Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

требование, чтобы все дела производились «на ныне употребляемом в Финляндии языке, доколе войдет в употребление Российский» (язык). Положению предшествовал мемуар Спренгтпортена, в котором говорилось: «... Когда попечениями правительства будут учреждены школы русского языка, этот язык в качестве главного, будет введен вообще в делопроизводство вместе с финским, как языком народным». В 1812 году зашла речь о том, сколько нужно будет предоставить времени молодым людям, для успешного усвоения русского языка. Совет (сенат) края, «в уважение пользы и необходимости для чиновников и служащих в Финляндии знать Российский язык», предложил для изучения сего языка десятилетний срок. Однако в 1813 году последовало постановление о том, что по истечении пяти лет «все молодые люди, желающие вступить в духовную, военную или гражданскую службу, были обязаны публично доказать познания свои в русском языке». С 1818 по 1824 г. выдержали экзамен 756 человек. Затем целым рядом разных мероприятий поддерживалось изучение государственного языка, но закон 1813 года о знании его чиновниками, мало-помалу превратился в мертвую букву вследствие того, что делопроизводство в судах и административных учреждениях края происходило по-прежнему на шведском языке. Воспользовавшись этим обстоятельством, университетская консистория в шестидесятых годах усмотрела, что занятия русским языком повело только к потере времени и труда без соответствующей пользы, так как большинство чиновников не имеет случая и надобности пользоваться своими в школе приобретенными познаниями в русском языке.

9 февраля 1863 года русский язык, при особом участии профессора этого языка в Гельсингфорсском университете С. Барановского, сделан необязательным учебным предметом в Финляндии.

Однако, скоро спохватились и, начиная с 1872 г., вновь стали усматривать необходимость в основательном знании русского языка, как на служебном поприще, так в практической частной жизни. Но время уже было упущено. В Финляндии успело окрепнуть национальное стремление финнов и создаться теория финляндской государственности. С течением времени спрос на все русское в Финляндии заметно понижался и падал. В школах познание в русском языке едва ли шло «далее усвоения азбуки».

Вследствие нерадения русских к собственным интересам, среди финляндцев укоренилось воззрение в ненужности знания русского языка и пренебрежительное отношение к России, о которой говорили, что она не имеет никакого значения в цивилизованном мире, что ее университеты плохи, и что «все это школы да казармы, откуда нечем заимствоваться». Дело дошло до того, что профессору Гроту, — стремившемуся внушить любовь к русской литературе, науке и истории, и преданность «к общему отечеству» — России, — студенты устроили демонстрацию и неоднократно выбивали стекла в окнах его квартиры. Когда барон Котен стал хлопотать о введении русского языка в учебные планы лицеев, его обдали таким презрением, что до сих пор имя его соединяется с понятием об особом ретрограде. А. Мерман по поводу стремлений барона Котена сказал, что «финны содрогаются от таких ледяных слов, которые родное ставят на одну доску с чем-то чужим».

На бумаге существовали разрозненные постановления, требовавшие знания русского языка в некоторых учреждениях Финляндии, но законы эти систематически обходились местными властями, причем практиковалась весьма легкая выдача свидетельств в знании русского языка лицам, не понимавшим на нем ни единого слова. В 1897 году имелось 55.800 марок на путевые стипендии финляндцам, желавшим изучать русский язык, но практические результаты их были крайне ничтожны.

В таком положении застал дело Н. И. Бобриков.

В 1899 г. вопрос о русском языке особенно занимал Н. И. Бобрикова и почва для реформы подготовлялась письмами к министру статс-секретарю, в которых говорилось: «О возможности провести в жизнь закон о русском языке и не сомневаюсь, конечно, при условии, если в умах финляндских заправил созреет сознание совершенной бесполезности успеха агитации к отмене или смягчению настоящей государственной меры» (16 ноября 1899 г.). «Введению русского языка, придаю крайне важное значение, пожалуй не меньше введения новых начал воинской повинности — (19 ноября 1899 г.). «Вопросу о русском языке придаю первостепенную важность, так как без него мы всегда здесь будем ходить впотьмах. Это ясно без слов и доказательств» (з декабря 1899 г.)

В русском языке H. И. Бобриков видел символ русской государственной идеи и потому приложил много забот для его водворения.

Пересмотр местного законодательства и исторические справки убедили Н. И. Бобрикова, что ни в политическом положении Финляндии, ни в действующих ее постановлениях не имеется ни малейшего препятствия к введению русского языка в местное делопроизводство. В подтверждение необходимости введения русского языка, он выставил следующие соображения и доводы.

Водворение русского языка вызывается, прежде всего, требованием государственного единства Империи и необходимостью внедрения в инородческие массы русской государственности. Правительство на всем пространстве государства, в интересах дела, должно говорить одним языком. Это неотъемлемое право государства и никакая народность, входящая в состав Российской державы, не может добиваться того, чтобы в России правительство, в отправлениях государственной жизни, не употребляло своего языка. Русский язык — духовное знамя Империи и первейшее условие внутреннего объединения всех ее составных частей. Русский язык — выражение жизненности русского народа и его государственности. В сознании особой важности его распространения во всех владениях государства, Император Александр Павлович, в числе первых мероприятий по отношению к Финляндии, повелел обязать всех, поступавших на службу, знать русский язык. Для удовлетворения тех же коренных государственных требований, в царствование Императора Александра III были изданы законы о введении русского языка в Польше и Прибалтийском крае. Делать какое-либо исключение из общего правила для Финляндии не усматривается никаких оснований. Пользование Финляндией в течении девяноста лет своими местными языками привело ее к полнейшему отчуждению от России.

В настоящее время, — продолжал Н. И. Бобриков в своей «Записке», — положение в крае остается почти таким же, каким охарактеризовал его еще генерал-губернатор Арс. А. Закревский (1823 — 1831 гг.), сказав, что в Финляндии «ни шагу нельзя сделать без переводчика». Такое положение особенно стеснительно для высшей местной русской власти, которую закон обязывает ревизовать все учреждения, председательствовать в сенате и т. п. Лишенный возможности непосредственно контролировать подчиненных и принимать ближайшее участие в работах главного административного учреждения края генерал-губернатор терял в своем значении. Учреждения Финляндии являются не только местными учреждениями края, но также в известной мере органами Российской Империи, а потому они должны отправлять своё делопроизводство на государственном языке. Вследствие господства местных языков в администрации Финляндии, эта администрация является особенно чуждой России, так как в ней решительно ничто не напоминает о подчиненности и принадлежности к русскому государственному организму.

Развивая те же мысли в «Историческом очерке», Н. И. Бобриков добавил: «...Но в то же время принудительно навязывать русский язык финскому