Кавалер Красного замка - Александр Дюма

— Да.

— Гражданин Морис — муниципальный чиновник; гражданин Морис мог видеть королеву наедине во всякую пору дня и ночи. Если бы гражданин Морис захотел сказать что-нибудь королеве — ему не для чего было писать, он мог прямо с ней говорить.

— И ты не знаешь гражданина Мориса?

— Я видела, как он шел в Тампль, когда я была там с матушкой, но знаю его только потому, что видела один раз.

— Ну, что, негодяй! — закричал Лорен, грозя кулаком Симону, который, потупив голову и уничтоженный оборотом, какой принимали дела, пытался убежать незамеченным. — Видишь, что ты наделал?

Все взоры с глубоким негодованием обратились на Симона.

Президент продолжал:

— Так как ты отдала букет, так как ты знала, что в каждом цветке было по записке, то ты должна также знать, что было написано на этих бумажках?

— Без сомнения, знаю.

— Ну, так говори, что там было написано!

— Гражданин, — твердо отвечала девушка, — я сказала все, что могла и, главное, что хотела сказать.

— И отказываешься отвечать?

— Да.

— Знаешь ты, чему подвергаешь себя?

— Да.

— Может быть, ты надеешься на свою молодость, на свою красоту?

— Я надеюсь только на бога!

— Гражданин Морис Лендэ, — сказал президент, — гражданин Гиацинт Лорен, вы свободны. Коммуна признает вашу невиновность и ваш патриотизм. Жандармы, отведите гражданку Элоизу в тюрьму.

При этих словах старуха Тизон как будто проснулась, испустила ужасающий крик и бросилась, чтобы еще раз обнять свою дочь, но жандармы не позволили ей этого.

— Я прощаю вас, матушка! — крикнула девушка, покуда тащили ее.

Старуха Тизон испустила дикий рев и упала замертво.

— Благородная девушка! — прошептал Моран в тягостном волнении.

XXV. Записка

После рассказанных нами происшествий к этой драме, начинавшей развиваться со всеми мрачными подробностями, присоединилась, в виде дополнения, последняя сцена.

Старуха Тизон, пораженная тем, что случилось, покинутая теми, которые окружали ее, потому что даже в невольном преступлении есть что-то ненавистное, а убить матери свою дочь, хотя бы в избытке патриотической ревности — преступление ужасное, — старуха Тизон несколько секунд была совершенно неподвижна, потом приподняла голову, осмотрелась и, видя, что никого нет около нее, закричала и кинулась к дверям.

У дверей еще стояли кучкой любопытные, раздраженные более других. Увидев Тизон, они тотчас же расступились и говорили друг другу, указывая на нее пальцем:

— Видишь эту женщину? Она донесла на свою дочь!

Тизон закричала в отчаянии и побежала по направлению к Тамплю.

Но не пробежала она и трети улицы Мишель-де-Конт, как какой-то мужчина, закрывший свое лицо плащом, загородил ей дорогу.

— Ну что, теперь ты довольна? — сказал он. — Убила свое дитя!

— Убила свое дитя! Убила свое дитя! — вскричала бедная мать. — Нет, нет! Этого не может быть!

— Однако оказалось возможным: твоя дочь арестована.

— А куда отвели ее?

— В Консьержери; оттуда отправят в революционный суд, а ты знаешь, куда ведет из него дорога.

— Посторонись, — говорила Тизон, — пропустите меня!

— Куда ты идешь?

— В Консьержери.

— Зачем?

— Взглянуть на нее еще раз.

— Тебя не впустят.

— Все равно, позволят лежать у дверей; я не отойду от порога, покуда не выведут ее, и увижу ее еще раз.

— А что, если бы кто-нибудь обещал возвратить тебе дочь?

— Что вы говорите?

— Я спрашиваю: предположим, что кто-нибудь обещал бы возвратить тебе дочь, сделала ли бы ты все, что он велит тебе сделать?

— Все для моей дочери, все для Элоизы! — кричала женщина, в отчаянии ломая себе руки. — Все, все, все!

— Послушай, — продолжал незнакомец, — тебя наказывает сам бог.

— За что же?

— За мучения, которые ты накликала на бедную мать, подобную тебе.

— О ком вы говорите? Что вы хотите сказать?

— Ты часто доводила свою узницу до отчаяния, сквозь которое проходишь теперь сама, за свои доносы и жестокости. Господь наказывает тебя смертью любимой дочери.

— Вы сказали, что есть человек, который может спасти ее?.. Где же он? Чего хочет? Чего требует?

— Человек этот хочет, чтобы ты перестала преследовать королеву, просила бы у нее прощения за все нанесенные тобой оскорбления и что если бы ты заметила, что этой женщине — она также страдающая мать, она также плачет в отчаянии, — если бы ты заметила, что этой женщине по какому-нибудь неисповедимому случаю представится возможность бежать, то ты содействовала бы этому побегу, сколько достанет у тебя средств, вместо того, чтобы ему препятствовать.

— Послушай, гражданин, — сказала Тизон, — не ты ли этот человек?

— Так что же?

— Обещаешь ты спасти мою дочь?

Незнакомец молчал.

— Обещаешь ли ты? Обяжешься ли, поклянешься ли мне? Отвечай.

— Послушай, все, что мужчина может сделать для спасения женщины, я сделаю для спасения твоего детища.

— Он не может спасти ее! — завопила Тизон. — Не может спасти! Значит, он лгал, когда обещал спасти ее!

— Сделай, что можешь, для королевы, я сделаю, что могу, для твоей дочери.

— Какое мне дело до королевы! Это мать, у которой есть дочь, вот и все! Если отрубят кому-нибудь голову, так уж не дочери, а ей. Пусть отрубят мне голову и спасут мою дочь! Пускай ведут меня под гильотину, только бы ни один волос не упал с головы дочери, и я пойду припеваючи тра-ла-ла!

И Тизон принялась петь ужасающим голосом, потом вдруг замолчала и залилась хохотом.

Человек в плаще, по-видимому, также испугался этого начала помешательства и отступил на шаг.

— О, ты не уйдешь так легко! — в отчаянии сказала Тизон, ухватив его за плащ. — Нельзя говорить матери: сделай то-то, и я спасу твое дитя, а потом прибавлять: «может быть». Спасешь ли ее?

— Да.

— Когда же?

— Когда поведут ее из Консьержери на эшафот.

— Зачем ждать? Почему не сегодня ночью, не сегодня вечером, не сию минуту?

— Затем, что не могу.

— А, не можешь! — кричала Тизон. — Видишь, что не можешь… А я так могу!

— Что же ты можешь?

— Могу преследовать узницу, как ты называешь ее. Могу наблюдать за королевой, как ты говоришь, аристократ ты этакий! Могу входить в темницу во всякий час, днем и ночью — и буду делать это. А чтобы она убежала — об этом еще мы потолкуем… Увидим, убежит ли она, если не хочешь спасти мою дочь? Голову за голову — хочешь? Мадам Вето была королевой — знаю; Элоиза Тизон бедная девушка — знаю; но перед гильотиной нет разницы.

— Итак, пусть будет по-твоему! — сказал человек в плаще. — Спаси ту, и я спасу эту!

— Поклянись.

— Клянусь.

— Чем?

— Чем хочешь.

— Есть у тебя дочь?

— Нет.

— Так чем же тебе клясться тогда? — сказала Тизон, в отчаянии опустив руки.

— Клянусь могилой моего отца.

— Не клянись могилой — накличешь несчастье! Боже! Боже! Как подумаю, что дня через три и мне, может быть, придется клясться могилой моей дочери!.. Дочь моя, бедная моя Элоиза! — вскричала Тизон таким громким голосом, что многие растворили окна.

Увидев, что отворяются окна, второй мужчина отделился от стены и подошел к первому.

— С этой женщиной нечего делать, — сказал первый второму, — она помешана.

— Нет, она мать, — отвечал тот и увел своего товарища.

Когда они начали удаляться, Тизон как будто образумилась.

— Куда же вы? — кричала она. — Спасать Элоизу? Так подождите, и я пойду с вами. Подождите же!.. Подождите!

И несчастная мать с криком побежала за ними; но на первом же повороте улицы потеряла их из виду. Не зная, куда повернуть, она с минуту стояла в нерешительности, смотря во все стороны, и, видя себя одинокой посреди ночи и безмолвии, этого двойного символа смерти, она испустила раздирающий душу крик и без чувств рухнула на мостовую.

Пробило десять часов.

Одновременно пробили часы и на башне Тампля. Королева сидела в знакомой нам комнате у чадящей лампы между своей сестрой и дочерью и, закрытая от взоров муниципальных чиновников дочерью, притворившейся, будто она обнимает свою мать, читала записку, написанную на тончайшей бумажке и таким мелким почерком, что глаза ее, обожженные слезами, едва разбирали написанное.

Вот содержание записки:

«Завтра, во вторник, попроситесь выйти в сад, что, без всякого сомнения, позволят вам, потому что приказано сделать вам эту милость, как только вы попросите. Обойдя сад три или четыре раза, притворитесь, что вы устали, подойдите к харчевне и попросите позволения у старухи Плюмо посидеть у нее. Там через минуту сделайте вид, что вам сделалось еще хуже, и упадите в обморок. Тогда запрут двери, чтобы оказать вам помощь, и вы останетесь с принцессой Елизаветой и дочерью. Люк погреба тотчас отворится. Бросайтесь в это отверстие с вашей сестрой и дочерью — и вы трое будете спасены».