Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Материалы архива Л. Леончини. Том 2 - Анатолий Гейнцельман

II

В иллюзий замок я намеренУйти до страшного судаИ увести в лазурный теремМое печальное дитя!Не бойся, замок мой не тесен,Он был всегда отчизной песен,И теремок его не страшенСреди кольца лазурных башен.Не знает золоченых рамокМечты волшебный этот замок,Не знает рабского ярма,Хотя и он моя тюрьма!Подъемли взор: дом необъятныйЛазури тысячепалатныйТы видишь там, – то терем твой!То нам завещанный покой!Там вечный, чистый и пригожийНа маем постланное ложеПридет к избраннице жених.И псалмопевца райский стихДитя земли обворожит,Что в пухе розовом лежит,Что тучек алых покрывалоОт взоров жениха скрывало.Но он, склонясь к ее плечу,Поднимет легкую парчуИ, рядом опустясь легко,Устами красное ушко,Плененное волной кудрей,Освободит и скажет ей:– Я неиспепелимый Феникс,Царевна, твой смиренный пленник!И я люблю неугасимой,Рожденной долгой-долгой схимойЛюбовью милую тебя!Верижник нищий бытияДля изначального напеваК Эдема голубым садамТебя, искупленная Ева,Привел, как праотец Адам.Души возлюбленной напитокИспей: она святой Грааль,Очей неизъяснимый свитокЧитай: в них умерла печаль!Неугасимые лампадыМы перед ликом Божества,И, опьяненных от услады,Нас рая свежая траваСокроет от очей завистных,Познанья горечью нечистых.Но прародителями тленуВозлюбленных не выдаст рай;Его колеблемую стенуВороний не пронижет грай:Познанья дерево с корнямиМы вырвали из белых тучИ с ядовитыми плодамиСкатили по уступам круч!Еву создал для АдамаЗодчий мира Саваоф,Мир же – радужная рамаЭроса священных строф!

20 февраля

Феодосия

Псалтирь

Псалом II

Господь меня сделал недужным,Чтоб шел я по пажитям южнымИ в солнце влюбился, и в розы,И в схимников чистые грезы.Господь меня сделал калекой,Чтоб вертелом грудь человекаНе мог я пронзить ради гривныИ долга комедий противных.Господь меня сделал и нищим,Чтоб жил я по людным кладбищам,С живых мертвецов ожерельяНе крал я, как все, от безделья.Господь меня сделал парящим,Чтоб мог я до гроба любящимЕму в голубом фимиамеСлужить в непостроенном храме.Господь меня сделал безумцем,Чтоб стал я опять вольнодумцемИ, в старый уйдя монастырь,Там новую создал псалтырь!

19 февраля

Псалом III

Не пора ль в голубую могильницуБезнадежный зарыть вертоград,Не пора ли седую родильницуОтрешить от озлобленных чад?Не возмездья прошу я Иеремии,Не заслуженных ада наград,Но бесплодье последней анемииДля людских запаршивевших стад!Бесполезно Христовой им кротостиПриобщаться загробных услад,Бесполезно сечение по кости:Неизменен природы уклад!Ахинею вселенной бесплодиемТы в нирвану воротишь назад,И развеется вмиг по угодиямОмерзительный брашенный чад!И опять города не гороженыБудут всюду и тих вертоград,И в пещере навек заостроженныйОколеет познания гад!

21 февраля

Псалом IV

Благословен создавший жуткойВселенной челюстные шутки,Благословен, хотя бы братПерегрызал меня трикрат!Благословен за эти грудкиМоей возлюбленной малютки,И у подножия крестаЗа эти теплые уста,За глаз печальных незабудки,За пальцев милосердье чутких,За то, что невозможный мирПевца ей дорог и псалтирь!Теперь как прежде прибауткиИз чьей-либо собачьей будкиИ полный храм ослиных мордНе оборвут псалма аккорд,Теперь в приветливой каюткеЛихих саней по первопуткуПевец с Царевной мчится вдаль,Сокрытый в снежную вуаль!

21 февраля

Феодосия

Крылья чайки

I

Из допотопного ружьишка,Склонившись на прибрежный ил,Глухой и жадный старичишкаБедняжку-чаечку убил

И полувысохшей старушке,Кадящей вечно над грошом,Для сотой розовой подушкиПринес чуть теплую потом.

И та, усевшись на пороге,Вцепилась грязной пятернейВ несчастной чайки труп убогий,Когда-то венчанный волной.

В коленях угловатых крылья,Которым буря по плечуБыла, повисли от бессилья,И на потухшую свечу

Похожи кругленькие глазкиВ головке свисшей, как отвес, —И моря не осталось сказкиСледа на страннице небес.

И только крыльев белоснежныхРазящий синеву кинжал,Напоминая о безбрежном,Так несказанно волновал.

II

– Скажи мне, милая хозяйка,Зачем подушек вам гора,И много ли бедняжка чайкаТебе даст пуху и пера?

– Подушки – дорогая мебель,В достатке с ними человек;И не какой-нибудь фельдфебельМой старичок, – он родом грек!

– Но вы стары, но вы бездетны,И будет пухом вам земля,К чему вам перяная Этна,К чему перинные поля?

– На всякий случай, от обильяНе пропадают, господин!– Положим, что и так, но крылья,Но крылья же не для перин?

– А крыльями, когда в постелиКлопы-мерзавцы наползут,Мы мажем тюфяки и щели,Макая их, сынок, в мазут.

– Всё не без пользы, значит, в мире,Но крылья мне ты подари!– Корзинка полная в сортиреПрипасена их… Что ж, бери!

III

И я бедняжечку с молитвойК себе в келейку перенесИ остро выправленной бритвойЕй крылья пепельные снес.

И труп бескрылый старушонкеОтдав, я крылия раскрылКак для полета и к филенкамВходным гвоздочками прибил.

Эмблема вечная поэта,Мечтой крылящего без крыл,Красуйся в келии аскетаИ охраняй от грязных сил

Действительности гнойноокойНикем не торенный порог!Вам цели более высокойГосподь предначертать не мог.

Как треугольник ока Божья,Белейте радостно с дверей,Напоминая сине ложеНеискрыляемых морей;

Напоминая, что ковыльяРубашка телу лишь конец,Но что отрубленные крыльяВозьмет в безбережность Отец!

IV

Когда же, весь в парах от гнева,Роняя из ноздрей огонь,Прискачет снова с королевойТеперь неукротимый конь, —

Я из цветов и паутиныСплету неуязвимый шлемИ вам на радужной вершинеОдену золотой ярем…

И шлем, какого ни МеркурийНе надевал и ни Орланд, —Весь шорох, шелест, весь в лазури,Весь светозарный адамант, —

Я ей, коленопреклоненный,Певец, оруженосец, паж,Подам предельно умиленный,В слезах от радости. Она ж

Крылатой царственной коронойУ моря голубых зеркалС улыбкой удовлетвореннойПокроет кудри… И отдал,

Поверьте, каждый б из парящихИ жизнь и песни и крыло,И два крыла, лазурь разящих,Чтоб обвивать ее чело!

22 февраля

Феодосия

Мука насущная

Под окном у моей королевской конурыНерабатки причудливых роз, —Хлопотливо там квахтают черные куры,День-деньской разрывая навоз,

Потому что болото мостят мне вассалы,Высыпая у дома помет;Но зато так поистине царственны залыГолубые, где дух мой живет,

Что с веселием детским пернатым мещанкамЯ бросаю задорное: ку-ка-ре-ку,И нередко к соседских помоев лоханкамПодливаю спитого чайку.

Но сегодня, взглянувши в рябое окошко,Я впервые заплакал навзрыд,Словно в сердце вкогтилася черная кошка,Словно в горло вцепился мне стыд.

Гнилоглазый был день, и сопливые тучиТо и дело сморкались в навоз,И на преющей, вздувшейся мусорной кучеБелокрылый сидел альбатрос

И, с опаской в глазенки хатеночек глядя,Из-под кала клевал потрохаСобачонки издохшей: какой-нибудь дядяМилосердный ей дал обуха.

Альбатрос, альбатрос, и в лазоревом чудеДля крылящего жизнь нелегка,Очевидно, и синие вечности груди,Как у нищенки, без молока,

И насущного хлеба презренная мукаВсем равно на земле суждена,И свободного в мире не может быть звука,И полынию чаша полна!

И такой же ты бедный, отверженный Лазарь,Что от брашна чужого живет,Как и тот, кто с проклятием по пыли лазит,Воскрыляя мечтой, как поэт!

И всё те же должны мы вертеть веретенаИ продажными делать уста,Потому что прострешь ли за коркой ладони,Называя им крылья Христа?

24 февраля

Феодосия

Избиение крылящих

Февраль не больно любит вёдро,Любовница на нем повислаРевнивая, что часто ведраРоняет вместе с коромыслом,

И жалкая бывает весеньНа склонах выжженных Тавриды,И, если б не исполнил песен,Замерз бы в выцветшей хламиде

Певец лазурной небылицы,Для неизверившейся МузыВолшебных сказок вереницыЧрез распахнувшиеся шлюзы

Души роняющий и в стужу.Но вот уже лучи разулиОбутую в отрепья лужуИ смело родники вздохнули.

Сегодня же вдруг защелкалиГолодные дробовики, —То вестников весны встречалиСторожевые старики.

Вот, вот под облаками первыйВесны-прелестницы гонец,Змеится тоненькою вервьюПодснежник в крылиях – скворец.

Но неприветливо встречаетГостей крылатых человек,И вестниц первых ожидаетВ желудке даровой ночлег.

И только часть усталых пташекПо куполам монастыряВ святой обители монашекСпасла вечерняя заря.

Смотри, смотри, осьмикрылатыхПокрылись факелы крестовВ заката пурпуровых латахГирляндами живых скворцов.

Вихрятся черные по граням,Кружатся дружно щебеча,И рада птичьим оссианамОсьмиконечная свеча!

Так подле мертвого Нарцисса,Рыдая, бьются серафимыНа фресках Джиоттовых в АссизиВ базилике неоценимой,

Но только там срывают птицыОдежды с ангельского тела,Здесь перелетных вереницаКресту псалом хвалебный пела.

Псалом весны, что рядом с храмомВ зеленой мантии взвиласьИ расстилает над БедламомСвой одуряющий атлас!

Видали много мы уж весенКругами орошенных вежд,Но мы и эту просим, просим,Хоть без иллюзий и надежд!

Мы нынче пастырь без отары,Глас извопившийся пустынь,И потому волшебной чарыМы в келье пригубим окрин

С волшебноокою малюткой,На огнедышащем конеНесущейся уже близюткоПо белоснежной пелене!

25–26 февраля