o 496d70464d44c373 - передний

На этот раз я получил подзатыльник.

Дэн взял меня за шкирку и потащил на улицу.

Он легко управлялся с моим Порше. Я впервые сидел на месте

пассажира и испытывающе косился на бардачок, в котором покоился

подаренный Диего пистолет.

– Только попробуй что-нибудь выкинуть, – предупредил Дэн.

– Куда мы едем?

Дэн вел машину медленно, действуя мне на нервы своей стародевичьей

манерой пропускать всех вперед и стараться не задеть пешеходов. Мы

приближались к Пушкинской площади.

– У меня два билета на премьеру в Большом, – деловито сообщил Дэн.

– Кисуль, если ты всего лишь хотел провести со мной вечер в театре – не

стоило тратиться на тюремные решетки.

Дэн усмехнулся. Я прикрикнул на него:

– Что ты несешь? Какая премьера, идиот?! Чего ты от меня хочешь?

– Премьера оперы Николая Каретникова «Тиль Уленшпигель». Ничего не

слышал? Очень важное событие в культурной жизни столицы. В Большом

театре соберется весь московский бомонд.

– А мы будем сидеть в ложе, да, милый? Поворачивай немедленно – мне

надо переодеться.

– Ты замечательно выглядишь. И потом, там будет очень пыльно, никому

дела не будет до твоих платья и шляпки.

– Пыльно?

Дэн достал из кармана ветровки камертон и протянул мне.

204

– Это вместо обручального кольца?

– Почему ты все еще играешь? – строго спросил Дэн. – Неужели ты не

понял, что мы тебя раскусили. Сейчас вопрос идет о твоей жизни.

– Дэн, я отказываюсь тебя понимать. Зачем это? – я повертел в руках

камертоном.

– Лучшее орудие снести дом и оставить от него лишь горстку пыли.

– Чего?!

– Это та вещь, благодаря которой в Москве больше нет Детского Мира,

ГМИИ и Останкинской башни.

– Ты совсем спятил?

– Хочешь притворяться – твой выбор. Ты рискуешь погибнуть вместе со

всем московским бомондом под обломками Большого театра, если не

расколешься.

– Я не понимаю… Это ты устраивал террористические акты?

– С каким бы удовольствием я сейчас отбил тебе почки.

– Но за что?

– Прекрати измываться. Ответь только на один вопрос. Что задумал

Сергей?

– Кто?

– Сергей, мать твою!

– Дэн, я очень боюсь, что ты все напутал… Я понятия не имею, о чем ты

говоришь и спрашиваешь. Объясни, как мне доказать, что в вашу квартиру

я попал случайно, как доказать так, чтобы ты поверил?

– Я тебе никогда не поверю. Я тебя как открытую книгу читаю. Но ничего

– потерпи. Посмотрим, как ты запоешь в Большом театре.

– Ты меня шантажируешь погибелью московского бомонда?

– Если ты не расколешься – вы все умрете. Мне нечего терять.

– И всем остальным ребятам из квартиры?

– За шесть лет мы не отступились от наших идеалов. Вашингтон было

сложно, но Борщик бил ее каждый раз, когда она хотела поговорить с

тобой и попросить, чтобы Сергей вышел с нами на контакт. Ваню пришлось

пристрелить, потому что он влюбился в тебя и хотел предостеречь.

– Ты заставил Крис убить Ваню?

– Ваню убил я. А Крис, истеричка, не справилась с горем утраты и

высадила себе мозги. Я думал, что она шпион, подосланный Сергеем, но

205

ее самоубийство открыло мне глаза. Шпион – ты.

– Бред… Бред… Сергей? Это хозяин квартиры, что ли?

– Это наш шеф, сволочь ты такая!

– Весь сыр бор из-за того, что Сергей не выходит с вами на контакт и вы

не можете вносить квартплату?

Дэн изо всех сил ударил меня кулаком в плечо. Я взвизгнул от боли.

– Сукин сын! Я ведь правда не знаю, о чем ты говоришь! Я в жизни не

видел вашего Сергея, пропади он пропадом! Ты псих и все вы психи!!!

– Я тебе не верю.

– Пошел в задницу! Зачем вы взрывали дома? Какого черта вы творите?!

– Сергей сказал, что мы – избранные. Что он воспитает из нас идеальных

солдат. А потом он бросил нас, оставил, и через шесть лет абсолютного

неведения мы решили доказать ему, что обладаем силой. Что способны

тягаться с ним. Мы взрывали дома, чтобы обратить внимание на нашу

силу и безжалостность.

– Черт побери, какой бред!

– На развалинах ГМИИ мы оставили ему сигнал в виде граффити и

ждали, что он ответит. Но он не ответил, и как же меня раздражала твоя

довольная рожа, как будто вы всех вокруг пальца обвели!

– Ответил, – воскликнул я, – он ответил. Ответное граффити существует.

Я, действительно, ни о чем не догадывался. Я решил, что граффити имеет

отношение к моей собственной истории, совершенно с вами не связанной,

и попросил знакомых, чтобы они убрали картину и проследили, кто в ней

заинтересован.

– Что было в граффити?! – заорал Дэн.

– У меня есть репродукция… В бардачке. Я тебе покажу.

Я открыл ящик с твердым намерением достать пистолет и утихомирить

этого шизофреника, но Дэн перехватил мою мысль и сильнейшим ударом

локтя в грудь пригвоздил меня к сидению.

– Я тебе сказал, не умничай! Ах, ты, падла! Еще издеваешься.

– Дэн, успокойся…

– Думаешь, так легко сидеть в забвении шесть лет подряд? – спросил он,

глядя на дорогу, и в его голосе послышались слезы. – Особенно, когда

тебе обещали такое славное будущее. Я тебя ненавижу изо всех сил. Я

слишком поздно понял, зачем ты всех нас соблазняешь – ты хотел

206

окончательно деморализовать нас, хотел наглядно указать, какие мы

жалкие и опустившиеся. Ну, ничего… Сергей поймет, что мы тебя

вычислили и прикончили. После этого он уже не сможет скрываться.

Я хотел что-нибудь возразить, но что тут скажешь? Дэн припарковался

около Метрополя и, больно схватив меня за предплечье, потащил в

Большой Театр.

На входе в театр я понял, почему он не взял с собой никакого оружия – в

дверях был установлен металлоискатель, а на камертон охранники,

естественно, внимания не обратили. Я не стал поднимать шум.

Совершенно не понятно, на что надеялся Дэн, но не выдал я его из

простейшего любопытства. Мне стало интересно, куда ведет эта история.

Моя история или ответвление другой, чуждой мне?

У Дэна, действительно, были билеты в ложу. Мы сидели около сцены, и

никто в нашу кабинку не входил, хотя свободные места оставались.

Началась опера.

Мы сидели молча. Можно было только предполагать, что Дэн выкинет в

следующий момент. Меня успокаивало большое количество охраны в зале.

– Что будем делать? – тихо спросил я. – У меня нет ни бинокля, ни

либретто – очень скучно.

– Мы быстро уйдем отсюда, если ты расскажешь про планы Сергея.

– А это, Дэн, уже просто невыносимо. Мне нечего тебе сказать, разве

непонятно? Я могу тебе поведать собственную историю, только в другом

месте. Ты поймешь, что я не вру… Поверь, то, какое развитие получило

наше общение, – для меня полная неожиданность.

Дэн молчал.

– Давай уйдем отсюда, – попросил я. – Заметил, я не выдал тебя на

входе охранникам – мне просто необходимо узнать все, что тебе известно.

Может быть, это поможет мне выпутаться из собственной истории.

– Ты не поднял шум на входе, потому что боялся, – злобно прошипел

Дэн. – Тебя бы замели вместе со мной. И наоборот, если бы ты попытался

спастись – я бы тебе поверил.

– Я могу сейчас заорать, если хочешь.

– Ты не станешь.

207

Он был по-своему прав. Я бы сгорел от стыда особенно после того, как

заметил в партере Джерри Холл.

– Ладно, по части Сергея я тебе не помощник. Что собираешься делать?

– Взорву все к чертовой матери.

– Каким образом, позволь полюбопытствовать? Взмахнешь камертоном,

как волшебной палочкой?

– Почти что. Сергей зря дал нам эту вещь, ведь все мы смыслим в

архитектурном деле и очень быстро поняли его замысел. Это не камертон.

Это идеальное оружие разрушения. Стоит только выявить критическую

точку здания и воздействовать на нее вибрациями этого изобретения –

камень тут же превратится в пыль. Ведь правильно?

– Ты меня спрашиваешь?

– Я, как идиот, все еще хочу, чтобы Сергей нами гордился. Мы сами

додумали его гениальное открытие.

– С одним я точно не могу спорить, Дэн, – ты идиот.

– Как же я хочу, чтобы Сергей нас уважал… Я все еще преклоняюсь

перед ним, даже после того что он с нами сделал.

– Дэн… Ты, правда, снесешь Большой театр?..

– А ты думал, я шучу? В последний раз спрашиваю: каковы планы

Сергея?

– Пошел к черту!

Из соседней ложи раздались шиканья.

Неожиданно Дэн схватил меня и запихнул мне в рот кляп из большого

платка. Мои требовательные стоны не слышались сквозь

додекафонические партии. Из кармана брюк Дэн достал бечевку и связал

ею мои запястья. Второй веревкой он собирался привязать меня к креслу,