Открытие Сибири - Алексей Окладников

Приневоленные Тыгыном к подчинению люди других родов и племен, разумеется, не только боялись, но и ненавидели его. Так возникли пропитанные горечью поражений, обидой и злобой легенды намцев, борогонцев, вилюйчан и других племен о кровожадном, но трусливом и коварном деспоте, сыноубийце. Среди же собственных родичей Тыгын достиг величайшего почета, имевшего даже оттенок религиозного, культового преклонения.

М. Неустроев, один из лучших знатоков кангаласских преданий, живший на коренном месте Тыгына в Малтанском наслеге, где проживал в XVIII веке и знаменитый внук Тыгына — Масары Бозекуев и, вероятно, отец последнего Бэджэкэ, сохранил замечательные сведения об отношениях кангаласцев к Тыгыну.

«Когда Тыгыну было шесть лет, он, играя, поднял копье острием кверху и воскликнул: „Хара Суорун-тойон, создавший отец мой! Тунгусы нас невинных обидели, стерли наш род с лица земли. Если суждено мне отомстить всем врагам моим, ниспошли свыше кровавый символ духа войны и убийства — ханнах илбис!“ В ответ на самом острие копья очутился сгусток крови. Младенец проглотил его и с этого момента стал быстро расти, превратился в грозного воителя. Уже с десяти лет он превосходил всех силой, умом и знаниями. Высокочтимых людей потомок, знатного рода отпрыск. Тыгын (ытык уон ыаллара, торют уон торю-охтэрэ Тыгын) — наименовала его старуха воспитательница. Когда Тыгын одряхлел и ему исполнилось триста лет, его, — говорит сказитель, — сажали тогда на высокое сиденье — помост, араангас оронгнго. Все приезжие издали входили к нему, кладя поклоны, словом, обращаясь с ним, как с божеством (тангара курдук)».

Чтобы понять и наглядно представить себе обстановку, окружавшую под старость Тыгына, нужно, очевидно, иметь в виду ту своеобразную атмосферу древней языческой религии и якутского эпоса, отголоски которых дошли вплоть до XX века, несмотря на разлагающее влияние христианства и новые культурные веяния.

Фигура Тыгына — мудрого старца, владыки и грозного воина, избранника Улуу-тайона — уже при жизни сливалась на этом фоне с величественными образами эпических богатырей и языческих богов. Его рождение и юность овеяны мифологическими образами, окружавшими детство Чингисхана и еще более древних азиатских владык. В простую сюжетную ткань рассказов о борьбе Тыгына с врагами щедро вплетены обрывки таких же мифологических образов и сюжетов. Заваленный бревнами гигантской ловушки Тыгын в предсмертном томлении с горечью вспоминает погубленных сыновей, но уже слишком поздно. В столь мрачных и трагических тонах изображается этими преданиями судьба Тыгына. Сама гибель Тыгына связана была в легендах с крупнейшим историческим переломом в жизни якутов, появлением русских на Севере, и обрисована в величественных чертах эпической драмы.

Такой личность Тыгына и осталась в народном сознании вплоть до XX века.

В действительности время легендарного Тыгына окончилось не столь эффектно. Он как-то незаметно и тихо сошел с исторической арены. Русские документы даже не отметили смерти грозного якутского «царя», так недавно еще потрясавшего свою лесную страну, десятки лет державшего в страхе свой маленький народ.

В устных же летописях его сородичей сказано только, что под старость Тыгын совсем одряхлел, заболел кожной болезнью, тело его покрылось язвами. Он стал говорить невпопад, потерял разум, память и, достигнув преклонных лет, умер. Его похоронили родственники и воздвигли на месте погребения могильный памятник.

Где и как умер Тыгын, кангаласские предания, должно быть, намеренно умалчивают. Линденау же пишет, что Тыгын был взят казаками в заложники и умер как пленник перед приездом первых воевод в Якутский острог. Младший сын, Бэджэкэ, сменил его в аманатах (заложниках), а Окурей (Елькерей) в достоинстве общеплеменного главы якутов — в звании тойон-уса. Со смертью Тыгына ушла в забвение целая историческая эпоха, началось время новых людей и событий, время писаной истории.

Реальный исторический Тыгын, отец Бэджэкэ, Елькерея, Чаллайы и других якутских князцов XVII века, все же по праву занимает важное место в якутской истории дорусского периода не только благодаря своей личной энергии, бесспорным организаторским и военным способностям, но и по общей роли в социально-политической истории якутской народности.

История эта восстанавливается теперь по тем же легендам, как мы видели, в совершенно новом свете.

Тыгын унаследовал от деда и отца определенное общественное положение главы патриархально-родовой по характеру и межплеменной по масштабам организации — союза якутских племен. Вместе с тем он был, очевидно, и главой господствующего среди них рода, который является основным носителем идеи общеплеменного единства. Организация эта возникла задолго до Тыгына; она была принесена вместе с прочими элементами древней степной культуры якутов их предками, бежавшими на север около двух веков назад из Прибайкалья. В Прибайкалье же она уходит во всяком случае в глубь I тысячелетия нашей эры.

Эпоха первоначальной суровой борьбы якутов за существование в новых условиях и вечной войны с аборигенами Севера требовала всемерного укрепления общеплеменного единства и постоянной поддержки одного рода или племени всеми остальными и наоборот. В этих условиях поддержание общеплеменной организации и авторитета ее главы не представляло большого труда.

С течением времени, однако, якуты не только прочно овладели новыми землями, но и широко распространились на север и северо-запад; они ассимилировали многие туземные племена и стали гораздо более внушительной силой, чем раньше. Внешнеполитическая необходимость в согласованных единых действиях всех якутских родов и племен фактически уже перестала существовать.

Не было и внутренней экономической основы в виде сколько-нибудь широко развитого обмена и единого рынка, которая эдогла бы закрепить единство племенного союза на новой, более прочной основе. Напротив, расселяясь все дальше и дальше по таежным речкам и долинам, разветвляясь на многочисленные отцовские и еще более многочисленные материнские роды, отдельные племена, проникаясь особыми местными интересами и сближаясь с их носителями — аборигенами, все больше и больше утрачивали сознание общеплеменного единства.

В этих условиях достаточно было даже слабого толчка, чтобы ветхое здание общеплеменной организации закачалось и развалилось. Таким толчком явилась смена Муньана Тыгыном в роли верховного вождя, совершившаяся вопреки обычаю и воле остальных сыновей Муньана.

Энергичный и настойчивый Тыгын, даже поссорившись с братьями и другими родственниками, не пожелал уступить свое звание кому-либо другому. С изумительным терпением и дальновидностью он осуществляет широко задуманный план, который должен был привести его к такой полной власти над всеми якутскими родами и племенами, какой не имели, вероятно, и его ближайшие предшественники, кроме, может быть, деда, Дойдуса-дархана, то есть Баджея.

Не щадя своих собственных сил и сил всех своих людей, Тыгын совершает походы во все концы якутской земли, где обитают непослушные ему роды, громит и разоряет непокорных, устраивает пышные ысыахи, увеличивает свое богатство и силу.

Благодаря своим выдающимся личным качествам Тыгын наконец добивается поставленной цели, хотя и ценой потери части наиболее близких ему родственников, бежавших от его мести на далекий Вилюй — «край света», по понятиям тогдашних якутов.

Но на осуществление поставленных задач, по существу, уходит большая часть всей долгой жизни Тыгына. Цель ее достигнута лишь к самому закату, когда Тыгын приближается к последней черте. Его постепенно оставляют силы, подходит то роковое время, когда язвы мучительной болезни покроют его одряхлевшее тело, когда ослабеет не только воля, но и рассудок. И здесь с полной ясностью обнаруживается, насколько непрочен был труд всей его жизни, на каком ветхом основании строил он здание своего могущества.

Как согласно говорят все предания, вновь откалывается от него род за родом, уходят самые надежные, казалось бы, витязи и иоины. А враги поднимаются совсем рядом: в Намцах — Мымак, в Борогонцах старую племенную вражду не может забыть Легой-тойон. Они предпочли Тыгыну русских и даже более того, как прямо свидетельствуют факты, сами обратились к ним с жалобой на насилия Тыгына и за помощью против него. Еще глубже была та глухая вражда, которую питали к своим угнетателям тойонам многочисленные хамначиты — работники и рабы Тыгына, доившие его скот, косившие для него сено, чьим трудом держалась вся мощь их господ.

Конечно, не подлежит никакому сомнению, что, несмотря на все, Тыгын был для своего времени носителем определенной тенденции к объединению якутских родов и к своего рода собиранию их земель в одно целое. Такое объединение, если бы оно оказалось реальным, было бы для того времени крупным шагом вперед и прогрессивным явлением, так как оно содействовало бы прежде всего ограничению кровавых междоусобий, некоторому обузданию особо яростных грабителей-тойонов, а затем и консолидации сил народа в целом, осознанию общенародных интересов и межплеменных связей.