Темная сторона Москвы - Мария Артемьева

А в тюрьму, конечно, неохота. Он и сообразил, что свидетелей никаких нет — морячок-то как храпел, так и храпит себе в машине, и вокруг никого.

Взял таксист покойника и отволок быстренько в овраг, листвой еще присыпал сверху.

«И поди, — думает, — докажи, что это я его ухайдокал. Мало ли: пьяный с поминок шел, в овраг свалился, вот и поминай, как звали!»

Вернулся к машине, морячка растолкал, говорит:

— Давай деньги плати! Катались-катались…

Морячок глаза протер, смотрит: а друга-то покойного нету.

— А друг мой где? — спрашивает.

А таксист, не смущаясь:

— Ушел, — отвечает. — Проснулся, попросил высадить. Цветы, кажись, купить захотел. Похороны же как-никак.

Морячок кричит:

— Какие цветы?! Да ты что, дядя, в своем уме?! Дружок-то мой мертвый!!!

Тут уже и таксист глаза выкатил и тоже орать:

— То есть как это — мертвый?!

— Да на, смотри! — Парень акт о смерти из кармана вытягивает и таксисту под нос. — Вот заключение. В ресторане еще от инфаркта умер. Я ж его сюда в крематорий вез. Морги у вас в Москве тесные — нигде моего Федю не брали. Я и хотел его в урну кремировать, чтоб потом до Владика без помех довезти.

Тут таксисту еще хуже поплохело: зря это он, оказывается, покойника-то трепал. Прямо вандал какой-то, зверь-изверг, а не таксист, муж и отец.

От сильных чувств и признался:

— Я его, говорит, Федю твоего, будил… Денег просил. Слишком интенсивно. Вот и приложил нечаянно об асфальт. Так я ж думал, что он живой!!! Сгрузил его после… тут. Где-то в овраге…

— Эх, и сволота, — морячок только плюнул. — Ладно, дядя. Пойдем Федю моего искать. Найдем — похороним честь по чести. Вину искупим. Я, конечно, тоже хорош — не доглядел.

Вылезли оба из машины и разошлись в разные стороны вдоль шоссе — мертвого Федю искать. А уж время за полночь. Одно хорошо: ночи летом светлые в Москве. Темнота кругом, но не совсем чтоб глаз выколи, а кое-что видно, если приглядеться.

Долго лазил морячок по оврагам, листву разгребал, шарил на ощупь. Тихо все, пусто. Кресты на могилках чернеют. Вымотался моряк, продрог от ночной сырости. Стали ему в голову разные нехорошие мысли закрадываться про всякие духи-призраки, про месть мертвецов и прочее, от чего кровь в жилах стынет. Махнул он на все рукой и решил: «Ладно, надо возвращаться. Утро вечера мудренее. Завтра по светлому снова сюда приеду, отыщу друга Федю и похороню его как следует. Нехорошо оно, конечно, вышло, да что поделаешь!»

Пошел назад, а машины нет нигде! Туда-сюда метнулся — нет машины. Что ж это, думает несчастный моряк, неужели бросил меня здесь таксист-мерзавец?!

Вдруг вдалеке ветка хрустнула. Моряк вздрогнул, глянул в ту сторону: какой-то темный силуэт у обочины. В канаву заполз, спрятался, только горб наружу торчит…

Мурашки тут же россыпью по позвоночнику побежали: моряк хладным потом облился при мысли, что он тут один на один с каким-то непонятным чудовищем. Но расхрабрился, сделал пару шагов навстречу — чтобы понять, кто это там прячется. Пригляделся: фу ты, черт! Да это ж машина! Точно, она, «Волга».

Стоит темная, без фар, без габаритов. И за баранкой никого. Странно.

«Удивительно, какой упорный таксист попался, — подумал моряк. — Все еще ищет Федю. Ну, пусть. Известно: кто клал — того и клад. А меня уж ноги не держат, такой день выдался тяжелый. Да и ночь не лучше… Посплю-ка я, пожалуй, тут, на заднем сиденье. Все равно ждать — без шофера-то не уеду».

Влез в машину, прилег на заднем сиденье и глаза прикрыл.

Вдруг сквозь сон чувствует — поехала машина.

Открывает глаза — за рулем по-прежнему никого. И мотора совсем не слышно — только шины шелестят. Как во сне, катится чертова колымага сама по себе — скрип-скрип и аккуратно так — к кладбищу подруливает… Ворота распахиваются, словно от ветра.

Что за наваждение? Моряк на заднем сиденье все руки себе исщипал в надежде проснуться.

Но от настоящего кошмара проснуться нельзя. Пронзило его страшное подозрение: не друг ли это его, Федя? Голос сразу осип, провалился куда-то. Еле выговорил:

— Федор? Это ты?

В ответ — тишина. Только всунулась в окно рука, в кладбищенской земле по локоть, и в баранку «Волги» вцепилась!

Моряк чуть дуба на месте не врезал.

Сердце у него в горле колотится, вжался в сиденье, словно примерз… Так и не мог пошевелиться. Но машина от кладбища все же отъехала и тишком-тишком до какого-то придорожного ларька добралась.

Завидев в том свое спасение, моряк, ухватился за ручку двери, дернул, что было сил, на дорогу шмякнулся задом, вскочил и дунул до самого метро без памяти, не оглядываясь. Не чуял, как и до гостиницы добрался, и спать лег. Сутки спал, пока весь хмель из дурной головы не вышел.

А дело-то, по правде, объяснялось просто: моряк в темноте машины перепутал.

Таксист-изверг поискал было Федю по оврагам и опомнился. Подумал: «И без того уже страху натерпелся. Еще ночью по кладбищу рыскать — сил моих на это уже нет. Поеду-ка домой. А то в жизнь с мертвяками этими не развяжешься». Плюнул на потерянные за поездку деньги, сел себе за баранку и был таков.

Но за то время у кладбища еще один какой-то «волжский бурлачок» встал. Проездом поломался, как на грех. Не мог завестись. Вот и толкал машину своим ходом до самого шоссе. А нечаянного пассажира в темноте проглядел, не заметил. Но это что ж? Бывают ошибки и почище того…

Проснулся морячок на следующий день только к вечеру. Голова с похмелья трещит, знобит после ночных похождений. Но хуже всего, конечно, муки совести:

— И как же это я Федю бросил? Эх, эх…

Сидит, чуть не плачет от стыда.

И тут вдруг с соседней койки укоризненный хрип:

— Да уж, Колян! Это ты точно неправ. И главное — где бросил?! На кладбище!!! Так тебя и разэтак, фраер, через колено!

Неописуемы в данной ситуации чувства бедного Коляна: он едва рассудка не лишился. Что говорить? Известно: врачебные ошибки дорого обходятся людям.

Впрочем, при более неудачных обстоятельствах они могли бы обойтись морячкам еще дороже.

Очень уж торопился давешний фельдшер со скорой. К тому же духота, жара, год солнечной активности. В общем, неправильно медик смерть констатировал, напрасно акт о смерти составил. А Федя, таксистом побитый, в овраге отлежался, алкогольная отрава из него на кладбище выветрилась… И к вечеру вернулся он в гостиницу живой и невредимый.

Колян ему все-таки обрадовался. Но потом. Попозже. Когда отошел от испуга.

А еще позже — надолго в тоску впал. Вспомнил, как пристраивал друга Федю по моргам, как в крематорий его вез… Упорство — хорошая черта. Но, если вдуматься — уж больно много ответственности налагает на человека.

Потерянные дети[9]

Лубянская площадь, магазин «Детский мир»

Странные слухи ходили о знаменитом на весь Советский Союз столичном магазине «Детский мир».

Это был единственный в стране магазин, который почему-то строили метростроевцы.[10]

Величественное здание, самый большой по тем временам универмаг в Европе занимал ни много ни мало — целый городской квартал, вписанный в границы нынешних Лубянской площади, Театрального проезда, улиц Рождественка и Пушечная.

Когда-то здесь находились торговые ряды и здание Лубянского пассажа.

Советские строители отчасти воспользовались наследием старины: магазин возвели на месте прежних фундаментов и сводчатых подвалов пассажа — над станцией метро глубокого залегания «Дзержинская» (сейчас — «Лубянка»).

И, подчеркивая особый столичный шик, это был единственный магазин в стране со своим отдельным входом в метро.

Магазин построили в рекордно короткие три года, впервые открыв его для публики 6 июня 1957 года.

Московские старожилы удивлялись соседству радостного «Детского мира» со зловещей Лубянкой (так именовали главное здание КГБ). Соседство и впрямь выглядело дико.

Дети же, входя в волшебное царство игрушек, ни о чем таком не задумывались. «Детский мир» был для них настоящей Страной Чудес, фантастическим миром счастливого детства.

Те, кто побывал там ребенком, надолго запомнили восхищение и страстный азарт приобретателя: «Неужели ЭТО может быть моим? Неужели ЭТО вообще МОЖЕТ БЫТЬ?!»

Весь нижний этаж — ярко украшенный внутренний световой дворик на месте бывшего пассажа — был заполнен игрушками. Был там громадный плюшевый медведь в человеческий рост, потрясающей красоты фарфоровые куклы, макеты кораблей и автомобили, огни и гирлянды, музыка и карусель…

У любого ребенка разбегались глаза и перехватывало дыхание при виде такого чуда. Да и родители, потрясенные сказочным изобилием, замирали от восторга.

Советские люди не были избалованы потребительским счастьем. Многие все еще недоедали, привыкнув к экономии на грани голода в войну и послевоенное время.