Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

– Вы боитесь об этом думать? – спросила я и невольно вспомнила слова Макбета: «О том, что натворил я, – страх помыслить»[33].

– Да, – последовал ответ. – Но если я буду думать об этом, то узнаю правду. Я плохой человек. Моя болезнь здесь ни при чем. Это я сотворила зло.

Что Кезия имела в виду под «злом»? Надо было уточнить, и я задала интересовавший меня вопрос. Кезия, похоже, немного смутилась.

– Понимаете, Жан-Поль… он думал, что я, наверное, убила Марка, потому что испытывала к нему какие-то чувства. Ну то есть… такие чувства, какие женщины испытывают к своим бойфрендам. Но если я сделала то, что сделала, значит, внутри меня сидело зло. Выходит, во мне и в самом деле сидит дьявол. Разве не так?

Высказанная Кезией мысль показалась мне очень интересной, но сначала хотелось прояснить вопрос о «чувствах, испытываемых женщинами по отношению к своим бойфрендам». Я поинтересовалась, прав ли был Жан-Поль в своих предположениях. Моя пациентка нахмурилась.

– Нет, не думаю, – ответила она. – Правда, у меня никогда не было бойфренда, так что я могу ошибаться.

Это замечание поразило меня своей прямотой и бесхитростностью, а также печальным смыслом, хотя мне, кажется, удалось сохранить нейтральное выражение лица. Сонливость исчезла без следа. Я совершенно отчетливо понимала, что именно в этот момент в сознании Кезии формируется новая мысль, которой мне следовало уделить серьезное внимание и обязательно обсудить ее с пациенткой. Кезия между тем продолжила. Говоря, она запиналась, но было видно, что она настроена решительно.

– Я подумала, что если Марк… Ну, мать ведь никогда ничего толком не рассказывала про отца, вот я и подумала, что, может… он мог бы выглядеть как Марк. И еще – а что, если у нас с Марком был один отец и мы с ним родственники?

Значит, возможность родственной связи, а не романтическое увлечение, отметила я про себя. Это требовалось проверить.

– Вы ревновали Марка?

Пациентка на какое-то время задумалась, а потом просто сказала:

– После его ухода я грустила.

– Ухода? – переспросила я, думая, что Кезия имеет в виду смерть Марка.

– Да, в конце недели, перед выходными, он всегда уходил… на выходные он всегда отправлялся домой, и мне не с кем было разговаривать.

Итак, у привязанности Кезии к Марку могла быть еще одна причина. Ощущение того, что, уезжая на выходные домой, к своей семье, Марк словно бы бросает ее, будило в сознании Кезии воспоминания о том, как мать бросила ее, когда она была ребенком, и уехала в Великобританию, а также о других тяжелых для нее событиях. Например, о потере родины через несколько лет после отъезда матери, о смерти любимой бабушки и о болезненной для нее потере отца, которого она никогда не видела и не знала и представляла его себе похожим на дружелюбного уроженца Ямайки Марка. Потеря родных, переезд в другую, чужую для Кезии страну и возникшее на этом фоне ощущение утраты, способное быть для человека по-настоящему мучительным, – все это привело к психологической травме, которая могла быть просто проигнорирована или как минимум недооценена, когда у Кезии наступила фаза психического заболевания [34]. Периодические помутнения рассудка, которые выражались главным образом в утрате связи с реальностью, стали для пациентки еще одной, дополнительной психологической нагрузкой: то, что ее постоянно бросали, а вся ее жизнь, как ей казалось, состояла из потерь, вычеркивало из этой жизни любовь и создавало в сознании моей пациентки хаос.

В какой-то момент внутренняя боязнь Кезии, что ее снова оставят одну, переродилась в страх перед внешним нападением. Одному Богу известно, как долго она боролась с этим страхом. Должно быть, для нее он был непосильным грузом. Последние несколько минут сеанса мы с Кезией просидели молча, но это молчание было не менее важным, чем самый оживленный и откровенный диалог. Это было молчание двух товарищей, единомышленников. Мы с пациенткой словно бы вместе пережили некое опасное происшествие и сумели уцелеть (полагаю, так оно в какой-то мере и было). Когда я уходила, мы совершенно осознанно и со значением сказали друг другу «до свидания», словно обменялись подарками.

Мне предстояло многое обсудить с моим супервайзером и в первую очередь мое поразительное засыпание в ходе сеанса, больше похожее на потерю сознания. Моему старшему коллеге никогда не приходилось сталкиваться с чем-либо подобным, про себя же скажу, что за минувшие с тех пор тридцать лет со мной лишь однажды случилось подобное происшествие. Я тогда работала с пациентом-мужчиной, который долгое время находился в состоянии глубокой депрессии и был зациклен на суицидальных мыслях.

Вообще-то для психотерапевтов засыпание во время сеансов лечения – явление необычное. Как правило, работа у них не скучная и не убаюкивающая. Если же приступы сонливости все же возникают, то они обучены не поддаваться им, как и любым другим ощущениям и состояниям, которые могут появиться. Мне посоветовали в случае, если подобные приступы сонливости будут повторяться, постараться проанализировать возможные причины моего странного состояния – так же, как я обычно анализирую другие состояния и эмоции, возникающие во время сеансов.

В течение первых нескольких недель после смерти Марка Кезия несколько раз высказывала желание умереть. Это заставило моего супервайзера и меня задуматься над тем, не являются ли подобные суицидальные мысли и настроения слишком ужасными для сознания «образцового пациента». У нас начало формироваться мнение, что Кезия проецирует эти мысли на меня. Когда психотерапевты настолько проникают в сознание своих пациентов, что начинают в каком-то смысле идентифицировать их опыт со своим, это называется «проективной идентификацией». Этот термин означает, что сознание психотерапевта в определенной степени как бы входит в резонанс с искаженными мыслями и чувствами пациента. На поверхностном уровне это что-то вроде идеи, что нездоровое сознание может быть заразным. Когда мы пытаемся установить контакт с нашими пациентами, ставя себя на их место, некоторые наиболее атипичные аспекты их восприятия действительности могут передаться нам. В беседе с супервайзером я внезапно для самой себя призналась, что временами, когда я пыталась разобраться в сознании Кезии, мне начинало казаться, что я «тону». Поговорив об этом, мы пришли к выводу, что это могло быть моей реакцией на суицидальные настроения пациентки. Разум, активное сознание Кезии могли пытаться подавить ее природную живость, а вместе с ней и испытываемую ею внутреннюю боль, погрузив пациентку в «большую спячку», – этот интересный эвфемизм Реймонд Чандлер употреблял для обозначения смерти.

На следующем нашем сеансе я попыталась хотя бы частично объяснить все это Кезии. Однако, не сумев донести до нее главную мысль, я прямо спросила, возникало ли у нее когда-либо желание