Искус - Дарья Промч

тюльпанов, от пунцовых и маково-красных до пепельно-розовых и совсем белых, как молоко, – потрясающе красиво, завораживающе красиво. Тут же розы и подсолнухи, пионы и амариллисы и ещё, и ещё… диковинные цветы, которые мне никогда не приходилось видеть, бутоны цвета летнего безоблачного неба, спелой малины, пёстрых бабочек. Божественно красиво, у меня перехватывает дыхание от всего, что предстаёт перед моими глазами.

– Красиво, правда? – это самое малое, что я могу сказать про увиденное.

– Да, это самый знаменитый цветочный рынок в Амстердаме. Хочешь цветов? Поставим на кухне, они будут вкусно пахнуть.

– Нет… срезанные цветы, они ведь медленно умирают…

– Мы тоже медленно умираем, если подумать. Это всё, что мы делаем с момента рождения. Медленно, необдуманно умираем.

– Они умирают быстрее…

– Но красивее…

– Нет, смерть не может быть красивой. Красива жизнь, смерть всегда печальна.

– Ну смотри…

Мы проходим мимо бесконечных лотков и сворачиваем к домам, на углу одного из которых висит самодельная табличка с непонятной надписью.

– Что здесь написано?

– Самая маленькая веранда во всём Амстердаме. Хочешь сюда?

– Давай попробуем.

Внутри довольно тесно, но вполне мило; я не привыкла ходить по кафе, не считая того судьбоносного раза в баре, где мы познакомились, но здесь меня довольно быстро окутывает спокойствие и редкое чувство защищённости. Мы садимся за небольшим столиком почти у самого входа и молча принимаемся изучать меню на диковинном языке, ни одной картинки вообще. За окном тихо прокатывают велосипеды, один, второй, третий. Потом по брусчатке цокает лошадь, тянущая за собой повозку, нагружённую бидонами молока (или мне показалось?). И снова никого, ни одной машины, почти как дома. Наконец, признав себя проигравшей в неравной борьбе с меню, Певица (и правда звучит диковато, может, согласиться на имя?) зовёт хозяйку, та неспешно подходит к нам и принимается на пальцах объяснять, чем у них можно поживиться.

– Что ты заказываешь?

– Чёрт его разберёт. Принесут – увидим, – говорит она свозь смех.

Буквально через пять минут приносят странные бутерброды, непонятную подогретую смесь молока, масла и апельсинового сока, домашнее печенье к ней. Хозяйка кафе, молодая голландка со светлыми вьющимися волосами, забранными в хвост, беспристрастно рассматривает нас, стоя за прилавком, обстоятельно и внимательно, но как-то безучастно, незаинтересованно.

Я накинулась на еду, забыв поблагодарить за неё: голод вдруг стал нестерпимым. Молоко с соком оказалось на редкость вкусным, бутерброды – хрустящими и нежными. Пока я с большим аппетитом поглощаю всё это, она цедит через соломинку апельсиновое молоко и задумчиво следит, как с тарелки исчезают бутерброды, неожиданно её лицо перестаёт являть собой смесь колотого льда и язвительной иронии, на их место приходит полная безмятежность.

Этот город будто спрятал нас, смешал с толпой, растворил, скрыл. Город, дух которого больше его самого. Здесь мы были никому не нужны, никому не было до нас никакого дела. Мы молча жевали, отказавшись от разговоров, от слов, которые всегда чем-то пахнут, от устремлений, от желания «казаться», так свойственного малознакомым людям. Здесь, в чужом огромном городе, где вывески означают что-то смутно угадываемое, а люди так не похожи на тех, среди которых я выросла, мне показалось на миг, что во мне, там, в самой тёмной глубине, тоже есть нечто прекрасное и свободное, сильное и бесстрашное. Нечто, о существовании чего я прежде даже не задумывалась.

– Ну как, теперь наелась?

– Всё очень вкусно, спасибо.

– Поиграешь со мной в одну игру?

– Игру? Какую?

– Правда на правду. Ты можешь задать мне любой вопрос, всё, что ты хочешь знать, но боишься спросить или стесняешься, а я обещаю отвечать тебе предельно честно. И наоборот. Главное условие – честность. Баш на баш, ты мне, я тебе. Как?

– А если ты спросишь что-то такое, что я не хочу рассказывать?

– Ты можешь сказать «пас» и не отвечать.

– И всё?

– Да. Кто наберёт больше пасов, тот и проиграл.

– И что получает победитель?

– То же, что и проигравший, – знания, которые не добыл бы иным путём. А тот, кто проиграл, исполняет одно его любое желание. Согласна?

– Ну, желание в пределах разумного, да? В смысле, не что-то нереальное.

– Ну, это уже каждый сам решает, о чём просить. Просто постарайся выиграть, тогда тебе не придётся бояться моей изощрённой фантазии. Главное, помни, что твои слова должны быть кристально честными, как на исповеди. Никаких приукрашиваний и сглаживаний. Ну, погнали? Ты первая, спрашивай.

– Я? Почему я?

– Ты же играешь впервые, я должна была дать тебе фору.

– Я… я ещё не готова, мне нужно немного времени, чтобы придумать вопрос.

– О’кей, думай, я пока выйду покурить.

Она хлопает себя по карманам в поисках пачки сигарет и выходит, дверь закрывается за ней рывками. Я пытаюсь перебрать тайны, хранящиеся во мне, что-то, что я не готова вытаскивать на свет, дойди она до них. И не нахожу. Измены отца? Я была бы рада рассказать эту историю, она давно уже жмёт мне где-то под рёбрами. Что ещё может заинтересовать её во мне? К чему готовиться? Будут ли это вопросы на эрудицию, о моём видении мироустройства, вопросы с подвохом? Что спрашивать мне? Пытаться удивить или быть деликатной, пробовать застать врасплох или шутить? Кем мне быть – старая добрая загадка, ключа к которой я так и не подобрала.

Хозяйка уносит пустые тарелки и ставит на стол две чашки кофе, мы, кажется, не заказывали, но я не знаю, как объяснить ей это. Дверь открывается, звякает колокольчик, на пороге появляется она с видом победителя и цветочным горшком в руках.

– Смотри-ка, что тут у меня. Я, кажется, нашла компромисс. Такие тебя устроят?

Она ставит на стол увесистый керамический горшок в бело-голубых тонах, на нём ветряные мельницы, луга и холмы, в горшке несколько распускающихся желто-красных тюльпанов.

– Это мне? – я не верю своим глазам.

– Тебе. Впервые в жизни дарю кому-то цветы в горшке, ты только посмотри, на что ты меня толкаешь. Вот скажи, кто ещё тебе дарил такие жалкие тюльпаны в таком шикарном горшке?

– Мне вообще никогда не дарили цветов, эти – первые. – Она с недоверием смотрит мне прямо в глаза – взгляд, от которого хочется закрыться, пронизывающий, считывающий, прямой. – Нам принесли кофе, ты заказывала?

– Нет, но пусть будет. Начнём? Я вся внимание.

– Значит, я первая, да? Хорошо. Твоя любимая еда?

– Что – моя любимая еда?

– Какое блюдо ты любишь больше всего? – Она смотрит на меня с нескрываемым непониманием.

– Ты серьёзно, Паскаль? Ты спросила, что я люблю поесть? Тебе реально это может быть интересно?

– Да… почему нет?

– Стейк в чёрном перце средней прожарки, аргентинский. Рибай,