Мелодия убийства - Валерий Георгиевич Шарапов

хотелось, она зашла в магазин и купила две бутылки краснодарской сливянки, несколько плавленых сырков, батон и колечко «краковской». Проходя мимо большого синего дома с покатой крышей, в котором жила Глашкина подруга Сонька Приходько, женщина остановилась. Ей сейчас чертовски хотелось снова нагрянуть со своей сливянкой к соседке, посидеть и высказать за стаканом все, что она думает о своем поганом начальнике. Однако детские крики и брань Соньки, орущей на собственных детей, заставили Глафиру передумать. «Соньке, похоже, на сегодня своих проблем хватает, к тому же Сашка тоже голодный сидит», – подумала Глафира и продолжила путь. Женщина добралась до стоявшего через три дома собственного двора, открыла калитку и поднялась на крыльцо. Тут ее и окликнули:

– Простите! Это же улица Чапаева, верно?

Глафира обернулась и увидела возле ворот стройную девушку в приталенном бежевом пальто и в бледно-голубом берете. Стрижка под мальчика, тонкие, ярко накрашенные губы, большие, подведенные тушью реснички. В руке незнакомка держала дорожный, довольно вместительный чемодан с замками. Девушка показалась Глафире бледной и хрупкой, но в сердце тут же кольнуло. Вот такие они… Вроде бы ни рыба ни мясо, но именно от таких мужики порой теряют голову, как угодившие на плаху тати во времена царской Руси. Невольно сравнивая себя с этой молоденькой красоткой, Глашка поморщилась, испытав легкое чувство зависти к ней.

– Ну, Чапаева… и что с того? – не особо довольным тоном сказала Глафира.

Девушка, пожав плечами, довольно мило улыбнулась:

– Мне сказали, что тут можно комнату снять! Надеюсь, я ничего не перепутала?

Глафира покачала головой.

– Ну, уж и не знаю, милочка, кто тебе такое сказал! Я уж точно комнат не сдаю.

Девушка поджала губы и тут же сникла. Вся ее красота сразу как будто растворилась, и она стала похожей на крохотного беспомощного котенка, у которого злые мальчишки отобрали мисочку с молоком и привязали к хвосту пустую консервную банку.

– Ой, простите! А мне сказали, что у вас тут… Это ведь Чапаева, двадцать два?

– Это двадцать первый дом, вон, глянь, табличка-то для кого приколочена. Ходят тут всякие…

– Простите! Я такая невнимательна… – Девушка отступила и как будто хотела удалиться.

«Расфуфыренная вся, а ведет себя вроде скромно», – подумала Глашка. Незнакомка с виноватым видом пожала плечами и вроде бы собралась уходить.

– Постой! Да, стой же ты, кому сказано? – Глашка спустилась с крыльца и подошла к калитке: – А кто тебе сказал, что наш калеченый Глебка Щукин комнаты сдает? В двадцать втором Глебка Щукин живет, отродясь он комнат не сдавал, а уж тем более девицам.

Девушка снова пожала плечами.

– Наверно, я что-то перепутала. Я, пожалуй, лучше пойду.

Глашка еще раз внимательно осмотрела незваную гостью и указала на чемодан.

– Издалека приехала?

Девушка кивнула.

– Из Новограда-Волынского…

– Так я ж сама з Бердичева. А сюда за якой надобностью явилася? Украинка, а нашу мову разумиешь?

– Не особо, так-то я сама местная. Мать у меня с Украины, я после войны отсюда съехала, когда без родителей осталась. Вот приехала их могилки навестить.

Глашка покачала головой.

– Сирота, значит?

– Получается, что так.

– То есть если комнату не найдешь, то ночевать тебе теперь негде?

– На вокзале переночую, мне не привыкать, а завтра что-нибудь уж точно найду.

– Фу-ты ну-ты! Найдет она. Звать-то тебя, дитятко, как?

– Аня.

Глафира хмыкнула: была бы мужиком, тогда да, а эта мне зачем? Впрочем… на безрыбье и уклейка – сазан. Глашка набрала в грудь воздуха и распахнула калитку.

– Меня Глафирой кличут! Сегодня у меня заночуешь, а там поглядим. Я могу у соседей поспрошать, может, кто из них тебе комнатку выделит. Потому как сама ты вряд ли что сыщешь. Давай-давай, заходи в хату, пока я добрая.

Они вошли в дом, девушка поставила в коридоре чемодан, сняла пальто и берет и прошла в комнату. Глашка заглянула в спаленку. Сашка, мордатенький Глашкин сынок десяти лет от роду, лежал, посапывая, в кроватке. Глашка выставила на стол бутылки и купленную еду, порезала хлеб и колбасу, после чего достала стаканы.

– Садись, потрапезничаем да отметим твой приезд. Чего очи вылупила, только не говори, что не пьешь!

– Горилку и в самом деле не пью, а вот сливянки могу попробовать. – Гостья села за стол.

– И впрямь нашенская, знаешь, в чем разница, хоть и гутаришь, как москалька.

Они выпили и набросились на еду. Когда Глашка открывала уже вторую бутылку и успела рассказать гостье и о своей вдовьей доле, и об армянине-начальнике, который не дает ей житья, и много еще о чем, гостья вдруг поинтересовалась:

– Глафира, а этот ваш сосед, как вы сказали… Щукин? Он точно не сдает комнату? Вы сказали, живет? Один, что ли, живет? И еще вы назвали его калечным. Он что же, инвалид? Старый, небось?

– Щукин этот и в самом деле живет один. Пасека у него на несколько ульев, он нам мед иногда продает, а у меня молоко покупает. Коза у меня имеется, вот так. А калечный он оттого, что рука у него усохла. А еще на той руке трех пальцев недостает. Как, отчего, почему, я про то не знаю, скорее всего, ранение. А что сказать про возраст… так совсем он не старый. Лет на пять постарше тебя будет. Так-то Глебка справный хлопец, только дурковатый. Живет, как бирюк, на девок не глядит. Отчего так, никому не рассказывает, но почтальонка наша рассказывала, что есть у него зазноба. Она письма ему пишет. Он, как от нее письма получит, так сразу все дела бросает и в хату бежит. Читать, значит. Такой вот он, наш Глебка. А коли бирюком живет, так и не любят его за то. А вот вовсе вообще чуть не забили.

Гостья оживилась:

– Чуть не забили? В каком смысле?

Глашка хмыкнула и плеснула себе еще полстакана.

– Так недавно тут у нас пальба была! В Щукина этого стрельнул кто-то. Только выжил он, повезло. Правда, в больницу угодил, шуму-то было.

В глазах гостьи сверкнул коварный огонек, но Глашка спьяну его не заметила.

– Так он сейчас в больнице? В какой?

– Уже не в больнице он. Вчера вернулся в бинтах. Сидит теперь в хате, как сыч, и никуда носа не кажет.

Глашкина гостья закусила губу и подалась вперед:

– Стрелял? Ой, страсти какие! А кто же в него стрелял?

– А я почем знаю? Говорят, хлопец какой-то. Сперва собаку отравил, а потом в самого Глебку из пистолета бабахнул.

– А хлопец этот, ну, тот, который стрелял, его поймали?

– Милиционер его застрелил.

– Как застрелил? Насмерть? – Девушка