Опасные гастроли - Далия Трускиновская

— Слыхали, что пропавшая девица вернулась, — по моему знаку сказал ему Гаврюша. — Все ли с ней благополучно?

— Бог уберег, — примерно так ответил Карл.

— И лошади вернулись?

— Да.

— Будет ли девица сегодня выступать в представлении?

— Да.

Карл был недоволен — и сперва могло показаться, будто расспросами, но я видел — его волнует совсем иное.

— А лошади не пострадали? — спросил Гаврюша, чтобы поддержать разговор.

— Нет.

В конце концов Карл предложил нам заняться подножкой не на конюшне, а в самом парке, у конюшенной стены. Пришлось согласиться.

— Как же узнать, где Кларисса? — спросил я Гаврюшу.

— Да завопить: пожар, потоп! Тут все и выскочат, — хмуро пошутил он.

— Да уж… А вот любопытно, кто ж той ночью кричал про пожар и всех переполошил?

— Может, свеча из люстры вывалилась и что-то загорелось? — предположил Гаврюша. — Тут же и потушили.

— Может, и так.

— Алексей Дмитрич… — вдруг прошептал он, делая мне знак глазами.

Я посмотрел в нужном направлении и увидел черный конский круп с черным же длинным хвостом. Получив от Гаврюши нелюбезный тычок локтем в бок, я пригляделся внимательнее — и увидел не только четыре конские ноги, но и две человеческие. Отгородившись лошадью от всего мира, где-то у кормушки стоял человек в рыжеватых мягких сапожках. По размеру этих сапожек мы поняли, что в стойле спряталась Кларисса.

— Загляни к ней туда, — шепотом велел я.

Гаврюша, помня Яшкину выволочку, сунулся в стойло.

— Плачет, — доложил он растерянно.

Тогда заглянул и я. Кларисса стояла в обнимку с лошадью, спрятав лицо в гриве. Ее светлые волосы были собраны и заплетены в косу. Плечики вздрагивали.

Если на кладбище я подумал, что ей просто-напросто влетело от строгого папаши де Баха, то теперь понял ясно: стряслась беда. А что за беда? И тут меня осенило — если она сбежала из цирка во время суматохи, преследуя похитителя липпицианов, то лишь сегодня могла узнать о смерти наездника Лучиано Гверра! Ну и, естественно, расстроилась — девицы оплакивают дохлую птичку в клетке, как мои драгоценные племянницы, а тут все же человек погиб…

Племянниц утешать мне доводилось. Слава Богу, уже лет пятнадцать этим занимаюсь! Дура-сестрица то орет на них, то рыдает вместе с ними, а нужно-то просто-напросто обнять, по плечику погладить, поговорить, как с малым дитятком. И ничего — угомонится, как миленькая.

Я недоверчиво посмотрел на конский круп. Памятуя поговорку, что коровы нужно бояться спереди, лошади — сзади, а бабы — со всех сторон, я шлепнул сбоку по лоснящейся черной шкуре, вынудив коня принять малость влево, и протиснулся в образовавшуюся щель.

Надо сказать, я сильно рисковал: Кларисса могла, увидев меня, закричать от возмущения. Однако она не закричала. Когда я коснулся рукой ее плеча, она повернула ко мне заплаканное личико, громко вздохнула и зарыдала с новой силой.

И тогда я заговорил.

Я совершенно не умею говорить с женщинами. В молодые годы большого красноречия и не требовалось, а потом как-то так вышло, что женщины из моей жизни пропали. Но я умею разговаривать с детьми.

Если бы я вовремя появился в доме раззявы-сестрицы, то, может быть, сумел бы отговорить Ваню от побега. Но я, уж не помню почему, так на нее рассердился, что месяца полтора носу не казал.

— Не надо плакать, — ласково сказал я по-русски, — утрем слезки, подумаем о том, как хорош Божий мир. От слезок носики и глазки краснеют. Вот ты плачешь — а в небе твой ангел-хранитель плачет, ему за тебя стыдно: большая девочка, а слезы льешь…

Странное дело — племянницам, когда они были крошками, это помогало успокоиться, помогло и Клариссе, хотя она ни слова не понимала по-русски. Видимо, есть определенные физические свойства голоса, которые можно вызвать искусственно, и все это имеет научное объяснение; я даже не удивлюсь, если выяснится, что мистер Фарадей проводил опыты с голосами. А он ведь, как и я, самоучка.

Затем я обратился к Клариссе по-немецки — уж как умел. Моя речь показалась ей забавной, и она улыбнулась сквозь слезы.

— Почему вы ушли от лошадей? — спросила она меня.

— Мы были близко…

Тут мне в голову пришло, что я могу рассказать этой девочке правду. Все-таки мы с Гаврюшей спасли ее, помогли ей вернуть лошадей, и она в ответ на мою правду не сделает нам ничего дурного. А громоздить вранье на вранье, объясняя ей наше странное поведение, значит, заставить ее встревожиться.

— Фрейлен Кларисса, если бы мы вышли в парк, я бы все объяснил с помощью своего товарища, — сказал я. — Только вы говорите медленно, медленно… иначе вас трудно понять…

Я протиснулся мимо конского бока, вслед за мной из стойла вышла Кларисса. Теперь она опять была в юбке, прикрывавшей колени. До двустворчатой двери, величиной с небольшие ворота, которая вела в парк, было несколько шагов. Я махнул рукой Гаврюше, он устремился за нами.

Господь нас уберег — никто не видел, как мы вышли в аллею и спряталась в куртине. Доски и шест мы положили на видном месте, туда же примостили пилу и деревянный ящик с плотницким прикладом. Кто увидит — пусть думает, будто мы отлучились на минутку.

Слезы никого не красят, и Кларисса была теперь нехороша собой.

Когда она прыгала, стоя на конской спине; и даже когда мы нашли ее на дороге, выброшенную коварной веткой из седла; и даже потом, когда мы ехали к Риге и было достаточно хорошо видно, она казалась хорошенькой. Теперь же, увидев ее в лучах жаркого июньского солнца, я понял — ее подбородок чересчур тяжел, нос длинноват, и десять лет спустя она рискует стать одной из тех немецких фрау, которые на мужской взгляд — сущие страшилища.

— Переводи, Гаврюша, — приказал я. — Фрейлен Кларисса, мы не плотники. Я отставной мичман императорского флота. В Ригу я приехал в погоне за вашим цирком. Я ищу своего племянника Ивана. Он убежал с цирком, когда вы покидали Санкт-Петербург. У вас его зовут Иоганн.

— Иоганн? — переспросила она, и по ее лицу я понял, что с племянником неладно.

— Я хотел прийти к господину де Баху открыто. Но я узнал, что он купил племяннику новую одежду, учит его так, как учил бы родного сына. Мне это показалось странным. Я понял, что, если приду открыто, господин де Бах скажет, что не знает никакого Ивана Каневского и спрячет племянника так, чтобы я его не нашел. А потом увезет. Отсюда и наш маскарад… Гаврюша, говори отчетливей! И переводи каждое слово!

— Я поняла, — отвечала Кларисса. — Я все поняла. Господин Каневский, ваш племянник… из-за вашего племянника… Это он впустил в парк похитителей, которые увели моих липпицианов!

— Ваших липпицианов? — переспросил я, не придавая значения тому, что она меня называет Каневским.

— Да! Господин де Бах сказал, что, если я буду выступать у него до двадцати пяти лет, он даст мне их в приданое! Он твердо обещал! А вашего племянника он взял всем наперекор. Ему не нужен был ученик! Фрау Лаура просила его не делать этого — у нее три сына, их нужно учить! У него есть я! Но он взял Иоганна Каневского, потому что ему за это заплатили!

Возмущение Клариссы было неподдельным — я понял, что она говорит правду.

— Кто мог заплатить за него? — спросил я. — Он убежал из дома, не взяв вещей, не взяв денег. Никто из родственников не одобрил бы его решения стать цирковым наездником! Вы, милая фрейлен Кларисса, не знаете нравов российского дворянства…

— Но к господину де Баху его привел родственник! Этот человек называл Иоганна своим племянником и просил взять его на обучение. И он оплатил обучение на год вперед! И еще дал денег, чтобы Иоганну купили новое платье! Клянусь вам! Я сама слышала этот разговор.

— Кто же этот богатый господин? — удивился я. — И для чего ему такая несуразная благотворительность?

— Для того, чтобы Иоганн по его просьбе ночью открыл ворота конюшни и вывел липпицианов! Неужели непонятно? Это все уже поняли! Он боялся предлагать деньги цирковым служителям или наездникам — они могли все рассказать господину де Баху. И он уговорил господина де Баха взять Иоганна. И заплатил!

— Господин де Бах показался мне человеком, много повидавшим. Неужто ему не показалось странно, что привели мальчика из благородной семьи для того, чтобы сделать его цирковым наездником? — спросил я.

Кларисса задумалась.

— Я не знаю… — произнесла она неуверенно. — Я не слышала их переговоров. Но фрау Лаура говорила, будто Иоганн из очень хорошей семьи, будто он наследник богатого русского имения, и именно поэтому нашлись люди, которые воспользовались его любовью к лошадям и выпроводили его из вашей столицы. Я не знаю — она это придумала, или ей господин де Бах рассказал… Право, не знаю! Я же не слышала, что рассказал родственник Иоганна, когда привел его к нам!