Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

Франческо Больвито, библиотекарь ордена театинцев, писал в 1630 году, что Караваджо был убит. Мы не знаем, на какой информации он основывал свое утверждение, но, вероятно, был прав. Тот факт, что Деодато Джентиле в своем письме Шипионе Боргезе изо всех сил старается придать правдоподобие сценарию естественной смерти художника, наводит на подозрение в его предательстве. Джентиле был консервативным сановником духовенства и инквизитором. В отличие от Шипионе Боргезе, он не чувствовал художественного гения в блуднике и убийце, изображавшем церковных святых с непочтительным натурализмом. Вопрос только в том, кому он сдал Караваджо и кто совершил убийство.

Есть еще одно, более позднее, письмо Деодато Джентиле в адрес Шипионе Боргезе, датированное 31 июля 1610 года. В нем он пишет, что обеспокоен доставкой последних трех картин кисти Караваджо ввиду того, что они больше не находятся во владении маркизы Колонна, поскольку затребованы приором Мальтийского ордена в Капуе. Джентиле ссылается на слова приора о том, что Караваджо якобы считался уважаемым служителем ордена, а значит, его картины по праву принадлежат ордену. Один из них лжет. Караваджо с позором исключили из ордена. Возможно, капуйский приор умалчивает об этом обстоятельстве, чтобы присвоить драгоценные полотна. В действительности же у него наверняка имелась какая-то иная причина для своего утверждения, о которой Джентиле не мог сообщить Боргезе.

Ход событий совершенно очевиден. Деодато Джентиле сдал Караваджо рыцарям Мальтийского ордена, разыскивавшим его за то, что он оскорбил рыцаря более высокого ранга, скомпрометировал орден и не понес наказания, совершив побег из тюрьмы. Скорее всего, это были те самые неизвестные, которые напали на него в Неаполе, когда он выходил из локанды дель Черриглио, и от которых он насилу унес ноги. Караваджо убили мальтийские рыцари. Вероятно, убийство произошло в Пало-ди-Ладисполи. А может, Караваджо вообще не покидал Неаполя и вся история с фелукой — лишь ширма. Вот зачем Мальтийскому ордену понадобились эти картины: они были вознаграждением, причитающимся исполнителям мести. Однако Джентиле не мог написать об этом Боргезе, когда ему пришлось объяснять, почему картины не были высланы в Рим.

Между тем на полотна предъявил права и вице-король Неаполя. Три претендента, три картины. Компромисс был налицо. Один Иоанн отправился к Шипионе Боргезе, а другой — к вице-королю. Но то были утешительные призы. Есть лишь одно место, где может находиться веками разыскиваемая центральная часть триптиха «Мария Магдалина». Это Мальта. Вот зачем мы едем на Мальту, Илья. Мы будем искать эту картину.

За неделю до нашего отъезда я прочел в газете сообщение о том, что в нескольких десятках миль от побережья Ливии перевернулось судно с африканскими иммигрантами. В те дни подобные события происходили столь часто, что о них уже почти не писали. В этом же случае речь шла о катастрофе чудовищного масштаба. По словам очевидцев, на борту корабля находилось более девятисот человек. Двадцать восемь из них удалось спасти. Из воды извлекли двадцать четыре мертвых тела. Остальные утонули, сойдя в могилу на дне Средиземного моря. В прессе говорилось о крупнейшем кораблекрушении со времен Второй мировой войны.

Двадцать восемь выживших привезли в Италию. Останки двадцати четырех человек были отправлены на Мальту и за день до нашего приезда захоронены. Это сообщение навело меня на мысль. Если бы я написал репортаж о свершившейся трагедии, то смог бы окупить поездку на Мальту и даже что-то на ней заработать. Cвязавшись с редакторами голландского журнала «Фрей Недерланд», я вызвался посетить могилы погибших беженцев, а заодно исследовать, как карликовое государство — член Европейского союза — обращается с потоками людей в лодках, пытающихся в надежде на лучшую жизнь проникнуть с юга в обетованную Европу. Ведь Мальта — это вторая Лампедуза. Она расположена приблизительно на той же широте, что и заполоненный беженцами итальянский остров, в четырехстах километрах от побережья Ливии. Только примерно на сто пятьдесят километров восточнее. Вместе с Лампедузой она образует крайнюю южную границу нашего континента в Средиземном море, являясь удобным трамплином на Европейский материк. Но если Лампедуза изо дня в день мелькает в новостях, то о Мальте в контексте проблематики беженцев мы почти ничего не слышим. Я предложил «Фрей Недерланд» выяснить, почему так происходит. Они назначили мне гонорар в размере тысячи двухсот евро (без учета расходов на проезд и проживание) за статью объемом в две с половиной тысячи слов.

У нас был ранний рейс AZ 1460 авиакомпании «Алиталия» в 6:20 из венецианского аэропорта Марко Поло, приземлившийся в 7:25 в международном аэропорту Рим-Фьюмичино имени Леонардо да Винчи, откуда в 10:00 рейсом AZ 7912 нам предстояло вылететь в аэропорт Лука на Мальте. После того как я, подобно укротителю диких зверей, щелкая кнутом и подгоняя Клио в утренних сборах, сумел вовремя затолкать ее в такси, мне удалось плавно провести ее через бизнес-зал, воспользовавшись ускоренным прохождением предполетных формальностей, прямо к ее удобному креслу в одиннадцатом ряду у аварийного выхода. Мы, хоть и сами туристы, разумеется, намеревались сделать все возможное, дабы не столкнуться в аэропорту нос к носу с себе подобными. Это заранее испортило бы нам отпуск. Пусть наше путешествие и не было столь стильным и комфортабельным, как во времена «Восточного экспресса», но благодаря золотой карте «Фреччиа Алата» компании «Алиталия» мы по мере сил смогли почувствовать себя респектабельными путешественниками.

Пока Клио спала у меня на плече, я размышлял о рассказанной ею истории жизни Караваджо и о нашей миссии, хотя о последней и думать было нечего, так что я просто глупо улыбался, сидя в пассажирском кресле и обнимая храпящую маркизу в предвкушении нашего первого совместного отпуска, который вне зависимости от места препровождения был немыслим без прогулок за ручку и скрипучей гостиничной кровати… В истории о Караваджо меня пленяло то, что я уже давно знал. И все же в очередной раз меня поразил тот факт, что современная ему европейская культура была насквозь пропитана ностальгией. Достойными считались исключительно сюжеты из библейского и мифического прошлого. Даже когда Караваджо пришлось молить о пощаде и помиловании и от этой мольбы зависела ни много ни мало его жизнь, он обратился к символике былых времен. В своем отчаянном прошении он целиком и полностью полагался на предельную выразительность стародавних историй. Постоянное навязчивое желание к месту и не к месту вызывать из прошлого мертвых призраков и связывать с традицией все, что мы видим, о чем думаем и представляем собой, — это ДНК Европы. Существовать в Европе — значит помнить. Жить — значит продолжать традиции. На старом континенте нет места прогрессу.