Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

с людьми ладить. Особенно меня вдохновляет, когда вижу встречное движение. Образцом такого взаимопонимания была работа над телевизионным фильмом “Адъютант его превосходительства”. Режиссер Евгений Ташков – один из немногих, кто захотел опрокинуть мое амплуа. Впервые за многие годы моей работы в кино оказались “невостребованными” светскость, импозантность, умение щегольски носить фрак, камзол. “Постарайтесь, – говорил Ташков, – сыграть тонкий психологизм, спокойное чувство самоценности. Пусть огрузневшая фигура генерала Ковалевского совсем не производит впечатления военного, даже пусть он штафирку, шпака напоминает, но которому сам император звание генерал-лейтенанта присваивал”.

И мне кажется, что нам с режиссером удалось предложить зрителю не плакатно узнаваемого царского генерала, а русского военного интеллигента, бесспорно одаренного, честного, порядочного человека, вынужденного силой неумолимых обстоятельств метаться между прошлым и будущим. Пожалуй, это одна из лучших моих работ в кино. Во всяком случае, я так полагаю. В театре, возможно, удач больше. И в том, безусловно, “повинен” наш главреж. Он прививает нам настоящий вкус к искусству, чуждому сенсаций, дешевого, крикливого успеха, изменчивых и прихотливых веяний моды. И в то же время постоянно требует от нас точного ощущения времени, философского и вместе с тем поэтического осмысления сценических образов. <…>

Наверное, это и есть счастье: всю жизнь работать в любимом городе, в одном театре, иметь таких партнеров, каким был Фимка Копелян, какие есть Кира Лавров, Женя Лебедев, и такого “главного”, как Товстоногов».

Сам «главный» отзывался о Стржельчике так: «Он родился артистом, он угадал свое призвание. С театром у него любовь счастливая и взаимная. Я бы даже сказал, что это страсть на всю жизнь: определяющая и всепоглощающая…»

Иногда, правда, Владислав Игнатьевич позволял себе спорить с режиссером, показывая характер. Интересный эпизод, связанный с постановкой спектакля «Дачники», приводит в своих воспоминаниях Эдуард Кочергин:

«Репетиции приближались к прогонам. Мы с Кутиковым заканчивали ставить свет спектакля. Актеры репетировали в полной декорации и сценических костюмах. По бэдэтэшным законам к поактовым прогонам они обязаны были выучить полностью свой текст наизусть. Все уже его знали, только единственный Владислав Игнатьевич текстом не владел. Два дня подряд ты (Кочергин обращается к Товстоногову. – Е. С.>) из-за этого останавливал репетиции, делая ему замечания. Он эмоционально возражал, говоря, что не понимает, про что должен играть в этой сцене, оттого и текст у него не идет. Вездесущий Валериан Иванович после репетиции рассказал тебе о денно-нощных съемках Стрижа в каком-то знатном фильме, а посему текст “Дачников” учить ему некогда.

Следующим днем ты пришел на репетицию заранее и договорился с Евсеем Кутиковым о помощи в борьбе со Стрижом. Если Владислав Игнатьевич не выучит текст и опять впадет в истерику, то Евсей должен незаметно довести весь выносной свет до 100 процентов, чтобы актеры на сцене не видели, что происходит в зале. А после твоего ухода из зала через минуту постепенно гасить его, начиная с внутрисценических аппаратов, заканчивая выносными. Пускай спорит со мной без меня, а когда обнаружит, что в зале никого нет и спросит, куда я делся, – скажи: давно ушел. Своего секретаря Елену Даниловну ты тоже предупредил, что уехал домой.

Все произошло, как и предполагалось. Стржельчик завелся в очередной раз на твое замечание о невыученном тексте. Кутиков довел выносной до 100 процентов, и ты ушел из зала незамеченным. Через минуту-две, как только за тобой закрылась дверь, Евсей проделал все по договоренности. Под оставшимися дежурками Владислав Игнатьевич замолчал и, никого не обнаружив в зале, кроме нас, удивленный, спросил Кутикова:

– Маркович, а где шеф?

– Он давно ушел.

– Как это ушел?

– А так, встал да ушел.

Стриж бросился в твой кабинет, а там тебя и след простыл. Елена Даниловна предложила прийти к тебе завтра до репетиции.

Назавтра за десять минут до репетиции Стржельчик решительно вошел в “предбанник” к секретарю и увидел закрытую дверь в кабинет. Обычно дверь к тебе никогда не закрывалась.

– В чем дело, у него в кабинете есть кто?

Елена Даниловна ответила, что не знает, так как выходила в туалет. Впервые в жизни Владислав Игнатьевич постучался в твою дверь и, как говорят в нехорошем народе, вошел к тебе “на цырлах”. В следующие репетиции проблем с текстом у него уже не было».

Владислав Игнатьевич охотно делился секретами мастерства с молодыми поколениями, преподавая в ЛГИТМиКе[5] и в Ленинградском институте культуры на кафедре музыкальной режиссуры.

Он был истинным жизнелюбом и любил жизнь во всех ее проявлениях, заряжая этим жизнелюбием других. Однажды актер подвозил до дома Зинаиду Шарко. У гастронома актриса вышла купить масло, но Стржельчик не остался скучать в машине, а последовал за ней. В полупустом магазине, где актера сразу узнали, тотчас расцвели улыбки.

– Добрый вечер, мои дорогие! Как торговля, как настроение? – прозвучал узнаваемый красивый голос.

И все продавщицы, покупательницы тотчас преобразились, распрямили усталые фигуры, засветились радостно глаза, преображая лица.

– Девчонки, будьте счастливы! А то – смотрите у меня! – «пригрозил» актер на прощание.

В другой раз он помогал той же Шарко с переездом и, заскучав грузить и возить книги, решил «прокатиться». Вместе с сыном актрисы Иваном они рванули в аэропорт, подъехали к группе ожидающих такси пассажиров, и Стржельчик, открыв окно, с обаятельной улыбкой осведомился у ближайшей женщины:

– Вам куда?

Наверное, пораженная пассажирка поехала бы куда угодно, но актер доставил ее до дома, причем всю дорогу пел песни и рассказывал занимательные истории.

«Клуб поклонников Славы Стржельчика» – так в шутку расшифровывалась в БДТ аббревиатура КПСС, столь многочисленна была армия этих поклонников, а точнее сказать – поклонниц.

«У Бога в тот день было особенное настроение. Он взмахнул своей десницей и щедро, не считая своих даров, уронил на грешную землю талант, красоту, ум, доброту, юмор, обаяние, любовь к труду и порядочность. Владей, Владислав, распорядись богатством по-умному, – писала о своем партнере Татьяна Доронина. – И он сумел, как завещал Господь, распорядиться дарами, не кичась, не зазнаваясь! Ах, как легко и спокойно было существовать с ним на сцене! Только он мог, не выходя из образа, деликатно, незаметно и тактично подсказать во время действия, если тобой допущена какая-либо неточность, либо от переизбытка нерва ты забыла реплику в сцене, которая играна тобой уже сотню раз. Только он, стоя за кулисами, перед выходом, сам волнуясь, прислушиваясь к тому, на каком уровне, в каком темпоритме играется сцена, предшествующая нашему выходу, мог говорить: “Не волнуйся! Ты прекрасно играешь, прекрасно, котенок”.

Почему “котенок”?

Но эта его милая ласковость, его умение выходить на сцену, как входят в праздничную толпу люди, открытые добру и любящие всех, – были уникальны. Только сейчас,