Я знаю, кто меня убил - Ольга Геннадьевна Володарская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же ты гостей принимаешь? – поинтересовалась Ари.
– Я очень редко пускаю в дом посторонних, – ответил он. – А свои знают мою неприхотливость.
– Среди них есть цирковые родственники? Общаешься с ними?
– Нет. Те, что не спились, давным-давно из страны уехали.
Погрузив пакеты в багажник, они поехали к дому. Он был в пяти минутах.
Строение напоминало то, в котором жили Долгополовы в Энске. Типовая девятиэтажная, только с лоджиями, а не балконами. И на фасаде нет профиля Ленина.
Квартира тоже мало отличалась по планировке. Но у Ари с мамой она уютной была, а у Марка только отремонтированной. Интерьер безликий. И все же нашлось то, за что зацепиться глазу: фото. Их много. Все стоят в рамках. Марк взял это от отца. Но у Гурама они помещались на камине, а у его сына на тумбе в прихожей.
– Это мама? – спросила Ари, указав на один из снимков. На нем женщина обнимала льва.
– Да. Она лечила животных, с которыми выступали ее родственники.
– Ты как будто совсем на нее не похож. Разве что волосами.
– Это странно, но я, хоть и не напоминаю кавказца, копия Гурама.
– А вот и вы с ним. – Ари взяла рамку, в которую был заключен снимок отца с сыном. Оба на нем моложе, чем сейчас. У Гурама в бороде много черных волос, а Марк с мелированной челкой.
– Я экспериментировал с прическами, строго не суди.
– Ты тут похож на солиста мальчиковой группы, – хихикнула Ариадна. Но тут увидела еще одну фотографию. На ней юный Марк с крупным мужчиной в кепке и солнцезащитных очках. – Вот он, Рэмбо! – поняла она.
– Точно. Очки, кстати, не для понта. У сэнсэя была светобоязнь. Он повредил сетчатку на войне. Тогда же ногу потерял.
– Не знаешь, как сложилась его судьба после побега? – спросила Ари. Она понимала, что Рэмбо очень повлиял на Марка. Он не только помог ему избавиться от лишних килограммов, стать увереннее в себе… Он заменил парню отца! Гурама Марк любил, это очевидно, но будто не уважал.
– Рэмбо как в воду канул. Либо хорошо скрылся, либо убили его.
Они прошли в кухню. Марк выдал Ари сковородку, кастрюлю, дуршлаг, разделочную доску и нож. Все это искал. Точно, редко готовит.
– Если ты питаешься пельменями, как умудряешься сохранять стройность? – спросила она.
– Я от природы худой (в отца пошел, а он кощей до сих пор), просто меня раскормили. Сейчас я ем что хочу. Но и спортом занимаюсь, конечно.
– Каким?
– Футбол, волейбол. Играю два раза в неделю.
– Мне бы тоже заняться чем-нибудь.
– Запишись на танец живота. У тебя женственная фигура, будешь красиво смотреться в набедренной повязке с монетками. – Сделав комплимент, Марк обнял ее за талию, притянул к себе и смачно поцеловал.
– Не отвлекай меня, – пробормотала Ари, когда он оторвался от ее губ.
– Ты очень голодна?
– Нет, хот-дог сделал свое дело.
– Отлично. – Марк выключил газ, затем отобрал у Ари нож, бросил его в раковину, взял ее на руки и понес в спальню. Там уложил на кровать и стянул с себя джемпер.
– Только не пугайся, – сказал он.
Ариадна поняла, о чем он. На торсе был бугристый шрам. Он шел от груди до паха. Наискосок.
– В аварию попал два года назад. Вылетел через лобовое, распорол пузо. Медики думали, не выживу, залатали, как смогли.
– Шрамы украшают мужчину.
Он широко улыбнулся и накрыл Ари своим телом.
Глава 4
С телефона Эдуарда Петровича позвонила какая-то женщина. Назвалась Еленой. Сказала, что у ее отца инсульт, и продиктовала адрес больницы, в которую его увезли. Аня, естественно, помчалась туда, забыв о том, что обещала Паше подождать его в машине.
Пока ехала, рыдала. Это она довела отца до инсульта! Наговорила ему такого, что его сердце не выдержало… Или при инсульте другой орган страдает? Мозг, кажется? Аня совсем не разбиралась в болезнях.
Она добралась до больницы быстро. Ей было плевать на камеры и штрафы, что выпишут. А гаишников Аня, к с частью, не встретила.
– Ваш отец в реанимации, к нему нельзя, – устало проговорила женщина из регистратуры, к которой она обратилась. – Как переведут в общую палату, вам позвонят.
– Но я должна его увидеть!
– Не положено.
Аня вытащила из кошелька пятитысячную купюру и стала совать женщине.
– Уберите немедленно! – подпрыгнула она и бросила косой взгляд на потолок. Под ним висела камера. Но Аня была не в себе и этого не понимала.
– Пустите меня, умоляю…
– Вы глухая? В реанимацию даже ближайшим родственникам вход запрещен.
– Вам дать больше денег? Переведу на карту.
– Я сейчас охрану вызову!
Тут Аня почувствовала прикосновение к своей руке. Дернулась.
– Это я вам звонила, – проговорила женщина в годах. Симпатичная, крупная, в элегантных очках. – Отойдем?
И оттащила Аню.
– Что вы тут устроили? Нельзя так!
– А как можно?
– Нужно действовать аккуратнее. Я уже обо всем договорилась, ждала вас.
– То есть нас пропустят?
– Теперь уж и не знаю…
– А вы, собственно, кто? Я думала, мне врач или медсестра звонит с папиного телефона.
– Я давняя подруга Эдика. При мне с ним случилось неладное. Я тут же набрала 112. Благо «Скорая помощь» оказалась действительно скорой, а не медленной, и ваш отец жив.
– Как он?
– Состояние тяжелое, но он в сознании. А сейчас нам нужно уйти в тень. Пойдемте, выпьем кофе и вернемся через полчасика. Авось о вашей выходке подзабудут и не станут вызывать охрану, когда мы зайдем в отделение.
Аня не стала спорить с Еленой. Она рассуждала разумно и держалась собранно, спокойно. При этом не выглядела сухарем, она переживала, сочувствовала, просто хорошо себя контролировала. Истеричкам, к коим девушка отнесла и себя, нужно держаться таких людей.
– Вы не в полиции работали? – спросила Аня, когда
