Мелодия убийства - Валерий Георгиевич Шарапов

побледнела, ее кулаки сжались, в глазах уже сверкал неистовый огонь. Однако Глашка снова это не заметила.

– Насмерть. Туда ему и дорога! – Глашка протяжно зевнула и потянулась за бутылкой. – Добре, Анютка, ты, я гляжу, совсем не пьешь. Ну, тогда я допью…

Глашка не успела взять со стола бутылку, потому что гостья ее опередила. Схватив со стола сливянку, Анна выпила ее остатки прямо из горлышка и вышла из-за стола.

– Ого! Прорвало тебя. Ты это чего?

Анна не ответила. Глашка замутненными глазами смотрела на вдруг преобразившуюся гостью. Та быстро прошла в коридор и вскоре вернулась со своим чемоданом. Вывалив его на стол, девица открыла чемодан, вынула оттуда зачехленное ружье. Четкими и быстрыми движениями Анна соединила стволы с коробкой, присоединила цевье и снарядила двустволку двумя патронами, взвела курки и хищно оскалилась.

– Патроны пулевые, такими и лося, и медведя валят, так что на твоем месте я бы не дергалась, – со злой ухмылкой процедила сквозь зубы девица.

Глашка попробовала встать.

– Сидеть!!! – Анна вскинула ружье к плечу. Глашка села. Она чувствовала, как по спине и между грудями текут капельки пота, пока ее недавно такая беззащитная и добрая гостья привязывала ее к стулу. После того как дело было сделано, Анна наведалась в соседнюю комнату и почти сразу же вернулась.

– Твой?

– Мой.

– Как звать мальчишку?

– Степка.

– Любишь сыночка?

– А как же… Люблю…

– Это хорошо, что любишь! А теперь слушай внимательно! Сделаешь, как я скажу, ни тебе, ни сыну твоему вреда не причиню, а если вздумаешь меня обмануть… Обоих не пожалею, поняла? Стрелять я умею, веришь, сучка?

Глашка испуганно закивала, Анна продолжала:

– Вот и хорошо. Ну а теперь поговорим о деле. Мне нужен Щукин, пойдешь к нему и сделаешь так, чтобы он пришел сюда. Не придет… Короче, если Щукина сюда не приведешь, одна пуля тебе, а вторая ему. Ну что, Глаша, все поняла?

С улицы, словно вдогонку к тому, что случилось, донеслось воронье карканье. Глашка сглотнула и прохрипела:

– Поняла, чего же тут не понять?

Глава третья

г. Ессентуки, дом Щукина, накануне описываемых событий…

С повязками на голове, скрывавшими едва ли не большую часть лица Елизарова, с утянутой рукой, которую он держал в полусогнутом состоянии и, подгибая три пальца, Никита ехал на старенькой санитарной машине с помятым бампером. Санитарную машину, которую по требованию Зубкова предоставил им сам главврач областной больницы Ессентуков, вел хмурый пожилой водитель с пузиком и усами. Пока они ехали, он все время ворчал по поводу того, что такого пациента отправляют домой недолеченным, даже не подозревая, что его пациент здоров. Никита же думал то о Щукине, то о Зубкове, который доверил ему столь важное дело, но больше всего Никита думал о Звереве. Этот пришлый майор, который умел распутывать самые сложные дела, был очень симпатичен молодому оперу. Однако отказ Зверева помочь им в поисках Анны Ткачевой слегка разочаровал Никиту. Интересно, что бы сказал Зверев о плане, который, можно сказать, полностью разработал именно он – Никита Елизаров. Перед тем как замотать себя бинтами, Никита забыл побриться, и сейчас его подбородок чесался. Скрюченная рука онемела и кололась изнутри крохотными иголочками, поэтому Никита то и дело массировал ее пальцами.

Машина остановилась возле дома Щукина, Никита, опираясь на клюку, выбрался из нее, прошел через калитку и приблизился к будке. Он согнулся, его скулы напряглись, из глаз едва не потекли слезы.

Бездыханный Пират, окоченевший и скрюченный, лежал в углу будки. Отыскав в сарае лопату, Никита выбрал место и стал копать. Копать пришлось одной рукой, чтобы не нарушить выдуманную им легенду. Правая рука Никиты, на время ставшая культей, по-прежнему чесалась. Роя яму для мертвого пса, Никита вспомнил одну историю из своего детства. Это случилось, когда ему было одиннадцать, тогда они с сестрой и с родителями еще жили в Пензе. Он вспомнил два дня из своей прошлой жизни, которые сильно повлияли на всю его дальнейшую судьбу…

г. Пенза, июль 1930 года…

Их называли «троицей», но эту троицу уж точно нельзя было назвать святой…

Первого из троицы все звали Маврышкой. Почему этот парень получил данную кличку, Никита так никогда и не узнал. Также никогда он не узнал и его имени и фамилии, но этого Никите было и не нужно, впрочем, как и большинству ребят из его класса. Никита тогда учился в третьем, а Маврышка, который был на три года его старше, учился в пятом, так как не то в третьем, не то в четвертом остался на второй год. Это был невысокий, на полголовы ниже Никиты, жилистый мальчишка с худым скуластым лицом, оттопыренными ушами и вечно прищуренным глазом. Одевался Маврышка неряшливо, изо рта плохо пахло, руки этого малолетнего хулигана были покрыты цыпками, а сломанный в многочисленных драках нос постоянно сопел. Однако неприятная внешность была не самой отталкивающей чертой Маврышки. Худшее, что в нем было, по мнению окружающих, – это его гадливый характер. Несмотря на маленький рост, а по принятым меркам, Маврышка был самым настоящим коротышкой, этот сорванец наводил страх не только на сверстников и младшеклашек, но и даже ребята постарше, как правило, обходили этого ушастого голодранца стороной. Даже учителя и директор школы порой не находили управы на этого мелкого гаденыша, постоянно вызывали в школу его пьянчужку мамашу, которая если и являлась в школу после очередной проделки своего сына, то приходила непричесанная, с перегаром и в такой же несвежей одежке, в какой обычно хаживал и ее непутевый отпрыск. Отец Маврышки, по словам учителей, еще пять лет назад сел за то, что зарезал собутыльника в пьяной драке, и спустя полгода был убит в лагере при неизвестных обстоятельствах.

Вторым представителем пресловутой троицы являлся Сергей Гундоров по прозвищу Гунька. Чернявый, губастый, смуглокожий, этот мальчик в отличие от его приятеля Маврышки был гораздо более симпатичным в первую очередь из-за своих огромных карих глаз с большими ресницами и выгнутых коромыслом бровей. Мать Гуньки также частенько являлась по вызову в школу, но выглядела гораздо опрятнее и вела себя сдержанно, когда кто-нибудь из учителей отчитывал эту женщину за ту или иную проделку ее хулигана-сыночка. Отца у Гуньки не было, но все уверяли, что он был заезжим цыганом, который, обрюхатив Гунькину мать, тут же исчез из города, прихватив при этом у полюбившей его женщины все золотишко и наличность. Гунька был выше Маврышки, но не намного, и тоже, по общим меркам, считался коротышкой.

Третьим из троицы