o 496d70464d44c373 - передний

195

Просвещения какими-то вымогателями, они даже запустили эту историю в

СМИ, рассчитывая избавиться от тебя со дня на день, но… Жена и

пасынок Гречишного так и умерли от рук вымогателей, потому что надо

было как-то свернуть эту бессмысленную после твоего

незапланированного исчезновения историю. Гречишный ни черта не

получил. Где твоя мать, жива ли она, не знаю – ее след окончательно

стерся. Однажды я сидел в этом баре и увидел тебя. Естественно,

пришлось разыгрывать тебя, ведь попервой я решил, что ты и твоя мать

заодно и что через тебя я опять могу на нее выйти. Мне казалось, что и ты

меня разыгрываешь. Но в какой-то момент я понял, что вся твоя история –

правда. Я очень тобой проникся. Ты во многом похож на мать. И внешне, и

манерами, и стилем жизни, и суждениями. Я полюбил тебя как брата или

возможного сына, если бы у меня все вышло с твоей матерью. Только тебе

я обязан знакомству с Леной, которая помогла мне возродиться и которую

я очень люблю. Мы с ней почти каждый день разговариваем по телефону,

она очень по мне скучает, но не разрешает тебя покидать. Да я бы и сам не

покинул. Сейчас здесь что-то такое творится… В твоей странной жизни

разбираться и разбираться.

Я все продолжал сидеть молча совершенно не в силах поверить Диего.

Когда мой отец позволил себя соблазнить – это был поворотный момент в

моей жизни. Сейчас я пережил еще один.

Из моих глаз хлынули слезы. Я попытался спросить:

– А она… Моя мама… Она когда-нибудь…

Диего перебил меня:

– Она никогда о тебе не говорила.

Это меня успокоило.

Диего очень не хотел оставлять меня одного в таком состоянии, но я

объяснил, что как раз сейчас побыть в одиночестве мне жизненно

необходимо. Я чмокнул его в щеку, чтобы не очень переживал. И

потребовал сводить меня назавтра в самый дорогой московский ресторан.

Диего рассмеялся.

Очень долго я не мог заснуть. Выкурил за несколько часов целую пачку

сигарет. Я не думал о своей матери, я даже не подозревал, сколько ей лет.

196

Кошка забралась ко мне на грудь и слезать отказывалась. Ее урчание,

наверное, и усыпило меня в конце концов. Славное животное.

В середине ночи я проснулся от глухого скрежета, доносившегося с

улицы. Мне стало страшно. Человек такие звуки не производит.

Я тихо открыл окно и выглянул на улицу. Не могу сказать, чтобы я

удивился. Я просто немного понаблюдал, а потом опять лег спать как ни в

чем не бывало.

Прямо под моими окнами в мусорном контейнере копался жирафенок.

Он был, наверное, в три метра ростом – совсем еще маленький. Может

быть, жираф был голоден и искал среди мусора что-нибудь съедобное.

Потом, он стал тереться рожками о стену нашего дома и как-то жалобно

завывать. Маленький жираф, ночью, в центре Москвы, что здесь

необычного? Вот я и решил, что это всего лишь плод моего больного

воображения и лег спать. Точно также я однажды услышал слово

«личинка». Наверное, попросту сошел с ума, а все со мной возятся из

жалости.

На следующий день соседи сообщили, что какой-то злоумышленник

открыл клетки в Зоопарке, и все животные разбежались по Москве. Шурик

причитал:

– Ну, почему никто из них не забрел в наш двор? Какой-нибудь самый

вшивый носорог. Опять мы все пропустили.

– Успокойся, Шурик, – сказал я. – Нет ничего приятного в том, чтобы

выглянуть с утра в окно и обнаружить на крыше противоположного дома

пару стервятников.

А жирафенка я соседям не выдал.

* * *

Маша отказалась снимать ночную сорочку. И ничего, что на ней жирное

пятно. Может, хоть это его пристыдит.

Но Сергей уже не мог остановиться. Он терпел год с лишним, а сейчас,

когда свадьба уже не за горами, зачем себе в чем-то отказывать? Маша,

невинная душа, просто не в курсе некоторых прелестей жизни. Он-то знает,

и он ее просветит.

Сергей неуклюже мял ее грудь и пытался целовать в губы. Обычно она

197

не отказывала ему в поцелуях, хотя они всегда были скромными и

непродолжительными. Никакой игры языками, естественно, – Машу

подобное могло только рассмешить. Она и сейчас смеялась. Больше от

щекотки. И изо всех сил отпихивала Сергея, шепотом проклинала его,

говорила, что мать услышит и ворвется в комнату. Бедняжка,

действительно, не была в курсе некоторых вещей – ее отказы, запах ее

вспотевшего тела, эти душные объятия и скрип узкой раскладушки, когда в

соседней комнате вяжет и обязательно прислушивается будущая теща –

все это только распаляло Сергееву страсть, похоть, совершенно

незлобивую, которую он копил в себе год с лишним.

– Нет, не трогай сорочку! Я не сниму! Не надо, Сережа, ведь стыд-то

какой, – Маша нашептывала все это ему на ухо, а шепот приятно щекотал

и возбуждал больше.

– Маша, угомонись… Мне лучше знать, поверь мне… Чего ты лягаешься,

как кобыла, ты ж не девочка, ты – взрослая… Моя… Хорошая, – Сергей

все убеждал ее, больно вцепившись в запястья и как будто распяв невесту

на раскладушке. Он уже давно не открывал глаза, а сладостно жмурился и

боялся, что кончит прямо сейчас – член терся о ее живот сквозь всегда

мятые и тугие брюки.

– Сергей, я закричу, клянусь тебе! Мать прибежит! Ах, ты, дьявол!

Сергей не поверил ей, но все-таки зажал рукой рот. Свободной он нырнул

под сбившуюся ночнушку и зажал ее промежность. Маша ослабла на

секунду, но затем, будто вопрос шел уже о жизни и смерти, заколотила его

кулачками по груди с удвоенной силой. Сергей теперь походил на

животное. Быстро он сдернул с брюк ремень и связал им руки любимой за

спиной. В рот заткнул платок. Раздвинул ее ноги и покрыл пахучее,

растрепанное влагалище языком.

Маша вздрогнула. Затихла. Сергей быстро лизал ее между ног и решил,

что сопротивление сломлено. Но тут и его возбуждение чуть не прошло,

потому что Маша засмеялась.

Она смеялась в нос из-за кляпа, выпихнула его языком и расхохоталась

на всю квартиру.

– Чего, ты ржешь, дура?!

– Ой, Сереженька, щекотно, не могу! Ой, перестань, не могу! Щекотно!!!

Это уже никуда не годилось. Сергей сбросил брюки и трусы, оседлал

198

грудь Маши и провел по ее губам своим сокровищем. Против этого она

точно не устоит. На это только посмотришь, и тут же с ума сходишь от

страсти. Но, видимо, в комнате было слишком темно…

– Что ты мне в рот суешь?

– Возьми его, дорогая, возьми в рот, пожалуйста…

– И не подумаю. Сереженька, ты чего? Что это у тебя такое?

– Хуй! Ебать тебя не раздумывая! – не сдержался Сергей.

– Не кричи, дурак, мать услышит. И не бей ты меня им по носу.

Маша опять расхохоталась.

– Чего ты все ржешь, а?

– Ой, Сереженька, кабы люди на нас со стороны посмотрели.

– Да, да, милая, я тоже хочу, чтобы на нас во время этого смотрели, –

Сергей опять начал распаляться.

– Да, стыд же какой, совсем сдурел, да? Развяжи меня – больно.

Сергей расстегнул ремень и опять нырнул Маше между ног. Она больше

не сопротивлялась, но и хохотать не перестала.

«Ничего. Привыкнет, – подумал Сергей. – Какая она все-таки невинная.

Какая чистая. Ведь не просвети я ее, так бы прожила всю жизнь в

неведении.»

Раздался стук в дверь. Они наскоро оделись, и Маша пошла отпирать.

– Господи, доченька, что же это делается? – в комнату вошла мать

Маши. Ее глаза были широко раскрыты, она как будто звала ими на

помощь обоих молодых людей.

– Только что приходили. Сундук тебе принесли. Говорят, подарок от

товарища Сталина. Господи, что же это?

Все трое вышли в коридор и склонились над массивным сундуком. В нем

было много женской одежды, очень дорогой, очень красивой. Товарищ

Сталин видел Машу в театре, на премьере той пролетарской пьесы. И он

послал ей огромный букет, хотя она играла бессловесную стенографистку

и только в одной сцене.

Сергей почему-то не ревновал. Он лишь подумал, что было бы так

хорошо нацепить на себя одно из этих платьев и заставить Машу отстегать

его ремнем. Только слишком долго придется ее уговаривать. И она опять

хохотать станет, чего доброго. И вообще надеяться на это стоит только

после свадьбы.

199

Через две недели правительственная машина увезла Марию Германовну

слишком быстро, чтобы даже захватить с собой сундук – подарок

похитителя. Сергея, как художника-декадента, сослали на Соловки. Мать