Огненный скит - Юрий Любопытнов

К его удивлению, дверь была не заперта. Он не придал этому серьёзного значения, открыл её и вышел на крыльцо. Вдохнув морозного ядрёного воздуха, он поправил лямку сползшей с плеча котомки и спустился со ступенек.

Стояла глухая ночная тишина, небо было густо-чёрным, и ни одной звёздочки не светилось на нём. Не успел Изот сделать и двух шагов, как откуда ни возьмись, из темноты, с боков к нему подбежали четверо. Пятый бросился под ноги сзади. Они появились так неожиданно и так стремительно, что Изот сразу не смог ничего сообразить и предпринять каких-то оборонительных действий. А то, что они подбежали к нему со злым умыслом, он понял сразу. Один сильно толкнул его в грудь. Изот не удержался от толчка на ногах, перевалился через подкатившего сзади и упал, при этом больно ударившись головой о ступеньку крыльца. Шапка была сбита наземь. Котомка свалилась. В тот же миг в рот ему засунули вонючую тряпку. Перевернули на живот. Заломили за спину руки, и не успел он опомниться, как связали руки и ноги. На голову надвинули шапку и надели холщёвый мешок. Все это заняло не больше двух или трёх минут. Изот даже не мог разглядеть, что за люди, набросившиеся на него. Придя в себя, скитник пытался кричать, но только издавал мычащие звуки, дёргался всем телом, а освободиться от пут не мог.

— Ишь какой прыткий, — проговорил кто-то из напавших, — того и гляди верёвки оборвёт.

— Не оборвёт. Не таких повязывали. Не дёргайся, дядя! А то сапогом вколочу в селезёнку, в душу тебя…

Кто-то хлопнул дверью, стал спускаться с крыльца, приближался, скрипя снегом под ногами.

— Повязали? — спросил подошедший.

— Дело обычное…

— Что теперь с ним делать? — спросил кто-то из напавших.

— Грузите в сани — и в лес.

Голос показался Изоту знакомым. Где он слышал его?

— Живей, живей! — приказал всё тот же голос. — Не дай Бог кто-то ненароком увидит.

Изот напряг память и узнал человека с этим голосом. Это был Пестун. Значит, подозрения Изота были не напрасны. Не успел он уйти.

Его подняли и, пронеся несколько шагов перевалили в сани, как куль.

— Тяжёл, чертяка, — проговорил кто-то.

— Грузен, мужик, — ответил другой. — Не меньше шести пудов.

— Он и росту чуть ли не в три аршина.

— Как это мы его завалили?

— Сноровка нужна, — расхохотался третий. — Без сноровки, знаешь… и блоху не поймаешь. Ладно, чего лясы точить. Затемно его надо до места отвезти. Садись в сани, да поехали.

Они сели в сани и тронули лошадь:

— Пошла, кобылка, трогай!

Изот определил, что в сани сели трое или четверо. От всех сильно разило винным перегаром. Лошадь рванула сани и потащила их к выезду. Скрипнули отворяемые ворота.

Изот лежал сначала неподвижно. Мысли будоражили голову. Потом попытался поменять неловкое положение тела, потому что затекли ноги и заболела спина. Его сопровождавшие оценили это как попытку освободиться от пут и пригрозили:

— Будешь выкобениваться, огреем дубиной по загорбку.

Изот подумал, что они исполнят сказанное и остальную дорогу только покряхтывал и незаметно менял ненадолго положение тела. Его мучила неизвестность. Куда его везут и что хотят с ним сделать? Что он едет не к тёще на блины, это он знал, но каков будет конец этих событий, мог только предвидеть.

Время тянулось медленно. По тому, как стало свежо и кафтан продувал ветер, Изот понял, что ехали открытым пространством, наверное, полем. Потом стало тише, лишь скрипели полозья саней. Наверху происходил какой-то шум. Изот прислушался, это шумели вершины деревьев. Значит, дорога шла лесом. Из разговора в санях он не мог определить, кто эти люди, которые его везут. Они разговаривали на отвлечённые темы, да нехотя переругивались, поминая старые свои грехи, кто-то у кого-то взял деньги и не отдал, потом разговоры свелись к бабам, пошли рассказывать анекдоты и непристойные сказки.

Наконец лошадь остановилась. Четвёрка спрыгнула с саней. Заскрипел снег под ногами.

— Эй, дядя, — толкнул Изота кулаком в плечо один из разбойников, иного слова Изот не придумал к этой зубоскальской четверке. — Вставай, приехали!

Кто-то снял с его ног путы.

— Вставай! Задирай ноги выше!

Двое взяли его под руки и повели куда-то. Изот чувствовал, что не по тропинке. Они шли целиной по снегу.

— Подымай ноги выше, человек. Здесь ступеньки.

Натужено проскрежетала промороженная дверь. Его втолнули в помещение. Прошли скрипнувшими половицами. Не снимая мешка с головы, толкнули, и Изот упал на что-то мягкое. По запаху определил — на прелую солому.

— Ну вот, дядя, здесь и отдыхай. Места тебе хватит. Прохлаждайся.

— А секир башка не будем делать? — спросил голос.

— Ты можешь делать, а мы люди православные, — ответили ему. — Грех на душу не возьмём.

— А что мы скажем?…

— А чего говорить-то. Деньги мы получили, больше нас он и не увидит. Мы уезжаем.

— Воля аллаха. Я с вами.

Видно старший, кто разговаривал с татарином, сказал:

— Хватит лясы точить, поехали. Надо до рассвета убраться отсюдова.

Четвёрка тяжело затопала по дощатому полу. Хлопнула дверь. Ударил о стену засов или бревно. Потом раздался стук, похожий на удары молотка или чего-то тяжёлого по гвоздю. Видимо, для пущей важности дверь забивали. Скоро голоса затихли, и Изот ощутил тишину, безмолвную до того, что он слышал звон в ушах.

Он приподнялся. В помещении не ощущалось тепла. Было стыло, как и на воле, лишь одно было отличие — не было свежего ветерка, и Изот понял, что его привезли в какой-то старый сарай и закрыли, забив дверь, чтобы он не смог уйти. Да как он мог уйти, связанный. Он пошевелил телом, руками. Но верёвки настолько были крепко завязаны, что он не смог их даже ослабить. Они ещё больше впились в запястья.

Из разговора лихих людей он понял, что Пестун или барин, что было одно и то же, уготовили ему одно — смерть, чтобы избавиться от свидетеля поджога скита. И лишь по счастливой случайности, что разбойники не стали брать греха на душу, ему повезло. Повезло ли? Сидит он связанный по рукам в сарае и ничего не может сделать для своего освобождения. Так или иначе, а на смерть он обречён, если не от удара топора или ножа, так от голода и холода.

Глава шестая

Убогая лачуга

Провка проснулся, когда в мутное окно полуподвального помещения, где он ютился с малолетней дочерью Настей, стал просачиваться утренний свет. Не успел он придти в себя, как мозг прорезала мысль, от которой у него голова пошла кругом и горькая тошнота подступила к горлу. Тошнота была, наверное, не от мысли, а от того, что у него с вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Последний кусок хлеба, разломив его пополам, он вчера отдал Настеньке, а вторую половину оставил ей наутро. Сам довольствовался двумя пригоршнями квашеной капусты.