Повесть о Роскошной и Манящей Равнине - Уильям Моррис

которой она обращалась с ним; тем не менее звук ее голоса, раздававшегося в доме то тут, то там, заставляли сердце его биться чаще; и один только взгляд на нее воспламенял в нем желание, и Вальтер хотел только, чтобы она была с ним добра и ласкова. Случись такое, он сразу бы забыл все совершенное зло. Однако выходило наоборот: увидев его, она менялась лицом, на котором немедленно проступала ненависть; и как бы ни мила она была с остальными, с ним обходилась лишь с едкой суровостью.

Так все и шло какое-то время, пока палаты отцовского дома… что там, самые улицы города не стали ему отвратительны. Тут он вспомнил про то, что молод, а мир просторен. Тогда, уединившись однажды с отцом, Вальтер заговорил с ним и молвил:

– Отец, я только что был у причалов и видел там корабли, почти готовые к плаванию, а самым готовым был высокий корабль с твоим знаменем. Скоро ли отплывет он?

– Да, – отвечал отец, – ибо судно это, зовомое «Катериной», выйдет из гавани через два дня. Но почему спрашиваешь ты об этом?

– Отец, чем короче разговор, тем лучше, – молвил Вальтер, – посему я отправлюсь на реченном корабле повидать другие земли.

– Так… и куда же направишься ты? – поинтересовался купец.

– Куда пойдет этот корабль, отец, – ответил Вальтер, – ибо мне плохо дома, как ты уже заметил.

Некоторое время купец молчал, только пристально смотрел на сына, потому что была между ними большая любовь, но наконец промолвил:

– Что же, сын, может случиться, что тебе станет лучше, но возможно и то, что впредь мы уже не свидимся с тобой.

– Но если мы встретимся, отец, ты увидишь во мне нового человека.

– Хорошо, – согласился Бартоломей, – по крайней мере я знаю, кто виноват в моей утрате, и когда ты оставишь дом – ибо отныне тебе следует идти собственным путем, – она не останется под моим кровом. И если бы только это не сулило раздора между нашими семьями, ее ждала бы худшая участь.

Сказал тогда Вальтер:

– Не срами ее более, чем это неизбежно, ведь, поступив так, ты опозоришь и меня, и себя.

Бартоломей вновь задумался, а потом спросил:

– Носит ли она ребенка, сын мой?

Покраснев, Вальтер ответил:

– Не ведаю, как не ведаю и того, чей этот ребенок.

Тут оба они умолкли, и наконец Бартоломей промолвил:

– Словом, решено; и сегодня, сын мой, понедельник, а отплыть тебе предстоит в среду, спозаранок. Тем временем я присмотрю, чтобы ты не уехал с пустыми руками. Шкипер «Катерины» – человек добрый и верный и прекрасно знает море; мой слуга Шлык Роберт, который следит за погрузкой, мудр, достоин доверия, и знает цены не хуже меня самого. «Катерина» же, корабль новый и прочный, должна оказаться удачливой, ибо носит имя святой, которой молятся в церкви, где ты был крещен, а перед тобою я и твоя мать, и мои мать и отец, как ты знаешь, покоящиеся под ее алтарем.

Тут старший Голден поднялся, чтобы вернуться к своим делам; и они более не разговаривали с сыном о предстоящей разлуке.

Глава II. Вальтер Голден поднимается на корабль

Когда на следующее утро Вальтер спустился к «Катерине», оказавшийся там шкипер выказал ему почтение, велел матросам приветствовать его и показал каюту на борту корабля и многочисленные товары, которые отец уже отослал к причалам со всей поспешностью. В сердце своем Вальтер поблагодарил отца за любовь, но во всем прочем о делах думал немного, просто слонялся по гавани, приглядываясь к кораблям, готовящимся выйти в море или же разгружавшимся, и к мореходам и чужестранцам, сновавшим взад и вперед… и все они казались ему забавными картинками, сошедшими с гобелена.

Наконец, уже почти возвратившись назад к «Катерине», он заприметил высокий корабль, на который прежде внимания не обращал; корабль погруженный, уже опустивший все боты, на веслах которых сидели люди, готовые отвести судно от причала, когда отдадут швартовы. Тем не менее на корабле этом кого-то ждали.

Словом, Вальтер в полной праздности следил за реченным кораблем, и вот – о! – мимо него к трапу прошли несколько человек. Их было трое: первым шел Гном, темно-коричневый кожей и уродливый, длиннорукий и немыслимо долгоухий, огромные собачьи зубы торчали из его рта, словно у дикого зверя. Облаченный в богатый кафтан желтого шелка, он нес в руке изогнутый лук, а с пояса его свисал короткий и широкий меч.

Следом за ним торопилась юная Дева, едва ли старше двадцати лет: лицо словно цветок, сероглазая, алые полные губы, каштановая головка, стройная и нежная телом. Простым был ее наряд, а прямое и короткое зеленое платье открывало на правой лодыжке железное кольцо.

Последней из этой троицы шествовала Дама, высокая и величественная, блестящая внешностью, ослепляющая нарядом… Трудно даже сказать, какой была она, ибо глаз не выдерживал такой невозможной красоты. Тем не менее всякий сын Адама, потупив свой взгляд перед ней, немедленно обращал назад свои очи, и все повторялось снова и снова. Когда трое шли мимо него, так поступил и Вальтер, и казалось ему, что все люди вокруг сгинули неведомо куда, не видел он и того, чтобы на них кто-то глядел, кроме него самого. Поднявшись по трапу на борт, они отправились вдоль палубы к надстройке на корме, а потом вошли внутрь ее и скрылись от взора.

А он все глядел им вслед, и суетившийся на причалах народ понемногу вновь проявился в его глазах. Тут он заметил, что швартовы уже отданы, и шлюпки под вопли матросов увлекают большой корабль к выходу из гавани. А потом с реи сбросили парус, привязали его как надо, и полотнище наполнилось свежим ветром, едва нос корабля коснулся зеленой волны за гаванью. Тут мореходы выбросили зеленое знамя, на котором изображен был серый волк, грозивший девушке, стоя на задних ногах, и корабль начал свой путь.

Вальтер постоял некоторое время, разглядывая волны, набегавшие на оставшуюся за кораблем гладь, а потом направился к «Катерине», потому что сперва решил порасспросить корабельщика Джеффри о рекомом судне и путешествовавших на нем чужаках. Однако потом ему подумалось, что случившееся привиделось ему, приснилось посреди белого дня, и лучше будет совсем умолчать о нем. Посему, удалившись от вод, он направился по улице к дому отца, но когда до него оставалось уже совершенно немного и крыльцо уже маячило впереди, Вальтеру вдруг показалось, что рекомая троица эта – Гном, Дева и величественная Дама – спускается мимо него по каменным ступеням на улицу, но только он застыл на месте, чтобы пропустить