Вендетта, или История одного отверженного - Мария Корелли

Он замер, будто получил неожиданный удар, и вся кровь до последней капли отлила от его лица, оставив его почти прозрачным. Он посмотрел на меня с выражением удивления и сомнения, однако я излучал такое добродушие и дружелюбие, что он пересмотрел несколько поспешных выражений, которые уже готовы были сорваться с его губ и, овладев собою усилием воли, кратко сказал:

«Благодарю вас! Я знал, что могу рассчитывать на вашу честность!»

«Конечно! – ответил я решительно. – Как на самого себя!» И снова он вздрогнул, как от невидимого удара. Выпуская его руку, я сказал с выражением горького сожаления:

«И когда же вам придется уезжать, дорогой мой?»

«К сожалению, немедленно, – ответил он. – Я отправляюсь завтра утренним поездом».

«Что ж, я рад, что вовремя обо всем узнал», – сказал я, глядя на свой письменный стол, который был набит неотправленными приглашениями и сметами декораторов и устроителей балов. «Я не смогу даже думать об увеселениях до вашего возвращения».

Он с благодарностью посмотрел на меня: «В самом деле? Как любезно с вашей стороны, однако мне было бы жаль нарушать ваши планы…»

«Ничего не говорите больше об этом, друг, – легко прервал я его. – Все это может подождать до вашего возвращения. Кроме того, я уверен, что вы предпочли бы знать, что графиня останется в некотором уединении в продолжение вашего вынужденного отсутствия».

«Я бы не хотел, чтобы она заскучала!» – с жаром воскликнул он.

«О нет! – сказал я с легкой улыбкой от его порыва: как будто она, Нина, позволила бы себе заскучать! – Я об этом позабочусь. Небольшие развлечения, как, например, поездки на природу или спокойные музыкальные вечера. Я понимаю, предоставьте это мне! Но танцы, ужины и прочие развлечения пусть подождут до вашего возвращения».

В его глазах вспыхнул радостный огонек. Он был чрезвычайно польщен и доволен.

«Вы необычайно добры ко мне, граф! – сказал он горячо. – Я никогда не смогу вас отблагодарить».

«Когда-нибудь я взыщу с вас этот долг, – ответил я. – А сейчас, не лучше ли вам отправиться упаковывать вещи? Завтра наступит быстро. Я зайду, чтобы проводить вас утром».

Получив эти заверения, как еще одно доказательство моей дружбы, он ушел. В тот день я больше его не видел; легко догадаться, где он был! С моей женой, конечно! Несомненно, заклиная ее всеми возможными священными клятвами, какие только мог придумать, чтобы она была честной с ним, настолько же честной, насколько он был лживым со мной. В своем воображении я мог представить, как он обнимает и страстно поцелует ее, заставляя помнить о верности день и ночь до тех пор, пока он не вернется обратно, чтобы снова упасть в ее объятия! Я холодно улыбнулся, когда эта пылкая картина предстала в моем воображении. Ах, Гуидо! Целуй ее и прижимай к сердцу – ведь это твой последний раз! Никогда больше этот чарующий взгляд не повернется к тебе даже с тенью благосклонности, никогда больше это нежное тело не окажется в твоих ревнивых объятиях, никогда больше твои поцелуи не обожгут этих насмешливых сладких губ! Твое время вышло, настают последние моменты твоего грешного наслаждения – получи от них все! Никто тебе не помешает! Испей последнюю каплю сладкого вина, моя рука не вырвет эту чашу из твоих рук, это последняя ночь твоей любви! Предатель, лжец и лицемер! Поторопись насладиться счастьем в те краткие мгновения, что у тебя еще остались, закрой дверь плотнее, чтобы светлые звезды не смотрели на твой любовный экстаз! Но позволь ароматным лампам утратить свой мягкий искусственный блеск на фоне той сияющей красоты, что заставила разрушиться твою чувственную душу, и на которую тебе теперь дозволено бросить последний взгляд! Пусть также играет музыка – музыка ее голоса, которая наполняет уши столь очаровательной ложью! «Я буду верна», – обещает она. Ты должен ей верить, Гуидо, как верил и я, и в таком заблуждении езжай прочь спокойно и с нежностью в сердце, уезжай от нее навсегда!

Глава 17

На следующее утро я сдержал слово и встретил Феррари на железнодорожном вокзале. Он выглядел бледным и измученным, хотя при виде меня немного просветлел. Он обращался странным образом раздраженно и суетливо со швейцарами, таскавшими его багаж, упрямился и спорил с ними по каждому пустяку, как глухая старуха. Его нервы были определенно взвинчены и напряжены, так что когда он наконец занял свое купе, то все вздохнули с облегчением. Он нес в руке обернутый в желтую бумагу предмет. Я поинтересовался, не лежит ли внутри какая-нибудь интересная книга.

«На самом деле, я не знаю, – ответил он безразлично. – Я ее только что купил. Это Виктор Гюго».

И он показал мне титульный лист.

«„Последний День Осужденного“, – прочитал я вслух четко и медленно. – Ах, конечно же! Отличный выбор вы сделали. Очень занимательное чтение».

Поезд уже готовился к отправлению, когда он выглянул из окна купе и подозвал меня поближе.

«Помните! – прошептал он. – Я доверяю вам заботу о ней!»

«Ничего не бойтесь! – ответил я. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вас заменить!»

Он улыбнулся бледной озадаченной улыбкой и подал мне руку. Это были последние слова, поскольку поезд издал предупреждающий гудок и тронулся с места, а через минуту уже скрылся из виду. Я остался один, один с полной свободой действий, теперь я мог делать что хотел с моей женой! Я мог бы даже убить ее, если бы пожелал, никто не помешал бы мне. Я мог приехать к ней тем же вечером и объявить правду о себе, мог обвинить ее в неверности и нанести удар прямо в сердце! Любой итальянский судья нашел бы «смягчающие обстоятельства» для меня. Но зачем? Почему я должен попасть под обвинение в убийстве даже ради такого правого дела? Нет! Мой хитроумный план был идеален, и я должен был терпеливо следовать ему, хоть и нелегко было терпеть. И когда я таким образом размышлял, шагая от вокзала к дому, то был поражен внезапной встречей с моим камердинером, который неожиданно натолкнулся на меня. Он задыхался от бега, так как нес для меня сообщение с пометкой «Срочно». Оно было от моей жены, и я быстро пробежал его глазами:

«Пожалуйста, приходите немедленно! Стела очень больна и хочет вас видеть».

«Кто это принес?» – спросил я, ускорив шаг и давая знак Винченцо следовать за мной.

«Старик Джакомо, ваше превосходительство. Он рыдал и не знал, что делать. Он сказал, что у девочки лихорадит горло, полагаю, он имел в виду, что у нее дифтерия. Она заболела в середине ночи, но няня подумала, что ничего страшного. Утром ей стало хуже, а сейчас ее жизнь в опасности».

«За доктором, конечно, послали?»

«Да, ваше превосходительство. Так сказал Джакомо. Но…»

«Что но?» – спросил я быстро.

«Ничего, ваше превосходительство. Только то, что старик сказал, что доктор пришел слишком поздно».

У меня тяжело упало сердце, а к горлу подступил комок. Я остановил свой быстрый шаг и просил Винченцо позвать экипаж – обычную карету, которые стоят для найма на всех главных улицах Неаполя. Я запрыгнул в одну из таких и приказал кучеру как можно быстрее везти меня на Виллу Романи и, быстро сказав Винченцо, что меня скорее всего не будет в отеле весь день, я помчался вверх по дороге. Приехав на виллу, я увидел, что главные ворота были распахнуты, будто в ожидании моего приезда, и когда я приблизился к входу в дом, то сам Джакомо вышел навстречу.

«Как девочка?» – нетерпеливо спросил я его.

Он не ответил, а лишь тяжело покачал головой и указал на опрятного человека, который в этот момент спускался по лестнице, в нем я немедленно узнал прославленного доктора-англичанина, проживавшего по соседству. К нему я повторно обратил свой вопрос, он позвал меня внутрь комнаты и закрыл дверь.

«Фактически, – сказал он просто, – это следствие грубого пренебрежения. Девочка, очевидно, была ослаблена в последнее время и поэтому подвергалась опасности легко подхватить какую-нибудь инфекцию. По своей природе она сильна, как я вижу, и если бы за мной послали при первых симптомах заболевания, то я еще мог бы помочь ей. Няня сказала мне, что не посмела войти в комнату хозяйки, чтобы не побеспокоить ее ночью, иначе она бы позвала ее взглянуть на девочку, что прискорбно, поскольку сейчас я уже ничего не могу сделать».

Я слушал все это, словно во сне. Даже старая Ассунта не посмела побеспокоить графиню после полуночи – нет! Даже зная, что ребенок мог быть серьезно болен и подвергался страданиям. Я хорошо знал причину – слишком хорошо! Итак, в то время как Феррари наслаждался восторженными объятиями и слезными прощаниями, моя малышка страдала от боли и лихорадки без материнского ухода и утешений. Конечно, они вряд ли помогли бы, но я был дураком, надеясь на то, что хоть одна искра милосердия и женственности еще оставалась в той, на которую я потратил впустую первую и единственную любовь в своей жизни. Доктор посмотрел на мою молчаливую задумчивость и после паузы заговорил снова: