Кавалер Красного замка - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, — сказала дочь королевы, — неужели будет конец нашей несчастной участи?
— Не ловушка ли этот листок? — спросила Елизавета.
— Нет, нет, — сказала королева, — этот почерк мне всегда напоминал присутствие таинственного друга, но друга честного и верного.
— Кавалера? — спросила дочь королевы.
— Его самого, — отвечала королева.
Принцесса Елизавета сложила руки.
— Прочитаем каждая потихоньку эту записку, — продолжала королева, — чтобы, если одна из нас забудет что-нибудь, другая вспомнила.
И все трое прочитали глазами; но когда доканчивали чтение, дверь из комнаты заскрипела на петлях. Обе принцессы обернулись. Одна королева не изменила своего положения, только каким-то почти незаметным движением она поднесла билетик к голове и спрятала в своей прическе.
Дверь отворял муниципал.
— Что вам угодно, милостивый государь? — спросили в один голос принцесса Елизавета и дочь королевы.
— Гм, — заметил муниципал, — кажется, сегодня вечером вы ложитесь поздненько…
— Разве община издала новый указ, определяющий, в котором часу мне ложиться в постель? — сказала королева, обернувшись с обыкновенным видом своего достоинства.
— Нет, гражданка, — отвечал муниципал. — Но если это необходимо, пожалуй, издадут.
— А покуда, милостивый государь, — сказала Мария-Антуанетта, — имейте уважение не говорю к комнате королевы, но к комнате женщины.
Муниципал проворчал что-то сквозь зубы и удалился.
Через минуту лампа погасла, и три дамы по обыкновению разделись в потемках: темнота служила им покровом стыдливости.
На следующий день, в девять часов утра, королева перечитала в постели вчерашнюю записку, чтобы ни в чем не уклониться от заключавшихся в ней инструкций, изорвала на части, почти неосязаемые, потом оделась за занавеской и, разбудив сестру, пошла будить дочь.
Спустя еще минуту она вышла и позвала карауливших муниципалов.
— Что тебе надо, гражданка? — спросил один из них, явившись в дверях, между тем как другой продолжал завтракать, не обращая внимания на зов королевы.
— Милостивый государь, — сказала Мария-Антуанетта, — я сейчас была в комнате у дочери… Бедняжка в самом деле больна… У нее от беспокойства распухли и ломят ноги. Вы знаете, что я осудила ее на это бездействие. Мне было позволено прогуливаться в саду. Но так как проходить туда надобно мимо дверей комнаты, в которой жил когда-то мой муж, то у меня разрывалось сердце, силы изменяли мне, и я возвращалась, довольствуясь прогулкой по террасе. Теперь этой прогулки недостаточно для моего бедного ребенка. Итак, прошу вас, гражданин муниципал, попросить у генерала Сантера, чтобы мне предоставлено было право пользоваться данной мне свободой… Я вам буду за это очень благодарна.
Королева произнесла эти слова так нежно и вместе с тем с таким достоинством; она так хорошо избежала всякого титула, могущего оскорбить республиканскую стыдливость ее собеседника, что он, явившись, как большая часть этих людей, с покрытой головой, мало-помалу приподнял с нее простой колпак и, когда королева договорила, поклонился ей, сказав:
— Будьте спокойны, сударыня; у гражданина генерала попросят позволения, которого вы желаете.
Потом, уходя как будто за тем, чтобы самому убедить себя, что он уступил справедливости, а не слабости, муниципал повторял:
— Справедливо, справедливо, что ни говори, а справедливо.
— Что там справедливого? — спросил другой муниципал.
— Чтобы эта женщина пошла прогуливаться с больной дочерью.
— А еще чего надо ей?
— Да просит прогуляться с часок по саду.
— Вот вздор! — возразил тот. — Пускай-ка лучше попросит позволения пройтись от Тампля до площади Революции; вот эта прогулка действительно освежит ее.
Муниципал докончил завтрак и ушел. Королева, в свою очередь, попросила позволения позавтракать в комнате у дочери, что и было ей позволено.
Дочь королевы, чтобы подтвердить слух о своей болезни, не встала, и принцесса Елизавета и королева сидели возле ее постели.
В одиннадцать часов по обыкновению пришел Сантер. Приход его был возвещен барабанным боем и появлением нового батальона и новых муниципалов, пришедших на смену тем, которые кончили караул.
Осмотрев вступающий и выступающий батальоны, он порисовался на тяжелой, коренастой лошади посреди тампльского двора и потом остановился. В это время к нему обычно обращались, кому надо было, с требованиями, доносами и просьбами.
Муниципал воспользовался свободной минутой и подошел к генералу.
— Что тебе? — отрывисто спросил Сантер.
— Гражданин, — отвечал муниципал, — я пришел по просьбе королевы…
— Это еще что? От какой королевы? — перебил Сантер.
— Ах, в самом деле! — сказал муниципал, удивляясь собственному увлечению. — Что это сорвалось у меня с языка?.. Неужели я с ума сошел? Я пришел по просьбе мадам Вето…
— Давно бы так; теперь я понимаю. В чем же дело?
— Я пришел сказать, что маленькая Вето больна, кажется, от недостатка воздуха и движения.
— Так что же! Неужели и в этом обвиняют нацию?.. Нация позволила ей гулять в саду — она отказалась. Как угодно!
— Вот в этом-то и раскаивается она теперь и просит у тебя позволения прогуляться в саду.
— И ей никто не мешает. Слушайте, вы! — сказал Сантер, обращаясь к целому батальону. — Вдова Капет может прогуливаться по саду. Ей позволено нацией; да только смотреть, чтобы она не улизнула через стены… Случись это — я всем вам отрублю головы.
Шутка гражданина генерала была воспринята с гомерическим смехом.
— Я предупредил вас, а теперь прощайте. Еду в Конвент. Кажется, поймали Родана и Барбару, и дело идет о выдаче им паспорта… на тот свет.
Эта новость и привела гражданина генерала в приятное расположение духа.
Сантер поскакал галопом.
За ним вышел сменный батальон. Наконец муниципалы уступили место новопришедшим, которым Сантер дал инструкции касательно королевы.
Один из муниципалов пошел к Марии-Антуанетте и заметил, что она покраснела, а сестра мысленно благодарила бога.
«О, — думала она, смотря в окно на небо, — укротится ли твой гнев, господи, и десница твоя перестанет ли тяготеть над нами?»
— Благодарю вас, милостивый государь, — сказала королева муниципалу с той прелестной улыбкой, которая погубила Барнава и столько людей свела с ума. — Благодарю!
Потом, обратившись к своей собачке, прыгавшей около хозяйки и ходившей на задних лапках — животное понимало по глазам госпожи, что готовится что-то необыкновенное, — королева сказала:
— Пойдем, Блек, пойдем гулять.
Собака залаяла, запрыгала и, посмотрев хорошенько на муниципала, как будто понимая, что он обрадовал ее хозяйку, подползла к нему, махая длинным пушистым хвостом, и даже осмелилась приласкаться.
Муниципал, который, может быть, остался бы равнодушным к мольбам королевы, был тронут ласками собаки.
— Хоть бы для этого бедного животного, гражданка Капет, выходили вы почаще, — сказал он. — Сострадание велит заботиться обо всех созданиях.
— В котором часу, милостивый государь, можно нам выходить? — спросила королева. — Как вы думаете, солнце принесло бы нам пользу?
— Можете выходить когда захотите, — отвечал муниципал. — На этот счет нет особых распоряжений. Впрочем, я полагаю, что лучше бы в полдень, когда сменяют караульных. Это произвело бы менее движения в замке.
— Хорошо, в полдень, — сказала королева, прижимая руку к сердцу, чтобы унять его биение.
И она взглянула на этого человека, который, по-видимому, был не так жесток, как его собратья, и, быть может, за уступчивость желаниям узницы готовился погубить жизнь в борьбе, замышляемой заговорщиками.
Но в это мгновение какое-то сострадание смягчило сердце женщины; душа королевы встрепенулась; она подумала про десятое августа и трупы ее друзей, усеявшие дворцовые ковры. Она вспомнила второе сентября и голову принцессы Ламбаль, выставленную на пике перед ее окнами; ей пришли на ум двадцать первое января и голова ее мужа, умершего на эшафоте под шум барабанов, заглушавших его голос… Но королева подумала, наконец, о своем сыне, бедном ребенке, болезненные крики которого не один раз слышала она из своей комнаты, хотя не могла подать ему помощи, — и сердце ее огрубело.
— Увы, — прошептала она, — несчастье, все равно что кровь древней гидры, оплодотворяет жатву новых несчастий!
XXVI. Блек
Муниципал вышел, чтобы позвать своих товарищей и прочитать протокол, составленный смененными муниципалами.
Королева осталась с сестрой и дочерью.
Все трое переглянулись.
Дочь королевы обвила руками ее шею.
Принцесса Елизавета приблизилась к сестре и подала ей руку.