Кавалер Красного замка - Александр Дюма

Вместо того, чтобы дрожать при мысли о смерти за Мориса, Женевьева, напротив, находила в ней какое-то горькое блаженство.

Она любила молодого человека, любила больше, нежели это возможно женщине, которая не принадлежит себе. Это было для нее средством — отдать богу свою душу такой же чистой, какую получила от него.

Выйдя из дому, Моран и Диксмер расстались. Диксмер пошел по улице Кордери, а Моран побежал на улицу Нонандьер.

Дойдя до конца моста Марии, он заметил толпу зевак и любопытных, какая обыкновенно собирается во время и после происшествия на том месте, где происшествие случилось, как вороны слетаются на поле сражения.

Увидев это, Моран остановился; ноги у него подкосились, и он вынужден был опереться о перила моста.

Через несколько секунд он опять овладел собой с тем удивительным присутствием духа, которое обнаруживал в трудных обстоятельствах, смешался с толпой, расспрашивал и узнал, что десять минут назад захватили на улице Нонандьер, № 24, молодую женщину, вероятно, виноватую во вменяемом ей преступлении, потому что ее захватили врасплох, в то самое время, как она связывала свои пожитки.

Моран справился, в каком клубе будут допрашивать бедную девушку, узнал и побежал, куда ее отвели.

Клуб был битком набит любопытными, однако Моран локтями и кулаками расчистил себе дорогу к трибуне — и прежде всего ему бросилась в глаза высокая, благородная фигура Мориса, который с презрительной улыбкой стоял у скамьи обвиняемых, уничтожая своим взором разглагольствовавшего Симона.

— Да, граждане! — кричал Симон. — Да, гражданка Тизон обвиняет гражданина Лендэ и гражданина Лорена. Гражданин Лендэ хочет свалить свою вину на цветочницу, но, предупреждаю вас, цветочница скрылась, и след ее простыл. Аристократия составляет заговор и перекидывает мячик из рук в руки. Впрочем, мы видели, что гражданин Лорен улизнул из своей квартиры, когда явились к нему. И его не отыщете, как не отыщете цветочницу.

— Лжешь, Симон! — раздался грозный голос. — Он найдется!.. Потому что он здесь!

И Лорен ворвался в зал.

— Пропустите, — кричал он, расталкивая зрителей, — пропустите!

И он встал возле Мориса.

Появление Лорена, совершенно естественное, без рассчитанных эффектов, без напыщенности и со всей откровенностью и силой, свойственными молодому человеку, очень сильно подействовало на трибуны. Они принялись аплодировать и кричать: «Браво!»

Морис удовольствовался улыбкой и подал руку своему другу как человек, который сказал самому себе: «Я уверен, что недолго буду стоять один за скамьей обвиняемых».

Зрители с видимым участием смотрели на двух красивых молодых людей, которых обвинял гнусный сапожник из Тампля, как демон, завистник молодости и красоты.

Симон заметил, что на нем начинает тяготеть неприятное впечатление, и решился нанести последний удар.

— Граждане, — горланил он, — я требую, чтобы вы выслушали великодушную гражданку Тизон, требую, чтобы она обвиняла.

— Граждане, — сказал Лорен, — я прошу, чтобы сначала вы выслушали молодую цветочницу, которая только что арестована и, без сомнения, будет приведена сюда.

— Нет, — сказал Симон, — это опять какой-нибудь лжесвидетель, приверженец аристократов. Притом гражданка Тизон горит желанием осведомить правосудие.

В это время Лорен шепотом разговаривал с Морисом.

— Да, — кричали трибуны, — да!.. Показание гражданки Тизон!.. Да, да! Пусть она даст показание!..

— Здесь ли гражданка Тизон? — спросил президент.

— Разумеется, здесь! — закричал Симон. — Гражданка Тизон, что же ты не откликаешься?

— Вот я… здесь… — отвечала тюремщица. — Но если я дам показание, отдадите ли вы мне мою дочку?

— Между настоящим делом и твоей дочерью нет ничего общего, — сказал президент. — Дай сперва показание, а потом проси, чтобы возвратили тебе твое детище.

— Слышишь? Гражданин президент приказывает тебе представить показание! — кричал Симон. — Говори же!

— Подождите минутку, — сказал президент, изумленный спокойствием Мориса, обыкновенно строптивого, — постойте минутку. Гражданин, — продолжал он, обращаясь к молодому человеку, — не желаешь ли ты прежде сказать что-нибудь?

— Ничего, президент, — отвечал Морис. — Скажу разве, что Симону прежде следовало бы получше навести справки, а потом уже называть трусом и изменником человека, подобного мне.

— Толкуй, толкуй! — повторил Симон насмешливым тоном, свойственным парижской черни.

— Я толкую, Симон, — возразил Морис более с печалью, нежели с гневом, — что ты жестоко будешь наказан сию же минуту, когда узнаешь то, что случилось.

— À что, например, случилось? — спросил Симон.

— Гражданин президент, — сказал Морис, не отвечая своему ненавистному обвинителю, — я прошу вместе с моим другом Лореном, чтобы арестованная сегодня девушка была выслушана прежде, нежели позволят говорить этой бедной женщине, которой, без всякого сомнения, подсказали ее показание.

— Слышишь, гражданка, слышишь? — закричал Симон. — Говорят, что ты ложная свидетельница!

— Я… я… ложная свидетельница? — сказала Тизон. — Ладно, сейчас увидишь! Постой, вот увидишь!

— Гражданин, — сказал Морис, — велите хоть из жалости замолчать этой несчастной.

— Ага! Боишься, боишься! — кричал Симон. — Гражданин президент, я требую показаний гражданки Тизон.

— Да, да! Показания! — завопили трибуны.

— Тише! — закричал президент. — Возвращается Коммуна!

В эту минуту послышался на улице стук экипажа, который катили при громких криках и звоне оружия.

Симон с беспокойством обернулся к двери.

— Долой с трибуны! — сказал ему президент. — Твоя речь кончена.

Симон сошел с трибуны.

В это время жандармы вошли в залу, сопровождаемые наплывами любопытных, которые, впрочем, тотчас были оттиснуты назад, и к судилищу толкнули молодую женщину.

— Она ли? — спросил Лорен у Мориса.

— Да, да! Она самая!.. Несчастная женщина! Она погибла!

— Цветочница! Цветочница! — пробежал говор между трибунами, волнуемыми любопытством. — Это цветочница!

— Прежде всего я требую показаний от гражданки Тизон! — ревел сапожник. — Ты приказал ей, президент, дать показание, а, видишь, она молчит!

Призвали Тизон, и она начала донос, ужасный, с мельчайшими подробностями. По ее словам, цветочница была, правда, виновата, но Морис и Лорен были ее сообщниками.

Донос этот произвел невыразимое впечатление на публику.

Между тем Симон торжествовал.

— Жандармы, привести сюда цветочницу! — закричал президент.

— О, это отвратительно! — проговорил Морис, закрывая лицо руками.

Цветочница была вызвана и села внизу трибуны, напротив жены Тизона, показание которой открыло все ее преступление.

Обвиняемая приподняла свою вуаль.

— Элоиза! — вскричала Тизон. — Дочь моя!.. Ты здесь!..

— Да, матушка, — кротко отвечала молодая женщина.

— Зачем ты между двумя жандармами?

— Потому что меня обвиняют, матушка.

— Обвиняют?.. Тебя? — в отчаянии вскричала Тизон. — Кто же?..

— Вы, матушка!

Ужасающая тишина, тишина смерти вдруг спустилась на шумную толпу, и все сердца сжались тягостным чувством при этой страшной сцене.

— Это ее дочь! — шептали голоса. — Ее несчастная дочь!..

Морис и Лорен смотрели на обвинительницу и обвиняемую с чувством глубокого сострадания и почтительной горести.

Как ни хотелось Симону досмотреть до конца сцену, в которой, он надеялся, будут замешаны Морис и Лорен, однако же он старался увернуться от взглядов тетки Тизон, озиравшейся блуждающими глазами.

— Твое имя, гражданка? — спросил взволнованный президент у спокойной и покорной девушки.

— Элоиза Тизон, гражданин.

— Сколько лет?

— Восемнадцать.

— Где живешь?

— На улице Нонандьер, № 24.

— Ты ли продавала сегодня утром гвоздики муниципальному члену, гражданину Лендэ, который сидит на этой скамейке?

Девушка обернулась к Морису и, глянув на него, отвечала:

— Да, гражданин, я.

Обвинительница тоже устремила на свою дочь глаза, расширенные ужасом.

— Знаешь ли ты, что в каждой гвоздике было по записке на имя вдовы Капет?

— Знаю, — отвечала обвиняемая.

По залу пробежало движение ужаса и удивления.

— Зачем подала ты этот букет гвоздики гражданину Морису?

— Потому что видела на нем муниципальный шарф и думала, что он идет в Тампль.

— Кто твои сообщники?

— У меня их нет.

— Как! И ты одна составила заговор?

— Если это заговор, то я составила его одна.

— А знал ли гражданин Морис..?

— Что в цветах были записки?..

— Да.

— Гражданин Морис — муниципальный чиновник; гражданин Морис мог видеть королеву наедине во всякую пору дня и ночи. Если бы гражданин Морис захотел сказать что-нибудь королеве — ему не для чего было писать, он мог прямо с ней говорить.