Скорпика - Грир Макаллистер

не совсем правильно. Ухо, над которым начинался шрам, было ниже другого по крайней мере на полдюйма. Ее челюсть также не соответствовала норме, шрам пролегал как веревка между нижней губой и подбородком, поэтому половина ее лица была громоздкой и неуклюжей, а другая половина – острой и худой.

Шрам, пересекающий ее лицо, блестел серебром, улавливая и отражая тусклый свет лампы, создавая неземное, призрачное мерцание в темноте.

Джехенит знала, что разглядывает ее, но ничего не могла с этим поделать. Великанша сказала:

– Одна монета, чтобы посмотреть, пять – чтобы потрогать.

– Извините, – сказала Джехенит, а через мгновение добавила: – Госпожа.

– Госпожа? – Женщина приподняла широкую бровь.

– Мне неизвестно ваше имя, – сказала Джехенит.

– Меня зовут Фасик. Наверняка ты слышала обо мне. Страшная великанша со своей бандой Скитальцев? Умирала десятки раз, но всегда возрождалась?

– Прости, – сказала Джехенит. Она была в растерянности. Они все выжидали, но ничего не происходило. Тогда она задумалась над тем, что сказала великанша, а потом спросила: – А правда насчет смерти?

– Более или менее, – весело продолжала великанша. – Я имею в виду, что между смертью и приближением к ней нет особой разницы. Все становится темным, а если повезет, то снова появляется свет. И история получается гораздо интереснее. Люди дважды подумают о том, чтобы убить тебя, если ты не умрешь.

Джехенит задрала подбородок. Она тяжело сглотнула и встретилась взглядом с глазами великанши, внутренне вздрогнув от того, как заметный серебряный шрам тянулся по коже женщины, словно след, словно веревка, словно змея.

– Очевидно, – сказала она, – кто-то постарался.

Фасик почти с любовью провела кончиком пальца по шраму, от уха и по диагонали до подмышки, где предположительно заканчивался след.

– И ей это почти удалось. Некоторые смерти оставляют след, а некоторые – нет. Меня топили, кололи, замораживали, вешали. И я все еще здесь. Уверена, что ничего из этого не припоминаешь?

– Прости, – снова произнесла Джехенит.

– Правда? Я так разочарована, – с очевидной искренностью сказала великанша.

Эминель зашевелилась. Когда Джехенит посмотрела на девочку, она не могла думать ни о чем, кроме того, как уязвима ее дочь, что они обе находятся во власти этих чужаков. Она подумала о том, чтобы протянуть руку вниз и погладить девочку по волосам, но для этого пришлось бы спуститься обратно в углубление.

Раздался другой голос:

– Они не здешние, Фасик.

Джехенит обернулась. Из тени вышел еще один мужчина.

Тени начали бледнеть, рассвет уже наступал. Лампа все еще была нужна, но очертания группы с каждым мгновением становились все четче, детали их лиц – все более различимыми. Джехенит заметила округлую выпуклость за неповрежденным ухом Фасик: как она поняла, это было навершие огромного меча, который великанша носила на спине.

– Почему ты так решил, Гермей? – спросила великанша.

Мужчина, вышедший вперед, был достаточно стар и мог быть отцом любого из них, подумала Джехенит. Она задумалась, не родственник ли он близнецам, но сходства не было. У него были глубокие морщины на лице и проворные, изящные пальцы, которые, казалось, крутили воображаемую монету. Как и близнецы, он был одет так, чтобы исчезать. Из всей группы только великанша носила запоминающуюся одежду: ее туника была темного, мерцающего зеленого цвета, как у мясной мухи, а низкий вырез украшен серебром в тон ее шраму. Возможно, потому что не было никакой надежды слиться с толпой, она выбрала свой собственный способ выделиться.

Гермей ответил:

– Всего лишь предположение. Но знаешь, я умею угадывать.

И тогда Эминель, моргнув, спросила:

– Мама?

– Тише, черу, – сказала Джехенит своей дочери.

Но девочка сидела в углублении у их ног, широко раскрытыми глазами глядя на чужаков наверху. Великанша присела на открытую дверь рядом с отверстием, наклонившись к лицу Эминель. Огромный меч, перекинутый по диагонали через спину, лишь один раз сильно стукнулся о дерево, когда она устроилась.

– Не бойся, дитя, – сказала она. – Мы не причиним тебе вреда. Но нам нужна ткань, которую ты держишь.

Девочка посмотрела вниз на великолепную голубую ткань и сказала:

– Но это мое одеяло.

– Можешь взять другое. А сейчас нам нужно уйти, пока…

Но тут в дверном проеме раздался лязг, и еще до того, как Джехенит полностью осознала происходящее, разбойники выстроились перед ней, закрывая Джехенит обзор на вновь прибывших, а им – на все, что находилось позади нее, включая углубление и Эминель внутри.

– Бессемер, – сказал один из близнецов. – Тебе здесь нечего делать.

– Разве? – раздался глубокий голос.

Фасик плавно поднялась и встала между близнецами, а Гермей повернулся так, чтобы прижаться спиной к ее спине. Он почти случайно потянулся к запястью Джехенит и обхватил его рукой. Он поднес палец к губам, чтобы заставить Эминель молчать, но хотя девочка и пыталась заглушить свой писк страха, ей это не совсем удалось.

– Тебе лучше идти дальше, – громко, твердо сказала Фасик в сторону дверного проема.

– Неужели? Или я все-таки взгляну на девочку, которую вы прячете?

Великанша сказала:

– Она с нами. Так что кроме открытой дороги тебе ничего не светит. Может быть, стоит посмотреть, что можно найти в направлении Скорпики.

– С вами? Девочка? – Голос был холодным и темным, как берег ночной реки. Джехенит почувствовала, как в груди завязывается тугой узел беспокойства. Когда Фасик сместилась, Джехенит повернула голову и успела лишь мельком взглянуть на мужчину в дверном проеме, на руку, покрытую густыми волосами, словно противник разбойников был не человеком, а животным.

Звон огромного меча Фасик, выскальзывающего из ножен, казалось, длился вечно. Металл бил по коже: два удара, три удара сердца, четыре.

– С нами, – заверила Фасик. – Так что иди своей дорогой.

Тишина была оглушительной. Взгляд Джехенит встретился с глазами Гермея. Он лишь слегка покачал головой. Тишина тянулась, накапливалась, становилась осязаемой. Джехенит чувствовала, как она тяготит ее. На запястье выступили капельки пота. Гермей крепче сжал руку, вероятно, без всякого умысла.

Затем, наконец, напряженная тишина разорвалась. Раздалось звяканье и лязг, что-то похожее на драматический вздох, затем звук удаляющихся шагов. Потом снова наступило молчание, во время которого Джехенит внимательно изучала лицо Гермея – тот выглядел спокойным, слава Велье, – и наконец, долгое ожидание: шаги становились все тише и тише, пока не стихли совсем.

Повернувшись к матери и ребенку, Фасик нарушила молчание:

– Думаю, вы отправитесь с нами. Уверена, что мне не пришлось солгать из-за тебя.

Джехенит сказала:

– Очень великодушно с вашей стороны.

– Я принимаю решения не по доброте душевной.

– А почему? – спросила Эминель, и ценная голубая ткань натянулась на ее плечах, а у ее матери свело живот. Она не могла придумать хороший ответ на этот вопрос, поэтому и не задавала его.

Фасик