Темная сторона Москвы - Мария Артемьева

Я больше не мог дышать в этой атмосфере. Сомнение? Оно убило меня. Наверное, я не ученый.

Я поступил как слабак, как нервная барышня. Воспользовавшись оплошностью родной милиции, которая почему-то не удосужилась взять с меня подписку о невыезде, я удрал из Москвы на Кавказ, уехал работать в заповеднике. Наверное, в моих свидетельствах уже не было никакого проку для Архипенко, но меня почему-то никто не разыскивал. Несколько лет я провел в Кабардино-Балкарии, в горах. Потом уехал в Одессу. Потом, когда родная тетушка моей матери объявилась в Израиле и прислала нам вызов, я начал собирать документы… На это ушла еще пара лет. Наверное, обо мне все забыли. В конце концов, мне удалось уехать и перебраться в США.

Как ни странно, но там моя судьба устроилась не в пример легче, чем у большинства эмигрантов: я даже смог работать по специальности.

Возможно, к тому времени у меня уже выработался инстинкт бегущего зверя: я научился приспосабливаться к действительности, мимикрировать.

О судьбе Андрея Киреева я так ничего и не узнал. Но однажды мне довелось на какой-то вечеринке в Принстоне разговориться с американским дипломатом, неизвестно как затесавшимся в компанию университетских преподавателей. И он рассказал мне совершенно дикую историю — о том, как диппредставительство США в Новой Гвинее крышевало некого господина Сигеру — агента ЦРУ. А занимался этот Сигера в Новой Гвинее тем, что разыскивал редкие растения по программе биологических войн для своей конторы. С помощью местного туземного князька он раздобыл экземпляр цветущей лианы, очень редкой. И замечательной, в частности, тем, что цветы ее — невзрачные, мелкие — обладали ужасающей способностью убивать одним только запахом.

На близком расстоянии запах воздействовал затормаживающе на быстрые нейроны мозга — человек как бы засыпал на ходу, впадал в ступор, или его начинало подташнивать — дурнота подступала, как перед обмороком. Но уж если человек умудрялся цветочки эти понюхать!.. Все. Незамедлительная смерть. Яд, полученный организмом через дыхание, вызывал такие мышечные судороги и спазмы, что кости трещали и ломались — хуже, чем при эпилепсии.

Цвела эта ужасная лиана крайне редко, недолго и только в идеально благоприятных условиях. Даже в природе не чаще чем раз в пять лет появлялись на ней смертоносные цветы.

— Вот такая капризная штучка, представляете, Антуан? — как будто даже сожалея, усмехался дипломат. — Не знаю, чем там у них кончилось, но, если мне не изменяет память, в ЦРУ так и не смогли приспособить эту капризницу к программе биологических войн. А ваши?

— В каком смысле? — не понял я.

— Ну, как же! — усмехнулся дипломат. — Я отлично помню: Сигера говорил, что у ваших краснопузых в Советах экземпляр ядовитой лианы тоже имелся. Сигера и узнал-то о ней через нашу разведку в Москве. Он просто перехватил злодейские замыслы коммунистов. Вашим коммунистам удалось создать это биологическое оружие, Антуан?

— Я ничего об этом не знаю, — судорожно глотнув, ответил я. И тут же, под насмешливым взглядом дипломата, пошел прощаться с хозяевами вечеринки.

Я так торопился, что, уверен — недалекий господин дипломат наверняка вообразил себе, будто я тороплюсь унести с собой какое-то свое знание о ядовитом анчаре.

Увы! Я торопился унести только свое сомнение. Больше ничего у меня не было в этой жизни.

И до сих пор нет.

В каждой бочке затычка

Парк Сокольники

— Юрчик, сбегай за квасом! — попросила мать. Обычно по субботам она стирала, занимая всю ванную бельем, а отец возился в гараже со старым ломучим «Запорожцем». Была как раз суббота, первая неделя школьных каникул. В этом году жара началась уже в мае, а теперь, в июне, в городе стояла еще и духота.

Мать, раскрасневшаяся от стирки, ненадолго вышла в кухню попить воды. И увидала в окно, как через дорогу, недалеко от входа в парк Сокольники, привезли бочку с квасом.

— Сбегай, Юрк, прям сейчас, пока очередь не набежала! — попросила мать. И полезла на антресоли, раскапывать там старый алюминиевый бидончик, который обычно использовался то под квас, то под топленое масло, если удавалось купить его на развес.

Пока мать мыла и споласкивала бидончик, очередь уже вызмеилась хвостом до угла. Все, впрочем, постарались ужаться в тень вековой липы, чтобы не жариться на солнце, и оттого очередь напоминала больше толпу…

— Кто последний? — вежливо спросил Юрка. Отозвался красномордый толстенный дядька в панаме и сетчатой майке:

— За мной будешь, пацан!

В руке у красномордого болталась авоська с трехлитровой банкой внутри.

Юрка послушно встал за красномордым и приготовился терпеливо ждать, с интересом разглядывая людей, бочку с квасом, продавщицу и сам процесс торговли. Это было занятно.

Квас привозили в бочках. И продавали, разливая из краника, с тележки из-под навеса.

В тени навеса стояла упитанная тетенька в белом, не слишком чистом халате и отпускала квас в кружки и «в личную тару». Из кружек пили отдыхающие в парке праздные граждане. В личную тару брали квас люди семейные, проживающие поблизости.

Юрка с завистью пялился на мужиков, заглатывающих по-бармалейски огромные кружки кваса — густого, ароматного, пенистого. Подначивая и торопя другу друга, они опрокидывали в себя поллитровые кружки, осушая их за пару минут, стремительно. Юрке же, чтоб такую кружищу кваса осилить, понадобилось бы минут двадцать, не меньше!

Особые кружки — с ручками, толстого неразбиваемого стекла, — шесть маленьких, пять больших, то и дело переходили из рук в руки. Продавщица еле успевала кое-как их сполоснуть. Красной полной рукой она давила на перевернутые вверх дном кружки, установив их на пластиковый белый подносик, холодная вода под давлением брызгала струей вверх, резвилась и прыгала внутри кружек, распуская солнечных зайчиков через все грани стекла. Руки у продавщицы были мокрые и в цыпках.

— Из кружек квас не пей — заразу подцепишь, — брезгливо предупреждала мать Юрку…

Он со вздохом переступил с ноги на ногу: жарко. Скорей бы уже очередь… Возьмет литр в бидон и отхлебнет немножечко сразу.

— С тарой, вперед! Кто пить — ждите. Кружки заняты, — объявила продавщица. Стоявшие впереди Юрки люди в очереди начали все как один оборачиваться назад — ни у кого не оказалось тары, и они должны были пропустить тех, кто стоял позади.

Красномордый дядька радостно рванул вперед, на ходу дергая из авоськи пузатую трехлитровую банку. Банка не поддавалась: толстые пальцы дядьки то и дело соскальзывали со стеклянных боков.

— Ну, что возишься? — заворчала продавщица. — Заранее тару готовьте. Давай, пацан!

Юрку подтолкнули сзади, и он быстро протянул бидон продавщице.

— Пацан за мной был! — завопил красномордый возмущенно.

— Зато у него бидон наготове, — рассудительно пояснил кто-то в очереди.

— Он же пионер. Всегда наготове, — пошутил кто-то еще.

— Успеете все, — устало проговорила продавщица. Она приняла у Юрки мелочь — ровно на один литр — и, подставив бидон под струю, повернула кран. — Ты банку-то доставай! — прикрикнула тетка на красномордого толстяка.

В этот момент струя кваса, звонко бьющая в дно бидона, внезапно смолкла, повисла тоненькой ниткой, а там и пропала вовсе.

— Вот вам и тара! — разочарованно взвыл измученный жаждой старичок из очереди.

Продавщица растерянно подергала кран бочки туда-сюда.

— Чёй-та?.. Не пойму. Эт чё такое?

Мощной рукой она стукнула в железный бок квасной бочки — та отозвалась глухим утробным звуком.

— Полная бочка-то! — уверенно заявила продавщица. — Утром полную наливали, а сейчас только одиннадцать. Кран, что ли, полетел? Или… застряло чего? Ах ты!..

Чертыхаясь вполголоса, она еще подергала кран — безрезультатно.

— Ну, ждите тогда, граждане. Не знаю, что такое… Придется Колю звать. У него ключи с пломбы.

Очередь сердито загалдела, но тетка, решительно отмахнувшись от народного гнева, сунула кассу — железную коробку — под бок и заковыляла к ближайшему гастроному, вызывать Колю.

— Я скоро! — бодро пообещала она.

Шумно обсудив неудачу, подрав глотки в свое удовольствие высказав массу нехороших пожеланий по адресу продавщицы, бочки и разнообразной тары, большая часть очереди разошлась по своим делам. Остались оптимисты и те, кому некуда было торопиться.

Юрка остался просто потому, что не знал, как быть — денег-то он отдал на литр, а бидон успел наполниться меньше, чем наполовину. Продавщица впопыхах не додумалась вернуть ему часть денег. И теперь мальчишка стоял, волнуясь и гадая, как лучше поступить.

Пока он мешкал, раздумывал и топтался на месте, продавщица вернулась с Колей — долговязым мужиком в синем халате. У Коли была унылая лошадиная физиономия и деревянная лесенка на плече.