Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

Вероятно, лучше будет переместить эту последнюю часть моего анализа неолиберализма в другую главу окончательной версии будущей книги. Было бы несправедливо требовать от читателя согласия с моими рассуждениями лишь на основе того, что скверно одетый турист ошибочно принял меня за сотрудника отеля. Но все-таки я прав.

В рамках нашей запланированной миссии посещение сокафедрального собора Святого Иоанна было всего лишь ориентировкой на местности. Мы не ожидали, что давным-давно утерянная картина Караваджо, его фантастический автопортрет в образе Марии Магдалины, будет висеть под другим названием прямо там, в темной часовне, ежедневно посещаемой тысячами туристов. Поиск того, что мы искали, не мог в мгновение ока увенчаться успехом. Мы наобум зашли в несколько церквушек, но и там бесценного холста, увы, не оказалось. Не было его и в городском музее.

— Как это происходит на практике? — спросил я за обедом, состоявшим из водянистого рагу с неким подобием кролика. — Совершение открытия века? Мне просто интересно; в конце концов, это твоя специализация. Может, зайдем в туристический офис? Вдруг им известно, где картина. Может, у них есть рекламный проспект. Это всего лишь предложение. В любом случае, мне кажется, нам нужен более системный подход к нашей затее.

— Это игра, — сказала Клио. — Мы сможем выиграть, только если будем играть.

— Прямо как в любви.

— Нет. Любовь — это не про удачу. Тот, кто любит ради победы или обретения, не в состоянии любить. В игре под названием «Любовь», чтобы не проиграть, нужно трудиться до седьмого пота. Вот почему любовь — не веселая игра. В нее играют только потому, что не успевают передумать.

— Хвалю за цинизм. Как будто сам себя слышу. Откуда вдруг такие мысли?

— Ты как раз не рассуждаешь подобным образом. В этом-то и проблема. Ты слишком влюблен, чтобы быть циничным, но в то же время не понимаешь, что тебе еще нужно научиться работать во благо любви. Единственное, о чем ты цинично высказываешься, — это моя профессия.

— Ты права. Прости.

— Понимаешь?

Чтобы загладить свою вину, я по-быстрому придумал конструктивный план, предложив погуглить на смартфонах места, непосредственно связанные с Мальтийским орденом, и тут же приступил к его выполнению. Она смотрела на меня с жалостью. У нее была мысль получше, как всегда.

— Если исходить из гипотезы, что в 1610 году картина была привезена на Мальту, — сказала она, — и по-прежнему здесь хранится, мы должны понять, почему ее до сих пор не нашли. Потому что кто-то не хотел, чтобы ее нашли. Вот единственное правдоподобное объяснение. Она где-то спрятана. Где лучше всего укрывать такую картину? Можно засунуть ее в подвал или замуровать в глухой стене темницы, но тогда всегда есть риск, что кто-то из будущих поколений проявит любопытство или затеет ремонт по практическим соображениям, которые невозможно предвидеть. Заброшенное укрытие никогда не бывает безопасным. Дабы хранить что-то в тайне, требуется хранитель сокровищ, не подпускающий к ним несведущих и способный разрулить ситуацию при изменившихся обстоятельствах. Однако хранители смертны. Необходимо своевременно обеспечивать им замену. Как организовать цепочку стражников, из поколения в поколение хранящих тайну?

— Монашеский орден, — предположил я.

— Молодец, Илья. Но сила — это слабость. Самая сильная сторона — всегда наиболее уязвимое звено. Ибо, если орден на протяжении нескольких поколений хранит тайну, существует риск, что в конце концов кто-то не сможет удержать язык за зубами и проболтается. Как этого избежать, Илья?

— Понятия не имею, — признался я.

— А я имею. Следует доверить эту тайну монахам, давшим обет молчания.

— Монахи-молчальники?

— Например. Но есть вариант получше. Монахини-затворницы. Существуют ордены монахинь, живущих в строгом затворе и не вступающих в контакт с внешним миром. Они проводят свою жизнь за решеткой в обнесенном стеной монастыре, который не вправе покидать. Товары доставляются и забираются из монастыря с помощью подвижного блока. Даже святое причастие монахини получают через отверстие в двери кельи. Им не разрешено говорить ни при каких обстоятельствах. Если общение неизбежно, они пользуются языком жестов. Подобный монастырь был бы идеальным местом для укрывания картины. Тем более учитывая, что это за картина.

— «Мария Магдалина».

— Монахини отождествляют себя с ней. Все они чувствуют себя грешницами, совершающими покаяние, как Мария Магдалина в пустыне. Одинокими ночами на койках своих монастырских келий все они представляют себя невестами Христа. Такую картину они будут оберегать ценой собственной жизни.

— А теперь ты скажешь, что здесь, на Мальте, есть такой монастырь.

— Монахини ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

— Но как мы к ним попадем? Вряд ли мы можем позвонить и договориться с ними о встрече по раскрытию их тайны.

— Я это уже сделала.

— Но как? Неужто безмолвные сестры подходят к телефону?

— По особым праздникам их церковь открыта для обычных верующих. В такие дни можно присутствовать на мессе за чугунной решеткой. А по специальному запросу в научно-исследовательских целях монастырь разрешается осмотреть. Когда набираешь номер их телефона, слышишь, как кто-то снимает трубку, не произнося при этом ни слова. Действует система с колокольчиком. Следует задавать закрытые вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет»; и если колокольчик звенит один раз, то ответ — «да», два раза — «нет». Я объяснила им, кто я такая, и предложила время для встречи. Колокольчик прозвенел один раз.

— Невероятно, — сказал я. — И когда они нас ждут?

— Прямо сейчас.

Ворота монастыря были заперты. Клио позвонила по специальному номеру сообщить, что мы прибыли. Колокольчик не прозвенел, поскольку не было задано вопроса. Мы стали ждать. Минут через десять мы подумали было позвонить еще раз и целенаправленно спросить, откроют ли нам. Но решили не причинять монахиням лишнего беспокойства — ведь мы не какие-то бесцеремонные туристы — и набраться терпения.

Мы услышали громкое лязганье вековых замков. Ворота заскрипели. Выглянувшая из-за угла монахиня с поразительно молодым лицом жестом пригласила нас войти. Она улыбалась. Мы проследовали за ней в церковь, но, войдя внутрь, больше нигде ее не обнаружили.

— «Марии Магдалины» здесь нет, — прошептала Клио.

Я предложил поискать получше. Мы осмотрели боковые часовни. В церкви было темно. Алтарь представлял собой распятие. По обеим сторонам от главного алтаря были помещены