o 496d70464d44c373 - передний

Я навалился на нее всем весом, и Крис рукой ввела член в себя.

Углубление в ее влагалище было фантастически приятным. Я всегда знал,

и это не нуждалось в подтверждении, что секс между мужчинами

физиологически не предусмотрен, он как бы основывался на

предварительном возбуждении от ласок и созерцания. А женское

влагалище, благословленное природой, всасывало, втягивало в себя

мужчину. Член соскальзывал в него и будто разрастался внутри, любое

движение становилось наслаждением. Теперь и только теперь я нашел

физический эквивалент уюту.

Крис сжимала руками мои ягодицы, изогнувшись, подставила мне грудь

для ласок, ловила воздух открытым ртом.

– Не жди меня, не жди меня, – простонала она.

– Крис, я сейчас кончу.

Я попытался привстать, чтобы кончить ей на живот, но Крис сжала меня в

объятиях и молящим голосом попросила:

– В меня, пожалуйста, я прошу.

Наверное, это было мое последнее соитие с женщиной, но оно, даже

лишенное какой-либо оригинальности, превосходило все сексуальные

контакты с мужчинами. Подобная мысль коробила – я так и уснул,

уткнувшись головой в живот Крис, с уверенностью, что природа сыграла со

мной злую шутку. Ведь в одиннадцать лет мой выбор не был

183

сознательным.

Проснувшись за полдень, мы прижались друг к другу и стали болтать.

Крис попросила рассказать, что было между мной и Ванечкой. Ее очень

рассмешил тот случай, когда Ваня расцарапал себе лицо бритвой для

конспирации.

– А он был шалун, – заметила Крис. – Вроде бы закомплексованный

парень, а такой находчивый и дерзкий. Тебе понравилось с ним спать?

– Мне было с ним очень спокойно. Я получил массу удовольствия только

потому, что отключил голову и весь ему отдался. С другими у меня так

никогда не получается.

– У Ванечки была такая энергетика. Успокаивающая и возбуждающая

одновременно. Ты любил его?

– Я люблю другого человека.

– А я люблю Ваню, – Крис сказала это очень спокойно. Похоже, наше

сближение помогло ей смириться.

– Крис, скажи, а зачем ты живешь в этой квартире?

– Я уехала от родителей, захотелось самостоятельной жизни, но так как я

ненавижу одиночество мне показалось хорошей идеей поселиться в

сквоте. Здесь у меня почти каждый день случались какие-нибудь

приключения.

– Но это же грязное место. Я хочу сказать, что квартира №44 не

богемный рай, здесь всех уже давно засосала бытовуха.

– Знаю, я этого тоже не избежала.

– Почему же ты не съедешь?

– Потому, что я сначала влюбилась в Шурика, а потом в Ваню. К тому же

из этой квартиры не так просто выбраться. Я до сих пор себе в этом не

признавалась, но это место как будто уничтожило все мои романтические

представления о жизни, то есть ложные представления. Я сильно

обозлилась. Ведь взамен утраченных иллюзий я ничего не получила,

никакого нового здорового знания, чтобы жить дальше. Возможно, никто не

хочет покидать квартиру №44, потому что никто из нас не получил нового

знания. Без него жизнь в любом месте становится невыносимой, зачем в

таком случае напрягаться и переезжать?

184

– Ты права. Я читал личный дневник той девушки, которая жила в моей

комнате, и из него следует, что наши соседи когда-то были добрыми,

жизнерадостными людьми. Но, наверное, они разочаровались в жизни, на

которую было столько надежд, и опустились.

– Они до сих пор добрые. Ребята деградировали, но не утеряли какой-то

самой слабой веры в чудо…

– Это ты с чего решила?

– В отличие от тебя я с ними общалась, разговаривала. Вашингтон

однажды была трезвой и призналась мне, что хочет от Борщика ребенка.

Борщик вот не добрый, мне кажется, он даже садист, вечно бьет

Вашингтон, а она надеялась, что ребенок излечит его от жестокости, а ее

от алкоголизма.

– Надеялась?

– У Вашингтон недавно случился выкидыш. После того, как Борщик ее в

последний раз избил.

– Дерьмо.

– Знаешь, я нисколечко не симпатизирую Борщику, даже ненавижу его и

еще недолюбливаю Дэна.

– А его почему?

– Потому что он умнее, чем хочет казаться. Он пользуется авторитетом

среди наших соседей и грязно ими манипулирует. Дэн очень унижал Ваню,

а Шурика так вовсе выставлял в глупом свете перед его нынешней

девушкой, негритяночкой такой, может быть, видел.

– Видел, очень милая девочка.

– А как Дэн обходится с собственными девушками? Трахает их и

выставляет ночью на улицу. Будто хочет что-то себе или другим доказать.

Будто хочет, чтобы все верили в его непреходящую жестокость.

– Он слабак на самом деле.

– Вот о чем я и говорю. Все в этой квартире преувеличили свои

возможности, я в том числе. Все думали, что они избранные какие-то,

фавориты жизни, но жизнь все переиначила. И мы оказались

потерянными, бездомными. Я впервые за всю жизнь почувствовала себя

слабой и одинокой, по-женски я имею в виду. И стала вешаться на шею

каждому встречному, пока не втюрилась в Ваню. А до этого считала, что я

выше этих чувств. Мне хватило пары месяцев в этом дрянном месте,

185

чтобы полностью деморализоваться, упасть в собственных глазах. И тоже

самое случилось с остальными. Может быть, они медленнее опускались, у

них на это было несколько лет, но все-таки каждый достиг той точки, когда

былые идеалы перестали работать, вера в них прошла. Я ведь считала

себя легкомысленной и вообще легкой, а сейчас все вот это думаю и

мучаюсь.

– Но почему так случилось? Почему все так разочаровались, ведь

утраченные иллюзии – естественная часть жизни. Она никогда из-за этого

не останавливается. Почему же разочарование стало превалировать?

Крис задумалась, встала, молча оделась и ответила загадочно:

– Потому что мы догадались, что ждать бесполезно.

Она наклонилась, чтобы поцеловать меня в лоб, накинула плащ и

отправилась обратно в участок.

После смерти Пашечки-ключника я стал выходить из дома смело, хотя

было глупо предполагать угрозу исключительно с его стороны. Он всего

лишь выполнял чей-то приказ. Хотя, признаюсь, расцветка кафеля в

подъезде моего дома, где он безвылазно провел несколько месяцев, кого

угодно могла вдохновить на насилие.

Убийство Пашечки ставило меня в тупик. Выходило, что кто-то решил

оставить мне жизнь или попросту спас, защитив от этого грубияна.

Неужели помимо врагов у меня к тому же есть неопознанные

доброжелатели? Или я все еще представляю какую-то таинственную

выгоду?

Вся эта история уже давно перестала меня развлекать, а скорее

раздражала. Что они не прикокнут меня никак? Что за непрофессионализм

такой? Или попросту отпустите на все четыре стороны – вот, чего я,

действительно, желал. Если бы только в конце пути меня ожидала

приличная награда, вместо этого в результате я должен был оказаться с

пустыми руками. Мне больше не вернуть мою истинную квартиру, отныне

она принадлежит черт-те кому. И любовь Валентина мне тоже не

заслужить, хотя я собираюсь его спасать. Я заранее устал от своего

благородства. Я хотел быстренько выяснить, что приключилось с

Валентином, оказать ему посильную помощь и покончить с этим раз и

186

навсегда. Просто синдром поп-звезды какой-то: вокруг одни интриги,

скандалы, враги и журналисты, а так хочется ровной, обывательской

жизни.

И тот факт, что на каждом шагу меня поджидал чей-нибудь труп, как

прыщи на роже во время полового созревания, – это тоже утомляло. Я

ведь никак не мог определить, связаны ли эти смерти с моей персоной, с

моей историей или они случайное стечение обстоятельств. Этот вопрос

будил во мне почти теологическое возмущение. Чем, с позволения сказать,

занимается человечество вот уже двадцать один век подряд и еще

неопределенный период времени до нашей эры? Неужели так сложно

было за эту уйму времени окончательно доказать или опровергнуть

существование Бога, а с ним онтологической случайности или

закономерности? Да покопайтесь черт вас дери в высшей математике, что

ли, изобретите эту окончательную и абсолютно достоверную формулу, на

что нам логика и философский опыт предыдущих веков? Нет, на такую

фигню людям тратить свое драгоценное время лень, они предпочитают