Огненный скит - Юрий Любопытнов

Чтоб его никто не узнал, в городе Изот взвалил мешок с углем на спину, нахлобучил шапку на лоб и зашагал за Провом и так дошёл до подвала, где жил его новый знакомец и спаситель.

Настя открыла отцу дверь и, увидев рядом с ним громадного мужчину в изорванном и перемазанном глиной кафтане, оторопела.

— Не бойся, — сказал дочери Пров. — Этот дядя не кусается.

— Ты принёс поесть? — спросила она, когда все вошли в помещение.

— Нет, дочка, сейчас схожу на базар, продам уголь и куплю чего-нибудь.

— Погоди продавать, — сказал гость. Взял шапку надорвал подкладку и достал монету.

— Вот завалялся, — сунул рубль в руку Прову. — Не выгребли, не догадались. Сходи, купи чего поесть. Уголь завтра продашь.

Пров замешкался, не решаясь уходить. Гость понял его.

— Не сомневайся. Я не тать какой. Ничего с Настей не случится.

Он широко, по-детски улыбнулся, и Пров ещё раз убедился, что Изота ему нечего бояться. Он поверил ему ещё в лесу, не сочтя его рассказ за выдумку.

Глава седьмая

Донос

Прошла неделя, как Изот жил у Провки. Деньги, что были у скитника, заканчивались, и Изот намеревался уйти из города и где-нибудь по соседству, чтобы не попадаться Пестуну и его людям на глаза, найти работу. В городе ему оставаться было не сподручно: в любой момент его могли найти и призвать к ответу за якобы совершённое убийство нищего. По Верхним Ужам ползли слухи, все более расширяющиеся, что некий раскольник в целях ограбления или какой-то давней вражды зарезал нищего прямо в трактире. Изот понял, что всё это было подстроено, и только волею всевышнего вседержителя ему удалось избежать беды.

Провка с утра отправился на базар, чтобы на оставшиеся несколько копеек приобрести кое-какой еды, и Изот попросил его купить каравай хлеба в дорогу. Ночью скитник твёрдо решил уйти из Ужей.

Провка праздно шатался по базару в поисках дешёвого пропитания, иногда опуская руку в карман старого зипуна, где лежали медные копейки. Проходя мимо задворок мясной лавки, у старых ветхих никому ненужных ларей набрёл на давних знакомых, спившихся плотников, Зосима и Ваську Треуха, которые вдали от постороннего взгляда «уговаривали» большую чёрного цвета треугольную бутылку какого-то вина, потягивая по очереди из горлышка.

Провка остановился, увидев знакомых забулдыг, в сбитых на затылок шапках, с красными обветренными рожами, горячо обсуждавшими какие-то новости.

— Даю тебе крест, что так и было, — горячился Зосим.

— Да не мог ты этого видеть, — не соглашался с ним Треух.

— Почему?

— Да по причине твоей куриной слепоты.

— Ты говори да не заговаривайся, — обиделся Зосим, поджал губы и отвернулся.

Однако, увидев Провку, забыл о споре и широко оскалил рот, показав большие, как у лошади, зубы:

— Во кого не ожидал встретить. Провка! Как живёшь-можешь-то? В кочерыжку твою душу…

Его лицо выражало неподдельную радость, словно он встретил закадычного друга или богатого родственника.

Провка приблизился к приятелям и громко ответил:

— Здорово! Дай вам Бог пировать, а нам бы крохи подбирать!

— Да ладно скромничать. Ты как здеся? Счастья пытаешь или от горя лытаешь?

Толстые губы Зосима, влажные от вина или слюны, продолжали источать радость, открытые в лучезарной улыбке.

— Как! как! Иду по делам своим.

— Знамо не по нашим, — ощерился Треух. — Работёнку ищешь или как?

— Да я бы не отказался от работёнки. Да кто бы дал.

— Совсем обнищал? — Высокого роста Треух сверху воззрился на тщедушного Провку, словно проверяя, правду говорит тот или врёт.

— Одна копейка осталась — и та ребром.

— С работёнкой что-то стало туго, — проговорил Зосим, наиболее трезвый из приятелей. — Невзгода какая-то приключилась. А если и наймут, платят недорого, каждый старается объегорить, а то и не заплатить. Вот давеча…

— Разболтался, — обрезал его Треух, отхлёбывая из бутылки. — Дай зажевать пирога.

— Да на-кось, бери!

Зосим вытащил из-за пазухи газету, в которую были завернуты два мягких пирога. Треух взял один, снова отпил из бутылки, отдал её приятелю, и стал закусывать пирогом. Кусочки капусты застряли в всклокоченной бороде, но он не замечал этого, поглощённый процессом еды.

Бросив пустую бутылку за лари, взял свой пирог и Зосим. Освобожденная от груза газета вспорхнула и, подброшенная ветром, прилепилась к груди Провки.

Провка взял её и машинально развернул. В глаза бросилась большая цифра 200, напечатанная жирным шрифтом, чуть помельче стояло «рублей». Обратив внимание на большую сумму денег, он стал читать текст по слогам, потому что грамоту знал плохо.

— Всем, кто зна…ет про у… у…бивство…

— Чего ты там читаешь, читарь, — выхватил газету из его рук Зосим. — Я наизусть знаю, чего там написано. Знал бы я этого лихого человека, привёл бы к околоточному… Нам бы эти деньги, да, Треух. Мы бы погуляли. Шутка ли сказать 200 рублёв.

— За что деньги дают? — спросил Провка, обиженный тем, что у него отобрали газету.

— Да так, — Зосим икнул. — Если кто бродягу найдёт или укажет, где тот скрывается. — Он осоловевшими глазами воззрился на Провку. — Понял, какие дела?

— Ничего я не понял. Дай газету!

— Ш-ш-ш, — помахал пальцем Зосим перед носом Провки. — Я тебе сам… объясню. Слушай! Здесь один нищего зарезал в трактире, а сам убёг. Так вот его ищут. Как написано, некто, пожелавший остаться неизвестным, посулил награду в 200 рублёв, кто укажет, где тот убивец прячется.

— Ух ты! — выдохнул Провка. — Двести рублёв. Какие деньги-то! — Он глубоко вздохнул и закатил глаза к небу.

— Большие-е, — протянул Зосим. — Такие нам и во сне не снились.

— Как его найдёшь?

— Как найдёшь? Здесь его приметы пропечатаны. Большой, — Зосим снова икнул, — грузный, лет под пятьдесят, бородатый, в кафтане длиннополом, одним словом, керженец, из лесов, раскольник он… Да и звать как сказано. Так что ищи, и деньги твои.

Провку будто резануло изнутри. «Раскольник, старовер, грузный, большой, это же… Во дела…»

Он снял шапку и вытер сразу ставшее мокрым лицо. Как две капли воды описание подходило к человеку, которого он нашёл в лачужке углежогов.

Но его затерзали сомнения, и он спросил:

— А как звать-то не прописано?

— А ты что его знаешь? — рассмеялся Васька Треух.

— Да нет… Интересно всё ж…

— Изотом кличут, — произнес Зосим, сворачивая газету и пряча ее в карман. — Может, пригодится… завернуть чего.