Древнее сказание - Юзеф Крашевский

Дива, нечего делать, вторично изложила ему все происшедшее.

— Мне жаль Домана, — сказал Визун, выслушав ее со вниманием, — он был еще ребенком, когда я его знал, я носил его на своих руках. Он обещал быть хорошим малым… И пришлось же ему погибнуть не на войне, не на охоте, а от руки женщины… Срам и позор!

— Что же мне было делать… Неужели не защищаться? — спросила Дива. — Дикий зверь, червь ничтожный, и тем дано подобное право! Женщина, стало быть, лишена его?…

Старик не сразу ответил; нахмурившись, он окинул ее диким взором.

— Ты его, надо быть, ранила… но, чтоб убить!.. Нет, нет, этого не могло случиться, — прибавил он.

Визун требовал, чтобы Дива обстоятельно объяснила, как именно она вонзила Доману нож; но бедная девушка сама теперь не могла понять происшедшего, тем более не сумела бы рассказать, откуда у нее явилось столько силы и мужества. Она молчала.

На следующий день после разговора ее с Визуном, как будто бы в наказание, заставили ее исполнять самую тяжелую работу: она должна была носить дрова, воду, мести и мыть храм, прислуживать всем. Наконец, приказали ей делать то, чего она и дома никогда не делала — заставили ее варить пищу для других. Перепадало немало ей колкостей, разных двусмысленных улыбок; при этом старшие из ее подруг при всяком случае оказывали ей явное пренебрежение. Дива все это переносила молча, ни вздохом, ни жалобой не сетуя на своих подруг. Этим избавилась она от назойливых женщин, которые, заметив, что колкости их и насмешки мало действуют на красавицу, решились оставить ее в покое.

Каждый почти день причаливали к острову лодки, переполненные путниками, из которых одни являлись сюда с желанием узнать будущее, другие с целью принести жертву Нии. Дива сторожила у огня в очередь и вне очереди. Здесь она была совершенно как у себя дома. Никто не мешал ей смотреть на уносящийся столб густого дыма, мечтать, не заботясь о том, что ее окружало.

Пищу для храмовых женщин обыкновенно приготовляли два раза в день, всего было вдоволь. Остатками кормили несметные количества разных птиц, тысячами кружившихся около храма.

Прошло уже десять дней с того времени, когда Дива в первый раз села у священного огня и бросила в него первую лучину. Тогда ее считали последней, теперь она стала первой: все как-то невольно начали ей подчиняться… Дива явилась сюда не с тем, чтобы управлять или царствовать, между тем власть как-то сама попала в ее руки; другие женщины, сами того не замечая, признавали в ней как бы свою начальницу; в лице ее восторжествовали те прекрасные свойства души, которые всегда и всюду заставляют любить и уважать одаренного ими человека. Ленивые, вечно полусонные женщины отдали в ее руки власть, беспрекословно слушаясь ее повелений. Она управляла, заботилась о них, работала и пользовалась их любовью. С некоторой боязнью, отчасти с завистью, смотрели остальные женщины на прелестную красавицу, до того она была хороша собою; природа словно создала ее для царства и власти.

Однажды, по обыкновению, Дива сидела у священного огня. Вдруг среди господствовавшей здесь тишины послышались около храма, разносясь по всему острову, какие-то странные крики; заметна была суетня, шаги торопливо бегающих в разные стороны людей звонко отдавались в воздухе; шум увеличивался с каждой минутой. Диву, успевшую уже привыкнуть к однообразию окружавшей ее обстановки, крики эти глубоко поразили. Внезапно поднялись занавеси, скрывавшие внутренность храма, и между двумя столбами, почти у самого огня показался Визун в праздничном облачении, в конусообразном колпаке на голове. Рядом с ним стоял мужчина высокого роста, крепкого телосложения, воспаленное лицо которого испугало Диву. На незнакомце был красный плащ, окаймленный золотой лентой и покрытый светящимися блестками. С левой стороны, под плащом, виднелся широкий меч. Вид этого человека, похожего на дикого зверя, с глазами, выражавшими кровожадность, и чувственными губами вызвал в душе Дивы впечатление подавляющего страха и ненависти. Она бы охотно убежала, если бы это было возможно.

Незнакомец, не снимая с головы украшенного перьями колпака, не поклонившись огню и Нии, не обращая на них никакого внимания, рассматривал сидящих у огня женщин. Долго он пожирал глазами то ту, то другую, но, раз остановившись на Диве, не мог от нее оторваться. Он сказал что-то шепотом Визуну, в ответ на что последний встряхнул головой. По-видимому, Визун не хотел исполнять приказания. Незнакомец настаивал на своем. Наконец, он два раза ударил старика по плечу, силой втолкнув во внутренность храма.

Старик нерешительными шагами подошел к Диве и, наклонившись к ней, сказал:

— Это наш милостивый князь… Он хочет, чтоб ты ему ворожила.

— Я ворожить не умею, — отвечала красавица, — ворожбе не прикажешь… Она — наитие духов… Во мне его нет…

В эту минуту с другой стороны подошла к ней Нания и шепнула ей на ухо:

— Ворожи, я напою тебя зельем… Ворожи… только говори лишь худое. Это злой человек… Мы закурим сейчас фимиам… Начинай, говори ему смело, что на ум взбредет… Он не посмеет ничего тебе сделать…

При этих словах старуха вынула сухие душистые травы, а на землю поставила железный треножник с углем. На уголья Нания бросила горсть сухой травы, и густой наркотический дым окружил, точно облаком, наклонившуюся над треножником Диву. Долго бедной пришлось терпеть незнакомое ей мучение. Она чувствовала, как какой-то хаос поднимался в ее голове; дым казался сонмом чудовищ; наконец, Дива потеряла сознание всего окружающего, ей представилось, что попала она в иной, неведомый мир… силы ее ослабели…

Две женщины поддерживали ее, без чего она, наверно, упала бы на пол. Вместе с упадком сил Дива почувствовала в себе громадную силу воли. Ей казалось, что она царица, что умеет преодолеть все преграды…

В таком состоянии повели красавицу перед князем, который стоял у частокола при входе в храм.

Дива, остановив на нем пристальный взгляд, силой воли заставила его опустить глаза. Князь вздрогнул.

— Будешь ворожить? — произнес он вполголоса.

— Буду, — ответила Дива. — Да, я буду тебе ворожить… Перед Дивой поставили широкий сосуд со священной водой.

Дива нагнулась над ним и начала всматриваться… Она увидела отраженным в воде безобразное лицо Хвостка.

Тот не спускал с нее глаз. Сначала он имел вид человека, иронически относящегося ко всему, что перед ним совершается, но постепенно лицо его стало бледнеть, и все более заметная дрожь начала пробегать по телу.

Стоявший рядом Визун повелительным взглядом, казалось, хотел вдохнуть в девушку то, что следовало ей говорить.

Минута томительного молчания предшествовала ворожбе.

— Темно! Темно! Ничего не вижу… — начала Дива. — Но вот… вижу красную струю… словно кровь течет… да… действительно кровь… всюду кровь… По реке плывут трупы, один, другой… больше… больше… тусклые их глаза ничего не видят… Снова кровь… потом чаши… дальше мечи блестят… Слышу крик: кровь за кровь!.. По реке плывет пара выколотых глаз… смотрят на меня… на костре лежит убитый старик… у столба молодой парень, на озере убитые воины — все кричат: кровь за кровь!.. Собаки воют, вороны каркают… кровь за кровь!..

Князь не выдержал: он стремительно кинулся к Диве, так что частокол затрещал.

— Э, ты, ворожея проклятая! — вскрикнул он. — Не начнешь ли ты иначе видеть и ворожить?…

— Не могу… Я говорю то, что велят говорить мне духи… Князь стоит в светлице… высоко… высоко… внизу люди убивают друг друга… крик, шум, кровь льется струей… Я слышу шум: собирается вече… на границе враги, дома свои бьются… В город! На столб! Кровь за кровь!.. Столб горит, город горит… стены, крыши все рушится… целая гора трупов… воронов целая туча… Уселись, каркают… клюют сердца тел еще не остывших… Кровь за кровь!..

Дива не была в состоянии продолжать; она лишилась чувств и упала на руки прислужниц. Князь дрожал всем телом: он сжимал кулаки, скалил свои громадные зубы, точно дикий зверь, собирающийся броситься на добычу… Хвостек ударил ногою сосуд: он опрокинулся, священная вода разлилась. Тем временем Диву снесли в храм… Хвостек молчал и только скрипел зубами.

Визун спокойно ждал.

— Проклятую эту ворожею связать да наказать посильнее плетьми! — кричал Хвостек вне себя от злости. — В яму ее, в темницу, пусть учится ворожить!..

На этот бешеный крик не последовало ответа. Женщины все разошлись. Князь искал глазами своих людей, но нигде не мог их заметить.

Визун бесстрастно наблюдал за каждым движением князя.

— Успокойся, — проговорил, наконец, старик. — Кто хочет знать будущее, должен довольствоваться тем предсказанием, какое внушают духи… Девушка в нем не ответственна.

Кругом никого не было. Визун пододвинулся к князю, вовсе не пугаясь его грозного вида.