Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

населению вне государственных функций и официальных отношений нет ни малейшей надобности, так как национальная, этнографическая и культурная самобытность финнов всегда признавалась и признается. В семье, литературе, богослужении и пр. может поэтому полноправно господствовать финский язык. Финну, не пожелавшему изучить русского языка, никто этого в вину не поставит. В убытке останется он сам. Изучение же языка России поможет ему устранить многие недоразумения и предрассудки, упрочить союз Великого Княжества с Россией, а также вызовет в финляндце, как в младшем брате, доверие к старшему и т. д.

Все подданные, кто бы они ни были по своей национальности и по званию, по раз они желают занять место в правительственном учреждении и получать жалованье от казны, обязаны подчиняться требованиям сего правительства, как хозяина, желающего, дабы ищущий его службы, удостоверил также свои познания в государственном языке».

В виду изложенного, Николай Иванович Бобриков решил ходатайствовать о том, чтобы в пределах Великого Княжества, как нераздельной части России, государственным языком был объявлен язык русский. При введении этого языка в официальное делопроизводство края, он указал на необходимость соблюдения известной последовательности, для чего расположил учреждения Финляндии в строгом порядке, в зависимости от близости их к Монарху и русским властям.

Интересуясь ходом поднятого вопроса, Н. И. Бобриков писал министру статс-секретарю: «Возможно скорейшему обнародованию закона о государственном языке я придаю такое значение, что готов отказаться от всех своих замечаний» (19 апреля 1900 г.).

Отзывы финляндских властей переданы были по Высочайшему повелению на заключение статс-секретаря В. К. Плеве, который высказал между прочим следующее: «В указании Императора Александра I на временное только сохранение в административном строе Финляндии шведского языка, «доколе войдет в употребление язык российский», усматривается, что для Державного Венценосца, покорившего Финляндию, не было вопроса о том, какой язык должен быть языком государственным в завоеванной им области. Очевидно, что ссылка финляндского сената на воспрещение употреблять в судах «чужой язык» не применима к языку государства, частью коего состоит Финляндия, и что правило, предписывающее при назначении на государственные должности руководствоваться заслугами, опытностью и гражданской доблестью назначаемого, не исключает из свойств сей доблести знания русского языка. Равным образом неправильное удостоверение сената, что выраженная первым Российским Монархом Финляндии мысль о введении в ней русского языка, как языка государственного, была впоследствии оставлена. Ряд правительственных распоряжений свидетельствуют о противном. В этом отношении достаточно сослаться на рескрипт 1812 г., устанавливающий пятилетний срок, по истечении коего незнающие русского языка не должны быть принимаемы в Финляндии на государственную службу, и на Высочайшие повеления 1827 и 1891 годов касательно делопроизводства статс-секретариата. Едва ли необходимо при проведении какой-либо меры в Финляндской окраине искать оправдания и объяснения ныне усвоенного образа действий в прежних течениях государственной мысли. Для всех предначертаний общегосударственного значения на окраинах может существовать лишь одно руководящее начало, провозглашенное Блаженные памяти Императрицею Екатериной II: «Надеяться могут вспоможения согласно с пользой Нашей Империи». В данном вопросе необходимо взвесить, чего требует «польза Империи» и решить принципиально, раз навсегда, какой язык может и должен быть признан в Финляндии языком государственным — язык ли государства, нераздельную часть коего она составляет, язык ли прежних обладателей Великого Княжества — шведский, или, наконец, язык туземного населения — финский. На постановленный таким образом вопрос может последовать лишь один ответ: языком государственным должен быть признан язык Державы, в обладании коей находится Финляндия».

Проект генерал-губернатора был передан в Особое Совещание, под председательством статс-секретаря Э. В. Фриша, учрежденное при Государственном Совете. Совещание приняло почти полностью предложения H. II. Бобрикова и 7 (20) июня 1900 г. состоялся Высочайший манифест «о введении русского языка в делопроизводство некоторых административных присутственных мест Великого Княжества Финляндского», в котором указано, что по воле Императора Александра I было положено постепенно ввести в делопроизводство русский язык, в качестве главного, а потому повелевалось статс-секретариату, канцелярии генерал-губернатора и паспортной экспедиции производить дела и вести переписку исключительно на русском языке — с 18 сентября (1 октября) 1900 года, Императорскому финляндскому сенату — с 18 сентября (1 октября) 1903 года, а главным управлениям и губернским правлениям — с 18 сентября (1 октября) 1905 года.

В России новый шаг по пути объединения был встречен радостно.

Водворение русского языка в высшем административном учреждении Финляндии, несомненно, существенный успех в деле государственно-объединительной политики последних лет. Везде завоеватель начинал с того, что вводил свой язык в покоренной стране, как вернейший залог ее духовного скрепления с метрополией. Мы этого фактически не сделали в Финляндии, хотя в принципе было определено его введение. Ничто так не сближает и не разделяет людей, как язык. Господство шведского языка в администрации, суде и школе Финляндии сделало то, что она осталась совершенно чуждой нашей государственной и культурной жизни. Целый край, рядом со столицей Империи, остался вне русского надзора и воздействия. Русская власть не приходила в непосредственное соприкосновение с управлением собственной и чрезвычайно нужной нам окраины. Административный механизм усложнился новыми посредствующими инстанциями, штатом переводчиков, тяжелым бумажным производством. Управление окраиной, благодаря всему этому, ушло из русских рук. Общий язык много упростит и исправит, он сгладит тормозящее трение и устранить целый ряд недоразумений. Ясно, что польза и достоинство России давно уже требовали введения своего языка в главнейшие государственные отправления Финляндии.

Иначе отнеслись к делу финляндцы.

Как только в Финляндии узнали о новом законе, начались протесты, противодействия и даже часть сенаторов демонстративно вышли в отставку. По мнению сената, русский язык в официальных сношениях Финляндии «противоречит духу правительственного строя края». Губернаторы отказались содействовать подготовке условий для практического осуществления нового закона. Печать писала о незаконности введения русского языка. Финляндцам нежелательно было допущение русского языка также потому, что он, по их мнению, не является фактором во внутренней жизни нации. На русском языке в Финляндии говорит лишь 0,2% населения. Ни для практических целей, ни для научных исследований они не признавали его поэтому нужным.

9 (22) Июня 1900 г. в Гельсингфорсе, в Рыцарском Доме, собралось около 60 представителей распущенного сейма. Они избрали двух депутатов для представления министру статс-секретарю, составленного общего прошения и подписанного всего 79 лицами. Депутаты отправились в Петербург и явились к B. К. Плеве. Прошение было написано на местных языках и переведено на французский (а не русский). Передавая ходатайство, один из представителей, сказав несколько слов, протянул бумагу В. К. Плеве и, когда он не выказал намерения принять ее, то бумага была положена на стол. — Министр ответил: «После того, как сейм закрыт, его члены не могут составлять никаких