Любовные чары - Гай Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Усман вернулся раздраженный и злой. Бросил на меня хмурый взгляд.
– Отказывается? – спросил я с тревогой.
Он кивнул.
– Да. Я уговаривал освободить одних женщин, дескать, пусть франкам будет хуже, он и тогда уперся.
– И никак не убедить?
Он покачал головой.
– Он из группы шейха Орхан-Оглы. Они ничего не желают слышать. Вы правы, такие с франками никогда не станут договариваться. Они готовы убить всех неверных, вместо того чтобы обратить в истинную веру, а их города жаждут сжечь…
Я ощутил бессилие, мелькнула тоскливая мысль, что зря в это ввязался, я хоть и питекантроп на девяносто девять, но все же единственный процент кроманьонца у меня на самой вершине коры головного мозга, должен бы рулить, а он вот только скулит и жалуется.
– Может быть, – предположил я, – мне с ним поговорить?
Он покачал головой.
– Он вообще пленных не берет.
– Я же не пленный!
– Перебежчиков презирает, – сказал он суховато, я понял, что он и сам их презирает, – и велит расстреливать сразу. Он считает, что истинную веру нужно принимать добровольно, а не под нажимом.
– Вообще-то верно, – признал я, – но это в идеале. Вон турки в Болгарии насильно заставляли христиан принимать ислам, но уже дети насильно обращенных выросли чистыми мусульманами, а внуки так и вообще другой веры не знали и не хотели. И даже сражались за нее мусульманнее других мусульман. Тогда даже не знаю… Может быть, меня тоже впихнуть к заложникам?
Он посмотрел на меня в изумлении.
– Зачем?
– Поговорю с ними, – ответил я. – Пообщаюсь. А когда вернусь, сообщу, что их видел и нашел в добром здравии.
Он покачал головой.
– Войти можно, но не выйдешь. Там такая охрана…
– Я рискну, – сказал я скромно.
Он посмотрел на меня с уважением.
– Ты доблестный воин.
– Я воин ислама, – ответил я скромно. – Но скрытый. Как сказано в одной суре: странствующий в чужих землях может не исполнять предписанные Кораном ритуалы, ибо слова Пророка носят в душе, а не под мышкой с ковриком.
Он сложил ладони у груди.
– Аллах акбар. Хорошо, я сумею тебя засунуть к заложникам. Но больше помочь ничем не могу… если это, конечно, помощь.
– Помощь, – заверил я. – Спасибо.
Он сказал уважительно:
– Ты воин. Ты воюешь за свои убеждения.
– За наши, – поправил я строго. – Они же и общечеловеческие!..
Он кивнул, подошел к двери и, приоткрыв, крикнул в коридор:
– Муса, Джамиль!..
В комнату вбежали двое таких же с короткими черными бородками, крупноглазые, чем-то похожие на Усмана, словно братья, хотя нам и китайцы все еще на одно лицо.
Он кивнул в мою сторону.
– Доставьте этого в комнату заложников. В безопасности. Но дальше… до особого распоряжения.
Один уточнил:
– Под охрану Каддара?
– Да, – ответил он. – Дальше отвечает Каддар. Я к его заложникам добавил еще одного, только и всего…
Научно-исследовательский центр строили с размахом, я ощутил его величие, когда меня вели по залам. А еще сразу со всеми мерами безопасности, причем не столько от вторжения извне, как от воровства самими сотрудниками. Сеть только локальная, беспроводной нет, а самое наглядное – внешняя стена без единой двери, не считая входа, а здание такое, что в нем поместится небольшой город.
У одной из дверей двое охранников, автоматы стволами вниз, лениво беседуют, хотя по сторонам поглядывают достаточно настороженно, однако с той беспечной веселостью людей, абсолютно уверенных в своей правоте, за следование которой в конце концов будут вознаграждены десятками гурий.
В нашу сторону посмотрели с интересом, Муса сказал издали:
– Принимайте еще одного.
Джамиль уточнил:
– Он сам пришел.
Один из охранников спросил в удивлении:
– Тогда… почему?
– Он жаждет разделить казнь с единоверцами, – объяснил Джамиль. – Так угодно Аллаху.
Охранники посмотрели на меня с уважением, один отдал воинский салют, второй с почтением, но молча распахнул передо мной дверь: воины Аллаха не задают лишних вопросов.
– Хорошо. Пусть входит.
Я переступил порог, оглядывая быстро зал и массу сидящих на полу заложников, здесь их больше сотни, а это нехорошо. Нужно будет вскоре кормить, водить в туалет… или расстрелять, чтобы избавить себя от лишних хлопот. Это же франки, чего их жалеть.
Дверь за мною захлопнулась, я пошел неспешно, всматриваясь в заложников и стараясь угадать, кто здесь нужен мне, точнее, руководству. Вряд ли увижу их сразу, такие люди обязаны быть как можно неприметнее для всех. Хотя, кажется, вон в той кучке сидящих вижу знакомое лицо. Кажется, это та самая Параска Корбут, чье фото мне показывал Лощиц.
Более несчастных и запуганных людей я еще не видел, скрючились под стеной, стараются стать меньше в размерах, хотя половина из них толстяки и толстухи с объемными жопами и свисающими до колен животами.
На меня посмотрели с испугом, что и понятно, я не выгляжу жалким и напуганным. Для них это признак, что приближается один из захватчиков, а я не могу же объяснять, что благородному глерду недостойно выказывать страхи, это роднит с животным или демократом, те и другие искренни, а глерд не имеет права на такое искреннее признание животной сути человека.
– Привет, – сказал я громко, – у вас тут уютно. И женщины… в смысле, особи красивые. Меня взяли только что, я новенький. Здесь вводят в курс дела или мне самому?
Никто не ответил, каждый страшится сделать лишнее движение, хотя в помещении никого, кроме заложников.
Я сам взял стул и сел возле одного, что показался меньше других раздавленным адреналинящим приключением.
– А чего на полу? – поинтересовался я. – Так романтичнее?
Он ответил, едва шевеля губами:
– Всем велели сесть на пол у стены.
– Это было давно, – ответил я, – хотя чего я буду менять ваши вкусы?.. Вам так нравится, острые ощущения… Здесь, как я вижу, вся верхушка… Вон тот генеральный, верно?
Он шепнул:
– Да. А рядом с ним его два заместителя.
– Хозяина здесь нет, – пробормотал я, – что и понятно… А вон та женщина?
– Ганселла?.. Она из отдела сбыта.
– Понятно… А вот та?.. А та?..
Он что-то ощутил в моих настойчивых расспросах, начал отвечать охотнее, с какой-то истерической надеждой в голосе, я для проформы спросил и о мужчинах, а когда он назвал имя Параски, я оглядел ее критически.
– А она вообще-то ничего… Кто бы подумал, женщины-ученые обязаны быть странными, чтобы… ну, понятно, да?..
Он ответил кисло:
– Да из нее такой ученый, что она может быть даже красивее.
Я хохотнул.
– Ого! Тогда пойду знакомиться.
Когда шел к этой самой Параске, чувствовал на спине его полный надежды взгляд, но не оглянулся, потом бесцеремонно сел рядом с этой Параской, отпихнув что-то серое типа менеджера средней руки.
– Параска, – сказал я, – я Юджин, рад познакомиться.
Она покосилась на меня с некоторой неприязнью.
– А чего тут радоваться?
– Я вообще человек радостный, – сообщил я. – И приношу радость. Вы как насчет того, чтобы отсюда как бы освободиться?
Она дернулась.
– Это что еще за шутки?
Я сказал тихонько:
– Да ладно вам, дамочка. А если меня нарочито за вами послали?.. У вас же есть что-то запрятанное в кофточке ценное?.. Я имею в виду, конечно, не сиськи, хотя они у вас весьма даже увесистые. Я еще не щупал, но уже представляю… Украинская природа, верно? Так есть у вас нечто?
Она воровато посмотрела по сторонам.
– Не знаю, о чем вы.
– Мне Юрий Лощиц сказал, – шепнул я. – Хоть вы и не в верхнем эшелоне, но доступ у вас некий имеется. Не буду спрашивать какой, мы же взрослые.
Она нервно дернулась.
– Лощиц? Это кто?
– Не прикидывайтесь, – сказал я. – Это я должен спрашивать, та вы или не та.
Она посмотрела настороженно.
– Да, я Параска Корбут, работаю в этой компании пятнадцать лет. Сперва в Тегеране, там было иранское отделение нашего института, в Иране очень хорошо с высококвалифицированными кадрами, но, когда власть захватили экстремисты, к нам ворвались эти бородатые радикалы…
Ее плечи зябко передернулись.
– Тяжело было? – спросил я сочувствующе.
– Еще как, – ответила она убитым голосом. – В целях безопасности меня часто перевозили с места на место. Везде насиловали по три-четыре человека, но это пустяки, это мне даже нравилось, а вот то, что нет туалетной бумаги, а только вода в кувшине, – это бесит и сейчас.
– Ислам, – сказал я. – Нужно выказывать уважение чужой культуре. Кстати, она не такая уж и чужая.
– Что?
– Почему-то вавилонскую чтим, – пояснил я, – ассирийскую, хеттскую, финикийскую, а вот ислам, что целиком основан на Библии, как и протестантство, кстати, вызывает некоторую неприязнь…