Горечь - Юрий Хазанов

Тамара подошла ближе, положила руку на плечо мальчика.

— Молодой человек шутит, Коля, — сказала она. — Послушай, что я скажу. Мы ищем собаку моей мамы. Обыкновенную собаку. Но мама привыкла к ней, любит её, заботится, а та отвечает ей своей дружбой и преданностью. Что очень важно. Маме без неё будет тоскливо и одиноко.

Тамара смотрела на Колю, и ей показалось: в его лице что-то дрогнуло. Быть может, он, вправду, знает о чём-то.

Почувствовала это и тётя Тоня.

— Вот какое дело, Коля… — сказала она. — Никому не говорили, а тебе скажем, как на духу. Слышали мы, что у вашей Терентьевны здесь чужие собаки в доме бывают. И что-то дурное она и её сын с ними делают. А ещё говорят, что на днях новая у них появилась. Чёрная и лохматая. Лает всё время…

— Только мы боимся идти к ней, — добавила Тамара. — А что, если это неправда, и она обидится.

— Ха, неправда, — сказал Коля. — Все знают: они собак подбирают неизвестно где, а потом продают. Сын у неё… Откуда хотите собаку достанет. Как по заказу.

— Понятно, — проговорил молчавший до сих пор Алексей Семёныч. — Нелегальная предпринимательская деятельность в обход государства, являющаяся источником личного обогащения. Пройдем к Терентьевне!

Он сказал это на одном дыхании, словно по радио.

— Ничего ещё не понятно, — возразила Тамара. — Не надо навешивать ярлыки.

— Я немного не понимаю, — сказал Сева, обращаясь к Тамаре, — вы хотите свою собаку найти, или мы просто подышать воздухом сюда приехали? Бензин, между прочим, тоже денег стОит…

Разговаривая так, они подошли к дому Терентьевны, Алексей Семёныч открыл калитку, но Коля во двор не пошёл.

— Хозяйка! — крикнул Сева. — Принимай клиентов!

— А чего их принимать? — послышался голос совсем рядом, и из-за угла дома появилась сама Терентьевна. — Мы этим делом не занимаемся.

— Каким делом? — уточнил Семёныч.

— Не сдаём и не продаём. Вы бы шли отсюда.

Все помолчали.

— А кто это лает у вас? — спросил потом Сева.

— Кому же лаять, как не собаке? Она и лает. Не кошка ведь.

Ответ был точный. Все опять помолчали. Первым вышел из неловкого положения опять Сева.

— А звать её как? — поинтересовался он.

— Кошку-то? Муркой. Как же ещё?

Мяч опять оказался на стороне хозяйки.

— Она у вас чёрная? — беспомощно проговорила Тамара.

— Кошка-то? Да нет, серая. А вам на что? Купить, или так, для разговору?

— Хватит шутки шутить, гражданка! — милицейским голосом прикрикнул Семёныч. — Нам известно, вы незаконно животными торгуете.

Однако Терентьевна не испугалась.

— Люди чего не скажут, — ответила она. — А если какую животину нашла и продала, чего тут бессудного? Лучше разве, коли она бегает да заразу разносит?

— Извините нас, — робко заговорила Тамара. — Мы сейчас уйдём, только скажите, вы чёрную такую, курчавую не находили случайно? Пуделя.

— Чего нет, того нет, — было ответом. — Белая вон во дворе на цепи сидит, лает. Посмотрите сами. А чёрной нет…

— И посмотрим, — сказал Сева.

Он прошёлся по двору, заглянул в сарай, покричал: «Кнопка! Кнопка!» Тётя Тоня тоже позвала несколько раз Кнопку.

Тамара поморщилась и вздохнула.

— Не надо, — попросила она. — Сказали ведь нам. Пойдёмте… Простите нас, пожалуйста.

— Да ладно, — сказала хозяйка.

Они вышли за калитку, пошли гуськом по улице, по косогору — туда, где стояла машина.

— Эх, не дали как следует поискать! — сказал Сева. — Не нравится мне, всё равно, эта Терентьевна.

А тётя Тоня, чтобы переменить разговор, взглянула на небо и со вздохом произнесла:

— Дождя бы не было: вон галки стаями летят. Народные приметы, они верные. Той осенью куры у меня рано линять начали — и пожалуйста вам: зима-то какая тёплая стояла… — И, помолчав, добавила: — Мы, когда в калитку сюда входили, я на левую ногу спотыкнулась. И как раз подумала…

— Чего подумала, соседка? — спросил Семёныч, потому что тётя Тоня замолчала.

Ответить она не успела: к ним со всех ног мчался Коля. Он был красный, растрёпанный, и лицо его напоминало огромную редиску с белёсой ботвой.

— Скорее! — крикнул он. — Они в мешке! Их понесли, я видел…

— Кого? — спросила тётя Тоня.

— Да собак же! Скорее! Вы в дом, а их задами, задами, туда, где поле… И понесли… Терентьевны сын… В мешке…

Сева первым принял решение.

— Я бегу, — сказал он. — Женщины за мной, а ты, Семёныч… НА тебе ключи от машины… форму надень и тоже сюда! Фуражку не забудь! Жми!

Долго бежать не пришлось. На пригорке, со стороны огородов, они увидели здоровенного мужчину, который тащил мешок, и видно было: ему не так тяжело, как несподручно — в мешке непрестанно что-то двигалось, перекатывалось. Мужчина всё время перехватывал его то так, то эдак.

— Помочь не надо? Эй! — крикнул Сева.

Мужчина не обернулся. Даже когда Сева нагнал его.

— Проклятые порося! — пробурчал мужчина и продолжал идти.

Сева пошёл рядом. Женщины уже подходили. Коли видно не было. Семёныча тоже.

— Тебе чего? — спросил мужчина. — Иди, куда шёл.

— Да я так… — сказал Сева. — Первый раз слышу, чтобы поросята по-собачьи рычали. Новая порода какая?.. А как вы думаете, тётя Тоня?

— Кнопка! — крикнула та, начиная ещё больше верить в приметы. — Кнопка, ты здесь?

Громкий восторженный лай раздался ей в ответ из мешка. Нет, это был не лай, не вой, не визг, не скулёж — это была песня радости, песня возвращения к жизни! Хотя исполнялась по-собачьи. И теперь уже дуэтом.

— Кнопка! — ворвался в эту музыку голос Тамары.

— Бросай, бросай мешок! Развязывай! — весело крикнул Сева.

Мужчина остановился.

— А ты что за указчик? Откуда вы все взялись?

— Развязывай сейчас же! — закричала тётя Тоня так громко, что думала — у неё вот-вот лопнут вены на висках.

Тамара бросилась к мешку, мужчина отодвинул её локтем, она покачнулась и села на землю. Сева толкнул его, попытался вырвать мешок, но мужчина даже не дрогнул. Опустив мешок, он расставил ноги, повернулся к Севе и выставил вперёд огромные, как боксерские перчатки, кулаки. Все его действия сопровождались не слишком приятным для слуха словоизвержением.

Так продолжалось некоторое время, но вот и ругань, и собачий лай — всё перекрылось резким свистом. И все замерли — собаки и люди. И все увидели (кроме тех, кто еще находился в мешке) человека в милицейской фуражке, в расстегнутом кителе и в каких-то странных, не по форме, брюках. Человек этот отнял свисток ото рта и негромко, с расстановкой произнёс:

— Драку прекратить. Нарушаете закон. Мешок развязать. Акт составим после.

Тётя Тоня уже сорвала верёвку, раскрыла мешок, и оттуда выкатились два живых существа. Одно — похожее на чёрного ягнёнка, а другое, как потом стало ясно, — на чёрный утюг. «Ягнёнок» сразу бросился к Тамаре и потом к тёте Тоне, а «утюг» начал с Семёныча и не оставил без внимания никого. Даже чуть было не подскочил к своему тюремщику, но вовремя спружинил на коротеньких лапках и кинулся всех приветствовать по второму кругу…

Галки все-таки оказались правы: дождь собирался, собирался и наконец — пошёл. Но его заметили, только когда уже сидели в машине, и Сева установил щётки на ветровом стекле.

— Интересна я знать, — сказала тетя Тоня про Кнопкиного собрата по несчастью. — Завтра опять объявление надо вывесить? А пока заберу его к себе, пожалуй.

— Почему это к себе? — спросил Семёныч. — По-моему, он меня первого приветил? Нет, разве?..

Они уже ехали, когда Сева опустил стекло, высунулся и помахал белобрысой фигурке, маячившей на косогоре. И все, кто в машине, тоже замахали, заулыбались, но навряд ли Коля разглядел их благодарные улыбки — потому что был слишком далеко.

— …Да, — заключила Марья Ивановна свой пространный рассказ, — как считают некоторые люди, жизнью правит случай. Другие же полагают, что случай — это беспричинное начало, отвергающее Провидение. Впрочем, «третьи» не согласны ни с теми, ни с другими. Но то, что я вам рассказала, Юра, чистая правда… За малыми исключениями…

3

В Москве я успокоения не находил. Насчёт моих автомобильных дел по-прежнему царило полное молчание; в отношении работы — тоже никаких изменений, если не считать предложения написать короткую рецензию на стихи, присланные в редакцию детского журнала — того самого, где я значился под фамилией Ст. Радальцев (без запрещенной буквы «т»). Не развеивала тоску даже рассказанная по этому поводу одним приятелем совершенно правдивая история про то, что у них на работе есть мужик по фамилии Лядский и с именем Борис, который упорно подписывается сами понимаете как, и никто ему не запрещает — наоборот, поощряют.