Отважный муж в минуты страха - Святослав Тараховский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ноги вывели его в коридор, должны были довести до входной двери и вынести на улицу, но вдруг, не подчинившись, повернули и потащили Сашу к комнате переводчиков. Как будто решили за него, что увидеть ее издали, хоть одним глазком, просто увидеть и уйти — ничем ему не грозит.
Увидел, что на месте ее нет.
И его увидели.
Почтенный господин Гахремани, отец Мехрибан, сразу вышел к нему в коридор.
— Раис, дочь просила передать, что заболела. Неделю будет болеть. Я надеюсь, вы все понимаете, раис…
Понимал ли он? Еще бы. Скотина Макки дал ему сорок восемь часов, но прихватил Мехрибан заранее. Чтоб давить на него, чтоб вынудить его на звонок и согласие. Примитивный неизобретательный шантаж. Господи, как они все похожи. Что ГБ, что ВЕВАК — один черт, дружки не разлей вода. Удачная пакость одних мгновенно пускается в ход другими. Браво. Аплодисменты. Но нет, Макки, зря ты надеешься на благорасположение начальства, тебе не обломится, я тебя подведу. Хотя… я ведь тоже надеюсь на милость своих гэбэшных хозяев, разве не так? Так. Мы с тобой, Аббас, в одном и том же дерьме. Нас с тобой не жалко, друган, жалко только Мехрибан…
Ехал по городу среди оранжевых такси и думал о персиянке.
Внезапно мысли его перескочили на Светлану, и утробная, ознобная тоска по ней, по Москве и по дому перехватила горло. «Светка, родная, я запутался, помоги», — мысленно закричал он ей через тысячи километров, уверенный в том, что она его услышит и поможет.
В этот момент он без ошибки почувствовал, что стоит ему воочию увидеть Светку, а еще лучше, коснуться ее руки, как страсть к Мехрибан выйдет из него, как ненужный выдох, и испарится навсегда. Он не верил в бога, но в проникающее, дальнее могущество Светки верил, как и в то, что она, вместе с родителями и дедом, постоянно его оберегает. Только сейчас он вдруг сообразил, почему никогда не придавал значения изменам. Потому что явление под названием Светка и его измены не имеют между собой ничего общего. Потому что, изменяя, он изменяет не Светлане, но только самому себе. Сам изменяет, сам себя за это казнит — так было после Анжелки. Или не казнит, так происходит после Мехрибан. Но если у Светки другое мнение, он сумеет ее переубедить, он вымолит прощение, потому что любит ее.
«Захматкеш» было выложено буквами на фасаде двухэтажного кирпичного здания. «Пан или пропал», — сказал себе Саша. Хотя прекрасно знал, что название газеты переводится как «труженик».
Подъезжая, вертел головой в поисках того, кто должен был ему пособить, но никого не смог обнаружить. «Спасибо тебе, Костромин, — подумал он. — Ты настоящий учитель».
29
Ласточку свою, бежевую «Волгу» с дипномерами примкнул к бордюру мостовой в пятидесяти метрах от редакции, и остаток пути прошел по серым плиткам тротуара как глубокомысленный уличный пешеход.
«Было тридцать шесть, осталось двадцать четыре, — думал он, — время еще есть, и вряд ли Макки предпримет что-нибудь радикальное до истечения ультиматума; так что у меня еще есть шанс все благополучно успеть: и обработать Наджи, и заручиться поддержкой Костромина».
Все ему было очевидно, кроме одного. «Ты идешь на это ради себя или ради Мехрибан?» — спрашивал он себя и не мог найти ответа. Пытался в это уравнение подставить ответ другой и вроде бы подходящий, что идет он на вербовку ради страны, в интересах Союза и как патриот, но этот ответ в уравнение никак не вставал, «не впрыгивал», как говорила когда-то так ценившая его математичка Клавдия Александровна, не впрыгивал потому, что был неправильным. Вопрос остался без ответа. «Не страшно, — решил он, — множество человеческих вопросов не имеют ответов».
Потревожил лежавшего у дверей мутноглазого пса; судя по сонной собаке, подумал он, давно никто в редакцию не заходил, но тотчас поправил себя, что это совсем не факт.
Седоусый охранник в черном френче с белыми ремнями, зацепив было Сашу взглядом, ни о чем его не спросил, но это Сашу не насторожило. Ток опасности уже покинул его, он был спокоен и расслаблен, он доверил себя судьбе. Узкий путь на второй этаж, проложенный меж завалами из старых газет, преодолел легко и даже изящно.
— Рад вас видеть, господин Наджи, — с порога главного кабинета мажорно объявил Саша. — Как самочувствие?
— О-о! Благодарю-у! А уж как я-то рад вас видеть! — просияв, ответствовал Наджи, подымаясь из неглубокого вертлявого кресла и протягивая гостю сразу обе мягкие изнеженные ладони. — Как ваше здоровье?
— Спасибо. Моя радость все равно вдвое больше вашей, — сказал, пожимая хозяину руки, Саша.
— Вы так думаете? В таком случае я не рад, я счастлив вас видеть, господин Сташевский, — сказал Наджи, указывая гостю на кресло напротив. — Счастье выше радости, согласитесь.
Оба поняли, что уже сказали друг другу «здравствуйте» и приветственная церемония завершена, пусть коротко, зато вполне традиционно. Оба поняли, что еще слишком рано говорить о делах. Бумага и деньги подогревали Сташевскому грудь, но он терпел.
Все тот же, на все руки, охранник в черном внес чай.
Последовала неторопливая церемония чая с очень важными разговорами о погоде, по ходу которых Саша все пытался сообразить, с чего начинать главную песню. Требовалась первая нота, единственная и точная. «Фальшь и разведка — две вещи несовместные», — сделал он открытие.
Солнце, выжигая комнату, заставляло его щуриться и невольно растягивать губы в узкой китайской улыбке.
И Наджи был мил, вежлив, вальяжен и сладок, в разговоре музыкально растягивал слова и фразы, постоянно употреблял «пожалуйста» и «о, будьте так любезны!», а с лица никогда не снимал улыбку, масленую и немного льстивую. «Манилов восточного разлива», — сказал себе Саша.
Все шло хорошо. Даже слишком.
— Господин Наджи, я приехал к вам затем, чтобы выразить свою самую серьезную благодарность, — сформулировал, наконец, Саша и порадовался точной восточной витиеватости придуманного захода. — Я имею в виду статьи, которые вы опубликовали в вашей газете.
— О, сущая ерунда. Орошение, танцы, спорт, что-то там еще. Не стоит ваших слов, — мягко отмахнулся Наджи, однако поднялся, задернул шторы, приложил палец к губам, имея в виду охранника, и объяснил: — Слишком много солнечной энергии…
«Счастье, что Манилов неглуп, — подумал Саша. — Сразу все сообразил. Симптом. Хочет, чует, но боится глаз и ушей. Боится глаз и ушей, но очень хочет».
— Помня о добром прошлом, двигайся в будущее. Так говорят ваши мудрецы, — сказал Саша и легким движением выложил из кейса на притемненный стол пачку денег… — Господин Наджи, я хочу предложить вашему вниманию новые печатные материалы…
— Хм… — мгновенно сработал условный рефлекс, и рука Наджи накрыла пачку старой газетой… — Обязательно почитаем и изучим. Очень интересно, господин Сташевский. Если подойдут, опубликуем. Но предупреждаю — если подойдут.
«Подлохматило, — с облегчением подумал Саша. — Сглотнул. Теперь легче».
— Сотрудничество — замечательная вещь, — сказал Саша. — Даже в нашем разделенном мире оно способно приносить таким журналистам, как мы с вами, взаимную пользу, не так ли?
— О, как красиво вы сказали! — радостно заулыбался Наджи. — Как кратко и правильно! Клянусь аллахом, как в рубай Хайяма!
«Пора», — подумал Саша. Выдохнул и снова набрал в легкие горячего воздуха.
— Потому, я думаю, самое главное, — сказал он, — чтобы сотрудничество осуществлялось по доброй воле, цивилизованно и, главное, на прочной договорной основе… — и еще одним легким движением распластал перед Наджи костроминскую бумагу.
«Я такой-то согласен оказывать услуги…» Пауза образовалась столь короткая, что слушатель со стороны едва бы ее различил; она оказалась достаточно длинной для того, чтобы Наджи прочел, осознал и, замотав головой, отодвинул бумагу от себя…
«Кашка бздит», — весьма кстати вспомнил Саша еще одно выражение Орлика: «Манилов киксует».
— Согласитесь, господин Наджи, — сказал он вслух, — именно прочная договорная основа дает возможность осуществлять сотрудничество долговременно и плодотворно… — и, снова пододвинув бумагу Наджи, изобразил на лице недоумение: что это вы вдруг? чего испугались, дорогой господин Наджи?
— Все так, — забито улыбнулся Наджи, — но у вас такая большая страна, а у меня такая маленькая газета — какие между нами могут быть договорные отношения? Лев не может дружить с зайцем… — Наджи мягко, но определенно переместил бумагу в сторону Саши…
«Абзац. Манилов уперся. Я знал. Дурак Костромин, осел я».
— Дело не в размерах, господин Наджи, в доброй воле сторон, а также в полном доверии, в настрое на позитив и взаимную выгоду… — заплетая такую словесную косицу, Саша хладнокровно накрыл бумагу второй пачкой извлеченных из кармана денег и возникший бутерброд снова передвинул к персу. «Я ваш друг, господин Наджи, берите, господин Наджи, я плохого не посоветую», — выражало при этом его лицо.
