Горечь - Юрий Хазанов

Мне семнадцать лет, и я страшно страдаю от того, что у меня всё очень быстро происходит. Сначала вроде ничего, но как только становлюсь активней с девушкой, тут оно и случается. Уверен, что вы меня поймете — моёсостояние и то, какое влияние оказывает это на всю мою жизнь. Ответьте, если можно, что я могу предпринять сам и что вообще можно сделать, чтобы помочь мне?

Нет правильных или неправильных, хороших или плохих сроков для эякуляции. У одних это происходит через минуту, у других — через пятьдесят минут. Тот, у кого этот период длится дольше, совсем не обязательно может называться лучшим мужчиной, лучшим возлюбленным. Сексуальная близость — это не только однообразные ритмические телодвижения, но и умелые ласки, теплота и острота чувств. Очень много женщин самого разного возраста, делясь своими впечатлениями от прожитой сексуальной жизни, утверждают, что не получали большого удовлетворения от почти механических движений, сколько бы длительны те не были. И если говорить о вершине наслаждения, оргазме, то и он не находится в прямой зависимости от протяжённости времени до извержения семени. Многие женщины предпочитают долгий период ласк длительному половому акту. Ласки сильнее возбуждают, и тогда уже не требуют большого количества минут для достижения «пика».

Если же оба партнера регулярно остаются не удовлетворены краткостью самого акта, то, разумеется, нужно что-то делать. Быть может, расстаться.

Юноши и мужчины обычно очень требовательны, даже безжалостны к самим себе в той части, что относится к сексу. (Если бы мы были такими же взыскательными и к другим своим проявлениям!) Они многого от себя требуют и не прощают себе ни малейших промахов, сразу приходя от них в уныние и чуть ли не сбрасывая себя со счёта как мужчину. Какая же всё это нелепость, если не сказать — глупость!

Чем меньше будем мы размышлять по этому поводу и вбивать себе в голову всякие небылицы о каких-то титанах в любви, примеру которых нам надлежит следовать, тем меньше будем комплексовать, то есть ощущать свою якобы неполноценность в этом вопросе — другими словами, чем проще станем относиться к сексу и внимательней к нашим партнёрам по нему, чем контактнее с ними будем, тем бОльшую радость и удовлетворение получим от него.

Сколько женщин жалуется, что мужчина бывает в эти моменты отстранен, почти безучастен — возможно, потому, что сосредоточен на одном, что беспокоит его больше всего: как у него будет обстоять дело с эякуляцией?

Он и себе устраивает этим нелёгкую сексуальную жизнь и не доставляет радости женщине. В результате страдают оба, страдает ни в чём не повинный «секс», сексуальность — то есть сумма переживаний, реакций и поступков, связанных с удовлетворением полового влечения. А сумма должна бы всегда быть чудесной и полноценной.

На этом окончательно распростимся с Ником Фишером, хотя дальше его книга становится ещё интересней для чтения и полезней для пополнения знаний о том, чего в Советском Союзе тогда напрочь «не было»…

Ох, чуть не забыл!.. Несколько страниц назад, когда писал о своём дурном настроении тогда, в Артеке, я свалил всё на крымское солнце. А оно-то, если по правде, совершенно не при чём, и дело вовсе не в перегреве, а в том, что незатейливый сюжет прочитанного мною детского рассказа под названием «ТСМ ЛЧШ» напомнил мне совсем другой сюжет, связанный с судебным процессом над Юлием Даниэлем, и я внезапно ощутил тогда, что этот рассказ оказался в какой-то степени предвестником того, что потом произошло — правда, не в городском парке и не в школе, а в кабинете у следователя КГБ и в зале суда — и не с Костей и Серёжкой, а со мною и с Юлькой. (А роль Люси осталась за Ларисой Богораз, Юлькиной женой.) От Кости мне достались его, скажем мягко, нерешительность, его страхи, самобичевание и попытки самооправдания.

О происшедшем я ни на минуту не забывал все эти два с лишним года и без всякого «ТСМ…», но к концу чтения рассказа снова отчётливо представил себе зал суда на Баррикадной улице, услышал насмешливый гул зрителей, грубые окрики судьи Смирнова, и, главное, — жалостливые слова Юлия о моей нервности и… и, что запомнилось больше всего, вновь увидел перед собой презрительные глаза его четырнадцатилетнего сына Саньки. Когда мы с Риммой, потом уже, после суда, пришли к ним в дом на Ленинском проспекте… Знаю, что опять и опять повторяюсь, но… но ничего не могу поделать…

Юлий часто писал письма из своего мордовского лагеря по единственно разрешённому ему адресу — к Ларисе; упоминал в них о многих друзьях, обращался к ним, однако обо мне не было ни слова. И друзья отвечали ему, а я… Я был так подавлен всем происшедшим, так задет и обижен, что в голову не приходило написать ему. И, вернее, не обида то была, а боязнь: страх, что не получу ответа…

То, чего не сделал я, совершила, без моего ведома, Римма — написала Юлию большое откровенное письмо, и вскоре, уже в ответном письме, тоже через Ларису, он упомянул, что обижен на меня только за одно — за моё долгое молчание…

Но всё это происходило уже после того, как на обратном пути из Крыма я чуть было не раздавил под Кромами человека с подходящей для этого фамилией — Панихидин. После того, как, неожиданно для меня, вышла из печати задержанная до этого моя третья книга рассказов (под названием «Укротители черепах», куда вошел и рассказ «ТСМ ЛЧШ»). После того, как я познакомился с Борей Балтером, Володей Войновичем, Сашей Галичем, Беном Сарновым, Булатом Окуджавой и другими уже самыми настоящими писателями? После того, как съездил в Баку к родственникам и побывал с выступлениями в Минске, Чернигове, Уральске, Улан-Удэ, Ташкенте, Душанбе, Хороге, на Чукотке…

ГЛАВА 6. ДТП под Кромами. Случай в голицынском многонациональном «Звердоме». Более обстоятельное, но заочное знакомство с моим дядей — тоже капитаном по званию, однако в армии Колчака, и очное знакомство с женщиной, которую он безнадёжно любил. Письма Юлия Даниэля и начало нашей переписки. Некоторые точки над «i»…

1

Шоссе было тёмным, почти пустынным. Изредка проходили встречные машины. Луна светила вполсилы. Он ехал на старом дребезжащем велосипеде по краю шоссе, на раме у него висела авоська с яблоками. Он был пьян — сегодня, возможно, чуть больше, чем обычно, но руль держал довольно крепко, почти не вилял. Фамилия у него была Панихидин, он был плотник, а может, даже столяр, и возвращался сейчас к себе из соседней деревни, где что-то чинил или помогал строить.

Вот поворот с шоссе к нему домой. Он резко свернул влево через дорогу, не поглядев назад. А сзади шла машина — светло-голубая «Волга», водитель которой не ожидал этого поворота и нажал на тормоз, когда уже бампер машины ударил по велосипеду.

Дальше всё выглядело почти как в итальянском кинофильме времён неореализма «Смерть велосипедиста» — где мне запомнился такой кадр: пустынное шоссе, тускло освещённое луной, и на асфальте — сломанный велосипед и скрюченная фигура человека, из-под головы которого струится кровь, образуя лужу. Редкие машины проезжают мимо, не останавливаясь: никому не хочется ввязываться во все эти дела…

Я съехал на обочину, остановил машину. Руки у меня дрожали.

— Пойдём к нему, посмотрим, — сказал Андрей Сергеич.

Он первым вышел из кабины, захромал к лежащему на другой стороне шоссе человеку, у кого под головой темнела лужа. Яблоки, рассыпавшиеся по шоссе, продолжают катиться.

Мы нагнулись к лежащему.

— Он жив, — сказал Андрей Сергеич. — Надо срочно в больницу. Потащим его в машину. Только нужно дождаться милиции.

Я не помню, несли мы его до машины или он как-то двигался сам. Совершенно не помню… Андрей Сергеич сказал Анне, сидевшей сзади, чтобы она постелила газеты на половину сиденья и на спинку, мы втащили раненого, он мычал что-то и стонал. Андрей Сергеич достал из ящичка машины бутылку тройного одеколона, опрокинул ему на голову. Тот застонал ещё громче.

Ни одна проезжавшая мимо машина так и не остановилась. Я был как в ступоре — не знал, что говорить, что делать. То, что произошло, казалось нереальным, случившимся не со мной… Всё это я, наверное, наблюдаю из зрительного зала, и происходит оно на сцене или на экране.

С боковой дороги, ведущей в деревню, показались люди. Они шумно переговаривались, играла гармошка — вечерняя гульба. Среди них был один в милицейской форме, совершенно пьяный. Андрей Сергеич попытался объяснить ему, чтО случилось, но тот не понял. Зато другие поняли, и кто-то резво побежал вверх по шоссе — чтобы сообщить в милицию. Остальные подошли вплотную к машине, слышались возмущённые возгласы, ругань. Ругали нас… «Разъездились тут!.. Туристы паршивые… Дачники!.. Людей не замечают… давят своими колёсами…» Они уже увидели кровь на асфальте, сломанный велосипед, разглядели у нас в кабине своего односельчанина.