o 496d70464d44c373 - передний

последних дней и дружно сошлись на том, что все это нечестивые планы

правительства. Ему же они инкриминировали прошлогодний жуткий

скандал, когда маньяк-убийца вырезал всех ведущих одного

отечественного телеканала. Канал всегда был в оппозиции правительству,

и, по мнению моих соседей по барной стойке, оно решило избавиться от

него таким вот изощренным образом. Всю вину, естественно, свалили на

какого-то сумасшедшего. Эта версия, кстати, была очень популярна, и

именно поэтому я со дня на день ждал, чтобы в террористических актах

обвинили маньяка Краснопресненского района. Можно ведь превратить

это в добрую традицию.

Краем уха я еще услышал о новой программе Министра Просвещения,

на днях отосланной для рассмотрения в Думу. Один из мужчин утверждал,

что она поставит точку на воспитании в школьниках индивидуальности и

независимости. Эта программа должна была вернуть нас в советские

времена с их единой идеологией и единственным правильным ответом на

любой вопрос. То есть в основе новой образовательной программы

Гречишного лежала репрессивная школьная система, подавляющая

стремление к творчеству. Мужчины пару раз упомянули имя австрияка

Иоганна Гербарта, жившего еще во времена правления Габсбургов. На

основе его взглядов сформировалась теория образования, утверждавшая,

что ум человека пассивен и не способен к творчеству, а цель обучения,

таким образом, состояла исключительно во внушении ученикам нужных

166

мыслей. Получалось, что главный способ обучения – это всего лишь

тренировка памяти, и именно к этому призывал в своей программе

Гречишный. Мужчины по соседству понимали, что такое нововведение

отбросит нас на пару сотен лет назад, но все же констатировали

энтузиазм, который программа вызвала и в Думе, и в широких слоях

общественности.

Я так и не понял, хорошо это или нет. Если правительство поставило

своей задачей воспитать новую покорную нацию – подобные способы

окажутся очень уместными. Но это вызовет невероятный скандал на

мировом уровне.

Кто-то грубо хлопнул меня по плечу. Я чуть не захлебнулся своим виски.

Позади хмуро улыбался Пашечка-ключник.

– Надеюсь, это не отголоски ваше привычки стрелять людям в спину, –

шутка получилась намеренно прямолинейной.

– Пошли в другой зал, здесь слишком шумно. Надо поговорить.

– Диего сказал, что ты открываешь рот только по делу.

– Вот именно.

Мы быстро направились в пятый зал, где располагалась чил-аут зона. Я

крепко сжимал в руках узкий бокал с недопитым вискарем. А почему он

вчера со мной не разделался, неожиданно пришло мне в голову? Зачем

ему понадобилось вызывать меня в людный клуб с натренированными

охранниками, и таким образом усложнять себе задачу? Нет, Пашечка-

ключник не собирается меня убивать. Как ни глупо это звучит, ему,

действительно, есть, что сказать.

Своим задом Пашечка накрыл почти весь диванчик. Я скромно присел на

краюшке и нервно приложился к бокалу. Черт, виски закончилось.

– Чего тебе, Пашечка? Не льсти себе идеей, что твое общество мне

приятно.

– А ты не хами, пацан.

– Так, от любовной прелюдии прямо к делу.

– Я больше не могу сторожить твою квартиру…

– Ах, ты об этом…

– Диего чуть не угрозами заставляет меня продолжать это дело, но я –

пас. Туда никто не придет. Не знаю, чего вы задумали, ребята, но похоже, у

вас мания преследования.

167

– Понятно-понятно, Пашечка, не переживай, я сам хотел тебя

отпустить…

Но я не успел договорить. Пашечка резко схватил меня за плечи,

развернул к себе спиной, и я почувствовал как в бок впилось что-то

стальное. Уж явно не член. Пашечка держал меня за горло, а в бок тыкал

пистолетом, он шептал:

– Спокойно, милашка, спокойно. Сейчас мы тихонько пойдем отсюда.

Только обещай, что будешь покорен. А то я тебе всажу в печень…

– Мне больно, сукин сын. Чего ты хочешь?

– Вставай, приобними меня и пошли к выходу.

– А как же мое достоинство?

Пашечка явно не ожидал подобного вопроса. Он рассчитывал напугать

меня своей железякой, но я твердо знал, что он не откроет пальбу в клубе.

Именно поэтому я изо всех сил пихнул его локтем в грудь, и,

освободившись, слабо отводя руку с пистолетом, всадил ему узкий бокал

прямо в глаз. Долю секунды я видел, как пустой бокал наполняется

кровавой жидкостью, а уже в следующее мгновение искал выход на улицу

через кухню клуба.

Вырвавшись на улицу, я сдуру побежал в самую гущу арбатских

переулков, в сторону от клуба и от своей машины. Надо было забраться в

милый сердцу Порше и газовать отсюда, что есть мочи. Когда эта мысль

пришла мне в голову, было уже слишком поздно – я заплутал в незнакомых

мне улочках и даже не знал, какой дорогой возвращаться в исходную точку.

Было уже два часа ночи, окна в домах почти не горели, встретить кого-

нибудь на улице из-за комендантского часа не было надежды.

И вот я шастал по переулкам, пытался успокоиться, хотя бы

восстановить сбившееся дыхание. Кто черт побери свел меня с этим

кретином-ключником?! Диего! Диего очень хотел, чтобы я поверил в

преступность Валентина, и он направлял меня туда, куда ему было угодно.

Я даже предположить не мог, что Диего мне враг. Но все сходилось –

только что его отныне одноглазый приятель пытался меня застрелить.

Я не поверил своим глазам от счастья, когда различил в конце переулка

ковыляющего старичка. Бомж, наверное. Он поможет мне выбраться

168

отсюда.

– Эй, вы! – крикнул я, и эхо разнеслось по всему кварталу. – Эй, вы, черт

вас дери! В какую сторону Арбат?!

Я нагнал старика и к своему ужасу осознал, что это никто иной как

Пашечка. Но он уже не представлял опасности. Пашечка-ключник, видимо,

даже не слышал моего окрика – он ковылял, сгорбившись, все лицо в

крови, он прижимал руку к животу, из которого торчал огромный тесак.

Меня чуть не стошнило.

Теперь, как и прежде, каждый сам за себя. Еле себя осознавая, я все-

таки добрался до Порше, может быть, через полчаса или через час и

вернулся на Маяковскую.

– Что ты пытаешься доказать? Или я безбожно отстал от жизни и не

знаю, как развлекается современная молодежь?

Когда я вошел в квартиру №44, Крис пыталась выбить дверь в комнату

мальчиков. Она лупила по ней ботинком на внушительной платформе,

дверь вздыхала, а штукатурка безвольно ссыпалась на пол.

– Ваня окончательно решил меня бросить, – из глаз Крис хлынули слезы.

Я обнял ее. В тот момент моему пониманию целиком были доступны

чужие боль и отчаяние. Я обнял Крис из сострадания. И, потом, мне

хотелось наконец прикоснуться к чему-нибудь живому, чтобы окончательно

не утерять в него в веру.

– Не плачь, милая. Он слабак, он тебя не достоин.

– И что? Я ведь так его люблю! – Крис рыдала во весь голос. – Я готова

была принять его целиком, со всеми его маразмами и слабостями, а он

опять ушел в себя, заперся, как последний трус, в комнате друзей. Он

больше не вернется ко мне.

Я провел Крис в ее комнату, дождался, пока она уснет от бессилья, и

направился к себе. В коридоре столкнулся с Дэном.

– Она совсем сошла с ума. Истеричка, – поведал мне, видимо, надеясь,

на мужскую солидарность.

– А ты бы, Дэн, меньше концентрировался на своей простате. Мужлан.

Он мне ничего не ответил, только вернулся в свою комнату. Сквозь

дверной проем я заметил Ванечку на раскладушке. Он лежал в позе

169

зародыша и зажимал уши руками. Люди очень слабые. Они все до единого

строят из себя героев, но никак не справляются с надуманной ролью.

Вашингтон сообщила, что мне весь вечер названивал Диего. Он обещал

приехать с минуты на минуту.

– У тебя есть пилочка для ногтей? – спросил я Вашингтон.

– Естественно.

– Не знаешь, она эффективна как орудие самообороны?

– Никогда не пробовала.

– Тогда я лучше воспользуюсь настольной лампой.

– Ты чего? Диего ведь милый мальчик.

Да, он очень милый и отзывчивый. Он даже влюблен в мою лучшую

подругу. Но что это меняет, если мне неизвестны его истинные намерения?

Диего сидел напротив, на моей постели, а я был слишком слаб, чтобы

даже подать руку. О самозащите вообще говорить не приходилось.

– Ну что случилось? – пытался он выдавить из меня хоть слово.