Опасные гастроли - Далия Трускиновская

— То есть, вы, сударыня, полагаете, что меня наняли, чтобы выкрасть липпицианов?!

По жестяному подоконнику застучали капли дождя.

— Именно так я и полагаю! Если вы попытаетесь сдать меня в часть, то я тут же расскажу про ваши подвиги, и как вы, переодевшись, проникли в цирк и устроили там тайник, и как выслеживали конюхов!

— Ну, значит, мы вместе попадем в кабинет к частному приставу! Но я-то покину его через четверть часа, а вас оттуда уведут в тюрьму!

Мы уже говорили довольно громко, я вскочила со стула, он подбоченился. Свечкин от нашей склоки был в полнейшем восторге. Дождь уже лил, как из ведра.

— Это вас уведут в тюрьму! Как только выяснят ваше подлинное имя и послужной список! Наверняка вы прославились своим ремеслом где-нибудь в Орловской губернии! — объявила я, вспомнив, что там есть знаменитые конные заводы. — А я не убивала итальянца, и это скоро обнаружится!

— Кто же его тогда убил?

— Тот, кто увел двух липпицианов, а может, тот, кто похитил наездницу!

— Позвольте вас огорчить! — ехидно возразил конокрад. — Наездница нашлась, и никто ее не похищал. Нашлись и два липпициана!

— Так что ж, их не похищали?

Прежде чем ответить, конокрад несколько времени обдумывал свои слова.

— Их пытались похитить, но сделали это очень глупо. Девица-наездница сама нашла горе-похитителей и привела лошадей обратно в цирк. А ваш покорный слуга ей в этом помог! Как вы полагаете — могли мы с Гаврюшей, случайно быв свидетелями отваги мадемуазель Клариссы, вдвоем, угрожая пистолетами, отнять у нее лошадей и угнать в неизвестном направлении? А лошади меж тем в цирке! И Кларисса там же — оплакивает своего жениха!

— Я вам не верю! Вы пользуетесь тем, что я сижу здесь и не знаю новостей! — воскликнула я.

— Так и я вам не верю, когда вы толкуете о своей невинности!

Обменявшись такими любезностями, мы замолчали. Больше нам нечего было сказать друг другу — так, по крайней мере, казалось мне, однако вслед за обвинениями наступает пора безумия и бреда. Я не знала этого — теперь буду знать.

Но он сказал, что Кларисса оплакивает жениха… Ну что же, ничего удивительного, что эти наездники женятся друг на дружке…

Помимо воли моей перед глазами встало лицо Лучиано Гверра, сверкающее неземной, ангельской красотой. Его черные кудри приобрели бронзовый отлив, его глаза посветлели, это был он — и не он…

Я едва не разрыдалась — так отчетливо явился этот образ, так остро я поняла вдруг, что в моей жизни не будет ничего столь же прекрасного и навеки недосягаемого. Он был обычным наездником, отлично вышколенным, при том — пылким, как положено сыну знойного юга, и доверчивым, как дитя. Вряд ли он за свою короткую жизнь прочитал более двух-трех книжек. Но несколько мгновений он был моим идеалом. Идеал ведь не касается ногами грешной земли, идеал не ходит, а летит, сопровождаемый бравурной или возвышенной музыкой. Ну так и Лучиано я увидела в полете…

Однако нужно было как-то убедить конокрада в моей непричастности к убийству.

— Меня оболгали, — сказала я как можно спокойнее. — В том доме, где я живу, подтвердят: никуда я не бегала по ночам и ни с кем предосудительной дружбы не водила.

— Стало быть, ночью в цирк вас принесли на своих крылах бесплотные сильфиды?

— Я пошла туда отыскивать детей. Мальчики, Вася и Николенька, вообразили, будто злоумышленники подожгут цирк, чтобы в суматохе увести липпицианов. И они не так уж были далеки от действительности! Они ночью сбежали из детской, а я пошла их искать. Парадная дверь оказалась открыта, я вошла…

— Вы отчаянная особа.

— Это дети! Это дети, которых я растила! Вам не понять, как можно пойти за детьми в самый ад!

— Мне многого тут не понять. Но это и не моя обязанность. Завтра утром вам будет задавать вопросы частный пристав, если не сам полицмейстер.

— Вам тоже! — парировала я. — Портрет вашего Свечкина хранится у господина де Баха! Первое, что расскажу я, — это как угодила в плен к конокрадам, которые удерживали меня взаперти, не желая, чтобы я разгласила их гнусные тайны!

— Опять вы о портрете! Что за портрет? — спросил ошалевший от неожиданности Алексей Дмитриевич.

— Обычный — карандашом по бумаге. Де Бах прямо скажет в полиции — этот человек перебрался через ограду Малого Верманского, чтобы выслеживать конюхов и лошадей! Более того — есть и второй его портрет! Он был у покойного Гверра и его товарищей! Трудно вам будет доказать, что вы не пытались похитить липпицианов!

Я очень удачно перешла от обороны к наступлению. А противник мой, как я поняла, не был искушен в словесных поединках с женщинами.

— Как и вам — что вы не убивали итальянца!

— У меня не было нужды убивать его. А вы хотели похитить лошадей, которые стоят безумных денег! Должно быть, сильно проигрались? И кредиторы вас преследуют? — как можно более ядовито спросила я. — И вы на все готовы, чтобы заполучить липпицианов! Прямо Ричард Третий какой-то! «A horse! A horse! My kingdom for a horse!»

И тут он, к огромному моему удивлению, отвечал с прескверным английский произношением:

— Withdraw, my lord; I'll help you to a horse.

Он не сказал это; он, как говорит наша кухарка Дарья, брякнул. Я знала, что он читает по-английски, но знание Шекспира меня удивило несказанно. Как нарочно, я помнила этот отрывок из пьесы — там король, под которым убили коня, требует нового и желает добыть победу любой ценой.

Мы читали эту пьесу в институте. Образованная женщина не должна, конечно, знать всего Шекспира наизусть, этак, чего доброго, синим чулком прослывешь. Но те высказывания (не люблю слова «реплика», от него за версту разит кулисами), которые общеизвестны, помнить нужно — и уметь красиво привести кстати. Этому я учила девиц, Машу и Катю, и из всего «Ричарда Третьего» одну только эту сцену я с ними и читала. Поэтому могла достойно ответить конокраду:

— Slave! I have set my life upon a cast, And I will stand the hazard of the die.

— Раб, я жизнь свою на кон поставил, и я останусь… останусь… — тут он задумался.

— Я буду рисковать вплоть до смерти, — помогла я.

— Это неточный перевод.

— Точный невозможен. Вот переведите это знаменитое «A horse! A horse! My kingdom for a horse!». Не получится!

— Как же не получится? «Коня, коня!.. Мое королевство за коня!»

— Если прозой переводить — то «мое королевство». А вы попробуйте-ка стихами!

Тут Свечкин наконец сообразил, что мы беседуем в потемках. И попросил у своего барина спички.

Отродясь я не видывала таких спичек — они зажигались при помощи зубов. Надобно надкусить один конец бумажной трубочки, и она через секунду вспыхивает. Но мы, монастырки, и не такое видывали — нас немного учили физике, и Екатерининский институт постоянно покупает машины для опытов. Сказывают, при покойной государыне Екатерине девиц даже токарному делу обучали.

Загорелась свеча, я увидела лицо Алексей Дмитриевича во всей красе — он хмурился, сдвигая светлые бровки и морща нос. О стихах он имел некоторое понятие — вот только перевести Шекспирову строку сообразно оригиналу никому из моих знакомых еще не удавалось.

— Коня, коня, корону за коня, — предложил наконец он.

— Корона — это предмет из золота, украшенный драгоценными камнями, не более.

— Хм… Полцарства за коня!

— Полцарства! А надобно целое!

Это уж было сущее безумие — нам завтра предстоит вести друг друга к частному приставу, а мы развлекаемся переводами из Шекспира! Такого бреда нарочно не придумаешь — и все же мы глядели друг на друга с азартом лицеистов или кадетов, затевающих новую проказу.

— Коли так… — он задумался. — Есть, сударыня! Престол мой — за коня!

Тут я растерялась. Слово «престол» нам в институте и в голову не приходило. Даже обида какая-то диковинная охватила душу — мы, образованные девицы, много читавшие, маялись и не находили нужного слова, а явился конокрад, пусть даже бывший когда-то приличным человеком, и это слово вмиг отыскал.

— Нет, — сказала я, — и престол не соответствует смыслу. Престол — тот же трон. Нужно именно «королевство», причем все целиком!

— Держава? Коня, коня, державу за коня!

— А вы, Алексей Дмитриевич, видели когда-либо державу?

— То бишь карту нашей державы?

— Нет, тот золотой шар, увенчанный крестом, что вместо со скипетром держат в руках государи наши при венчании на царство.

— И верно… Тогда все же должно быть «полцарства за коня». И этого уже немало, — сказал Алексей Дмитриевич и вдруг улыбнулся. — Каким же должен быть конь, за которого платят половиной России? Два липпициана, стало быть, — вся Россия! Только вот они мне и даром не нужны. Я — моряк, пусть и в отставке. Я хочу всего лишь вернуть своего беглого племянника Ваню. И теперь, когда я знаю, как именно его увезли из Санкт-Петербурга, я могу идти в полицию, завтра с утра буду стоять у дверей здешней управы благочиния, чтобы господин полицмейстер принял меня первым. Свечкин, ты не забыл привести в порядок мой сюртук и все прочее?