольная воля

Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него Иудеям:

если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики,

и познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Итак, если Сын освободит вас, то истинно свободны будете.

Прощение

За расставаньем будет встреча,Не забывай меня любимый,За расставаньем будет встреча,Вернёмся оба, я и ты.

Плачу, бедствую, гибну почти,говорю: о, даруй мне пощаду, —погуби меня, только прости!И откуда-то слышу: — Прощаю…

— Отряд! На пра-во! Шагом марш! — я исполнял команды словно автомат. Мысли о завтрашнем свидании с женой не давали покоя….

— Чего нахмурился, Дэнис? — спросил Митрич, сосед по койке, надежный друг Иван Дмитриевич Дорохов — лет 50, среднего роста, крепкий, жилистый мужик. Он здорово помог мне в тяжелый период, когда я пытался заработать авторитет в новом месте заключения. Дежурный уже скомандовал отбой, так что мы разговаривали тихо — в полголоса.

— Жена завтра приезжает, Митрич. Боюсь!

— Чудак человек! Раз из Москвы едет в такую даль, то чего же ее бояться?

— Да мы, понимаешь, расстались трудно… Ну… Изменил я ей, короче. Потом вся эта свистопляска и закрутилась.

— И чего, так и не помирились?

— Ну, понимаешь, больно это очень. Тяжело мне ей в глаза глядеть, стыдно. Так, в письмах очень хорошо общались, а вот при личной встрече как будет…

— Эх, Дэнис! Счастливый ты мужик! И как будет при вашей личной встрече, я примерно догадываюсь! — глаза собеседника озорно блеснули. — Не знаю, насколько тебя хватит, но, что встреча будет жаркой, просто уверен!

— Да ладно тебе! — я немного смутился. — У меня все перед глазами та баба встает, ну с которой я значит…

— И что, у тебя при этом встает?

— Митрич, тьфу на тебя!

— Ну ладно, Художник, чего ты? Я же серьезно спрашиваю. Остались ли какие теплые чувства к той женщине?

— Да какие, к лешему, теплые чувства?! Ничего у меня не встает… Ну, то есть, когда о ней думаю, конечно! — мы одновременно расхохотались в голос.

— Э! Потише там! Совсем оборзели! — собратьям по несчастью явно не пришлось по душе наше бурное веселье.

— Да, так вот, Дэнис, счастливый ты мужик. У тебя жена есть… А моя ненаглядная сделала ручкой сразу, как я в СИЗО попал. Мне, говорит, в доме мужик нужен, извини. Вот так. Просто и ясно. И ни тебе посылок, ни свиданок, ни фига! — собеседник выругался в полголоса. — Пойду подымлю, а ты спи.

Иван Дмитриевич был странной личностью. В зоне его уважали все авторитеты, а администрация, кажется, даже побаивалась. Каждое утро за Митричем приезжала машина и увозила с территории зоны. Возвращался он зачастую уже после вечерней поверки. У него водились немалые деньги, а с собой он часто привозил настоящие деликатесы. Сам ел мало, в основном угощал товарищей. В этом немолодом мужчине чувствовался прочный внутренний стержень: такой мужик не предаст, не кинет в беде. Я очень дорожил дружбой с этим странным человеком. Несколько раз за время нашего знакомства разговор как бы сам собой выходил на тему прошлой жизни — до заключения, но Дорохов категорически отказывался что-либо рассказывать. Он отделывался дежурными фразами. Когда же речь заходила о его странных ежедневных отлучках с зоны, он становился очень серьезным и говорил, что лучше этого никому не знать, так все будут здоровее. Мне лишь было известно, что Иван Дмитриевич в прошлом профессор, доктор химических наук, преподавал на Химфаке МГУ. В тюрьму попал по статье 228.1, часть 3[14]. Ему дали 12 лет, восемь из которых он уже отсидел. Я как-то спросил Митрича, почему он не хлопочет об УДО[15], но он только рукой махнул: «Эх, Дэнис, меня отсюда скорее всего совсем не отпустят…»