Товстоногов - Елена Владимировна Семёнова

Ролью Эзопа Полицеймако полностью восстановил свою актерскую репутацию. Как пишет Нина Васильева, «своим успехом спектакль во многом был обязан яркой игре Виталия Павловича Полицеймако. Его Эзоп был великолепен. Каждое слово “раба-поэта и мудреца” о свободе и достоинстве человека, обращенное к залу, принималось как откровение. Не надо забывать, что постановка “Лисы и винограда” на сцене БДТ совпала с “оттепелью” и в какой-то мере стала ее отражением. У Полицеймако был замечательный партнер. Николай Павлович Корн играл философа Ксанфа, владельца Эзопа, вальяжного, по-своему обаятельного демагога, опасного властью хозяина положения. Это за их психологической схваткой не на жизнь, а на смерть следили зрители. И на знаменитую реплику Эзопа: “Ксанф, выпей море!”, произносимую всякий раз с новой интонацией, отвечали дружным “браво!”. Захватывающий поединок в течение всего спектакля разыгрывался в присутствии и при участии третьего лица: Клеи, жены Ксанфа».

Премьеру «Лисы и винограда» Юрский назвал громовым ударом: «Город дрогнул. Такой пьесы, таких смелых аллюзий, такой театральной формы еще не видывали. Все изменилось в театре. На сцене стало очень светло. В буквальном смысле слова. Сменили аппаратуру, и это оказалось очень важным. Еще важнее – натуральные декорации были заменены условными, и пространство “задышало”. И важнее всего – театр с либеральных позиций заговорил о сегодняшнем дне. А на дворе был 56-й год, и люди жаждали этого разговора. Такой театр в идеологически замороженном Ленинграде появился идеально вовремя».

Точнее было бы сказать, что театр – впервые за многие годы – заговорил с позиции человеческого достоинства, нравственного выбора. Не с позиции партийной совести, но с позиции сильного, свободного, честного человека, готового жертвовать собой во имя подлинной свободы и независимости, не позволяя попирать свое достоинство. «Где ваша пропасть для свободных людей?» – эти слова в стране, где только-только возвращались из небытия уцелевшие рабы ГУЛАГа, проведшие в различных пропастях десятилетия, звучали по-особому. Когда зрители услышали их со сцены, то сперва ответили испуганной тишиной, люди вжались в кресла и тревожно озирались. Эти слова звучали манифестом нового театра. Театра высокого человеческого духа.

Птенцы гнезда Товстоногова: Владислав Стржельчик

Человек-праздник, настоящий артист, «аристократ» из простого народа… О Владиславе Игнатьевиче Стржельчике все и всегда говорили исключительно тепло, он принадлежал к тем редким счастливцам, которых без преувеличения любили все. И он, кажется, любил всех, ни на кого не держа обид, никого не злословя, всем стремясь помочь. «Солнца мои», – от этого его обращения на душе становилось солнечно, и к этому лучистому человеку, у которого словно бы никогда не бывало дурного настроения, который всегда олицетворял собой радость жизни, тянулись все. И конечно, в первую очередь женщины, каждая из которых в его глазах начинала чувствовать себя прекрасной дамой… «Если вы хотите исправить человеку настроение, просто назовите фамилию Стржельчик женщине, и у нее сразу в улыбке расплывается лицо, – говорит актриса Светлана Крючкова. – Он был олицетворением нашего города».

Владислав Игнатьевич Стржельчик родился 31 января 1921 года в Петрограде. Его отец, инженер, был выходцем из Польши, мать работала в Эрмитаже. В интервью Михаилу Захарчуку актер так рассказывал о своем детстве:

«Я – коренной петербуржец, а вернее, тогда уже петроградец. Родился и вырос в самом центре города, на улице Гоголя, бывшей Морской. Район наш очень театральный, до Дворцовой площади – рукой подать. Эрмитаж, Адмиралтейство, пушкинская Мойка, капелла мальчиков имени Глинки, где я учился, – все это меня воспитывало как бы априори. Плюс еще мама воспитывала. Потому как отец – инженер-металлист – с утра до ночи всегда пропадал на заводе. А мать, не имея музыкального образования, прекрасно пела. Регулярно водила нас с братом Петей в Эрмитаж, где была сотрудником отдела искусств Востока. По воскресеньям мы слушали орган в костеле Святой Катерины, что на Невском. Знакомый мамин реквизитор доставал заветные контрамарки в Александринку, Мариинский театр.

Причем ни меня, ни брата к театральной будущности мама вовсе не готовила. Просто так получалось, что искусство входило в нашу жизнь постепенно, несуетно, оно воспринималось через реалии повседневной жизни, но от этого не становилось будничным, обыденным, то есть не утрачивало привкуса тайны.

Эрмитажный театр стал для нас просто своим. А ведь то был царский театр, где со времен Екатерины устраивались изысканные представления, сияли золотом кулисы, а зрительный зал утопал в темном бархате и хрустале. И здесь мы готовили детские спектакли. Как ни странно, а, впрочем, что ж тут странного, – зрители относились к нам со всей серьезностью и даже требовательностью. И публика, доложу вам, ходила на нас очень серьезная. До сих пор помню знаменитого академика Иосифа Абгаровича Орбели, который восседал в партере в своей знаменитой черной шапочке. Как замысловато, странно и непостижимо для нас жизнь устроена. Спустя почти сорок лет я вновь оказался на той сцене при съемках фильма “Всегда со мной”. Некоторые сюжетные линии фильма почти зеркально отразили многое из того, что было со мной в войну, в блокаду. Фильм и вправду очень точно назван. И война, и смерть матери, истощенной блокадой, все страшное, что случилось тогда со мной, моими близкими, и дорогое, и смешное, и трогательное – все вновь пережил…»

В детстве Стржельчик, обладавший абсолютным слухом, мечтал стать музыкантом. Он был убежден, что «актер драматического театра не может вообще жить без музыки». Музыка и природа были любимыми видами отдыха Владислава Игнатьевича. Слушать он предпочитал классику: Баха, Вагнера, Моцарта, Бородина, Чайковского, Вторую симфонию Калинникова… При этом сам виртуозно играл джазовые композиции в качестве ударника. Коллеги говорили, что «Стриж» был одержим музыкой.

По воскресеньям отец, католик, водил Владика в костел. Уже будучи известным актером, бывая на гастролях в западных странах, Стржельчик непременно наведывался в католические храмы, чинно преклоняя колено и осеняя себя крестом на западный манер. Правда, коллеги усматривали в этом ритуале известную долю актерства. Позже, когда Зинаида Шарко пригласила «Стрижа» крестить своего внука, тот сразу согласился – крещение проходило по православному обряду.

В 1938 году Владислав поступил в театральную студию при БДТ на курс Бориса Бабочкина и был зачислен во вспомогательный состав актерской труппы театра. Сокурсником Стржельчика был Ефим Копелян, дружба с которым завязалась именно в ту пору.

«Он был поразительно красив – голубые сияющие глаза, вьющиеся белокурые волосы, красивые черты лица, прекрасная фигура и фонтанирующий темперамент, – вспоминала актриса БДТ Мария Призван-Соколова. – Всегда был весел. В нем был творческий заряд на всю жизнь. Когда грянула война, во время собрания труппы, прозвучал призыв “Добровольцы, на фронт!”– Cтриж первым шагнул вперед. И