Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис

взяли верх. Но увы! Злой оказалась наша победа, ибо через десять дней он умер от ран. Господь да примет его душу! Но теперь, господин мой, ты, должно быть, понял уже, что не с одной этой вестью я прибыл, но и со словом родичей, которые требуют, чтобы ты незамедлительно возвращался на быстром катере[6], принесшем меня сюда вместе с вестями… и если ты глянешь на него, то увидишь, что судно это, легкое и быстрое, выдержит на море любую непогоду.

Тогда заговорил Вальтер:

– Просьба эта говорит о войне. Я возвращаюсь, и Реддинги пожалеют об этом. Готов ли ты в путь?

– Да, – ответил Арнольд, – мы можем поднять якорь сегодня же днем – самое позднее, завтра утром. Но что мучает тебя, господин, почему ты таким диким взглядом глядишь на мое плечо?! Ведь в обычае этого мира, когда отцы оставляют его раньше сыновей.

Но лицо Вальтера, покрасневшее прежде от гнева, сделалось бледным. Показав на улицу, он возопил:

– Погляди. Или ты их не видишь?

– Кого не вижу? – молвил Арнольд. – о вон идет обезьяна в цветном наряде, словно сбежавшая от какого-нибудь жонглера. Нет, клянусь Господними Ранами! Это человек, настолько уродливый, что скорее похож на черта. Так, а вон идет прелестная Дева, по всему знакомая с ним. И… О! Вот шествует весьма достойная и благородная Дама. Да, я вижу их, и, вне сомнения, эти двое принадлежат этой особе, и в городе она числится среди наибольших, а на лодыжке девицы я вижу железное кольцо, свидетельствующее о ее рабском положении среди чужеземцев. Но вот что странно! Люди на улице словно бы не видят столь необычную процессию, даже величественную Даму, прекрасную, как Богиня этих идолопоклонников, украшенную драгоценными каменьями, на которые можно было бы дважды купить весь Лангтон… а ведь столь редкое и занимательное зрелище должно было привлечь их внимание. Но что это, господин мой, что это!

– Да что случилось? – спросил Вальтер.

– Господин, они не могли еще удалиться отсюда, но я более не вижу их!

– Что же с ними сделалось, в землю провалились? Куда ты смотрел, приятель?! – проговорил Вальтер, глядя не на Арнольда, но на улицу. – Наверно, зашли они в какой-нибудь дом, когда твои глаза на мгновение оставили их.

– Нет, господин, нет, – возразил Арнольд, – мой взгляд ни на мгновение не расставался с ними.

– Ладно, – бросил Вальтер, пожалуй с излишней резкостью, – теперь они ушли, а нам незачем думать о пустяках, озабоченным утратой и усобицей. Я останусь один и обдумаю все сказанное тобой. Ты же ступай к корабельщику Джеффри и сообщи о случившемся всем нашим людям, а потом приготовь все нужное и приходи ко мне завтра, на самом рассвете. Приготовлюсь к отплытию и я… словом, мы возвращаемся в Лангтон.

Тут он возвернулся обратно в дом, а все прочие разошлись по делам. Только Вальтер долго сидел в своих покоях в одиночестве, обдумывая случившееся. И наконец решил, что не будет более вспоминать о привидевшейся троице, но без промедления возвратится в Лангтон, вступит в борьбу с Реддингами и сокрушит их или же умрет. Но, уже изрядно склонившись к подобному жребию и оттого ощутив облегчение на сердце, он обнаружил, что не может думать о Реддингах и борьбе с ними, иначе как о деле прошедшем, и что более его интересует, в какой земле обретается это загадочное трио. Тут он вновь попытался изгнать из головы эту мысль, уверяя себя в том, что увиденное зрелище было порождено мозговой хворью или же сном. Словом, он уже почти совсем решил так, но немедленно подумал: неужели и Арнольда, видевшего всех троих, можно отнести к мечтателям? Прежде приказчик не был замечен ни в чем похожем. Потом, я совершенно уверен в том, что он действительно видел всех троих; и посему могу заключить, что их можно узреть глазами, и они не порождены моим собственным мозгом. Но все же зачем должен я следовать за ними, чего я этим достигну, да и как это сделать?

Так он обдумывал случившееся снова и снова и, наконец отметив, что не поглупел от этого, но и не поумнел, почувствовал утомление и, поднявшись, занялся сборами и упаковкой добра к отъезду. За этим делом он провел весь остаток дня, а с наступлением ночи уснул; когда же явился рассвет, Арнольд повел Вальтера к своему судну звавшемуся именем «Бартоломей». Без особого промедления и долгих прощаний молодой человек поднялся на борт, и уже через час они оказались в открытом море, и нос судна указывал в сторону Лангтонана-Водах.

Глава IV. Шторм преграждает путь «Бартоломею» и сбивает корабль с курса

Четыре недели торопился подгоняемый попутным ветром «Бартоломей» на северо-запад, и все было в порядке и у судна, и у экипажа. А потом вечером ветер вдруг стих, так что корабль почти не продвигался вперед и только раскачивался на больших волнах, ходивших по всему морю, сколько хватало глаз. К тому же на западе от горизонта быстро поднималась кипучая стена облаков, хотя последние двадцать дней небо оставалось чистым, если не считать редких белых тучек, гонимых ветром. Посему корабельщик, человек искусный в своем ремесле, внимательно оглядел море и небо и приказал мореходам убрать паруса и быть наготове. Когда же Вальтер спросил шкипера, что высмотрел он, тот мрачно бросил, словно бы разговаривал не со своим хозяином:

– Что говорить о том, что и так видит всякий дурак… Буря уже на носу.

И они принялись ждать того, что было назначено им судьбой, а Вальтер отправился к себе в каюту, чтобы сном сократить томительное ожидание, ибо уже наступила ночь. Итак, он более ни о чем не знал, пока не проснулся, наконец, разбуженный шумом и топотом, моряки перекрикивались, снасти хлестали, с громом хлопали паруса, корабль же то опускался во впадины волн, то поднимался на гребни. Но по молодости и природной стойкости духа он остался в каюте – отчасти оттого, что, будучи человеком сухопутным, не хотел путаться меж моряков и мешать им. И вот что говорил он себе:

– Какая разница, опущусь ли я на дно морское или вернусь в Лангтон, потому что и жизнь, и смерть равно воспрепятствует выполнению моего желания? Но если ветер переменился, это не столь уж худо, ибо тогда нас может принести к другим землям, что хотя бы отсрочит наше возвращение домой; задержка в пути способна принести и новые вести. Пусть будет как будет.

Чуть погодя он уснул, невзирая на качку и бушевание ветра и волн,